— Тёмное прошлое? — спросил он меня игриво и беззаботно. Но я заметила, как напряглись его плечи, и то, что он до сих пор предполагал, что я могу кого-то «разобрать на запчасти», ударить или убить, меня здорово рассмешило.

— О да, — таинственно начала я. — Я — убийца вне закона… Я долго скрывала, но, видимо, пришла пора раскрыть все карты. Однажды я затопила муравейник и нарушила закон, не заплатив за жвачку… Надеюсь, наши отношения останутся прежними? Не бойся, я не причиню тебе вреда!

Не в силах больше корчить опасную преступницу, я захохотала, смотря на скривившееся лицо Пятого. Воспоминание, в котором восьмилетняя я пожаловалась Михаилу Дмитриевичу на муравейнике на заднем дворе и косвенно стала убийцей армады муравьёв так ярко отозвалось обидой, печалью и раскаяньем, что я резко заткнулась, вздрогнув.

«Способность с каждым днём становится лучше, а моё психическое здоровье вот-вот пробьёт дно, » — подумала опасливо я. — «Надо что-то делать…»

— О твоём тёмном прошлом мы поговорим поподробнее, когда ты переоденешься, — уже привыкнув к моим перепадам настроения, невозмутимо сказал Пятый.

— Снимать мокрую одежду так тяжко, — вздохнула я, загадочно улыбнувшись. — Не хочешь мне помочь?

— С чем? В лечении твоей больной головы может помочь лишь профессионал.

— Сейчас мне требуется профессионал иного рода. Хотя ты снова оказываешься прав — в вопросах женского пола ты разбираешься так же умело, как и в хороших манерах.

— Хорошие манеры? И это говорит мне та, что при попытке показать реверанс споткнулась и шлёпнулась в лужу?

— Какая разница! Реверансы давным-давно никто не использует!..

Так мы, шутя и пререкаясь, дошли до нужного дома. Спустившись в подвал и нацепив на себя мятые — зато чистые! — вещички, я постучала по люку, ожидая, что Пятый спустится по лестнице ко мне. Разумеется, он решил себя не утруждать и в голубой вспышке появился именно в том мягком кресле, на которое нацелилась я.

— Никогда к этому не привыкну, — пробормотала я себе под нос устало и за неимением выбора приземлилась на соседний деревянный стул, подумав о жёстокой дискриминации способностей. Например, мне бы тоже хотелось больше прыгать в пространстве, чем медленно сходить с ума.

— Что за чертовщина произошла два дня назад? — с места в карьер прыгнул Пятый.

— Попытка попрать законы времени? — сформулировала попроще я. — Я же не раз тебе говорила, что хочу вернуться домой. Не понимаю, чему ты удивляешься?

— Откуда у тебя эти знания? Они даются всем, кто… членствует в Комиссии?

Я хрюкнула.

— Несмотря на то, что Комиссия занимается непосредсвенно регулировкой временного континуума, построить такую бандуру на коленке могут, хм, скажем так, не все, — вспомнила я ехидно своих коллег. — Практически всё, что я знаю, добыто незаконным путём. Большинство сотрудников не заморачиваются тем, чтобы глубоко вникнуть в то, чем они занимаются. А учитывая уровень секретности и шифровки материалов, лишь единицы способны узнать что-то большее и тем более — обернуть это оружие против организации.

— Но зачем ты вообще решила уйти из неё? — нахмурился он.

Я задумчиво хмыкнула, кусая ноготь и думая, какое объяснение лучше предоставить.

— Просто… Комиссия слишком… скрытна, — подобрала я термин, который лучше всего описывал всю работу.

Он выразительно приподнял брови, и я со вздохом принялась объяснять:

— Всё, чем ты занимаешься, завязано на вере в то, что ты делаешь — правильно и хорошо. Объяснения слишком туманны и размыты, доказать их без риска невозможно. Все силы идут в великое благо, в надежду и твёрдую веру в то, что дальше для всех будет лучше. Лица, стоящие в руководстве, тщательно засекречены и передают приказы из десятых рук, и порой звучат так бредово, что хочется протереть глаза. Их личности тщательно хранятся в тайне, и даже я за столько лет не смогла найти и упоминания о них, хотя искала я долго и упорно. Да ещё и время… Это та константа, которая должна, я считаю, оставаться нетронутой. Но теперь и не счесть сколько прорех и помех существует во временной материи от существования Комиссии. Эта организация либо не должна существовать, либо идёт не по тому пути. Перечислять я могу долго, но факт есть факт — я не вижу смысла в этой работе, даже если мне будут доступны уникальные знания. Хочу жить просто… Просто. Просто как все.

— Ты утверждаешь, — осторожно начал он после небольшого молчания, — что Комиссия способна управлять временем. Но почему они до сих пор не обнаружили тебя?

— Разве я говорила, что моё местоположение для них — тайна? — фыркнула я. — Разумеется, они могли вычислить меня ещё тогда, когда я вывалилась из портала. Но я тщательно позаботилась, чтобы они не пришили меня сразу… Кстати, уверена, что и твоё здесь присутствие там никого не удивит.

— Но вытаскивать меня не в их интересах?.. — пробормотал задумчиво он.

— Может, ты сыграешь существенную роль в будущем, — пожала плечами я. — События после дня Х находятся под ответственностью другого отдела, потому я и понятия не имею, что день грядущий нам готовит.

— Значит, изменить события, попав в прошлое, возможно? — вдруг озадачил он меня.

— Ну да, — осторожно ответила я. — А почему ты сомневался?

— Время стремится к совершенству, — медленно сказал он, — и всё, что мешает ему восторжествовать…

— Будет уничтожено, — закончила вместе с ним я. — «Торжество разума»?

— Именно, — хмыкнул Пятый. — Меня всегда очень интересовала эта тема.

— Почему? — нахмурилась я, настраиваясь к тому, что он признается, что всё-таки знал о Комиссии.

— Потому что моей способностью являются прыжки во времени, — серьёзно ответил он.

Наступила молчание, во время которого я пыталась переварить его заявление. Уставившись в блестящие неуловимой тревогой глаза Пятого, я всё ждала, когда он подпрыгнет с места и весело воскликнет: «Ну как тебе шутка? Всю ночь не спал, думал, как бы ловчее подколоть тебя!» Но вскакивать он не спешил и становился всё тревожнее и мрачнее.

— Нет, — с сомнением сказала наконец я.

Он поднял брови, но твёрдо ответил:

— Да.

— Да нет! — фыркнула снова я.

— Да, — с нажимом повторил он.

— Это не смешно, прекращай!

— Это правда, — повторил опять он.

— Быть не может! — воззвала к его разуму я. — Да если бы ты мог перемещаться во времени, тебя бы придушили ещё в колыбели, и очередь на это действо состояла бы не из одной Комиссии. Столько власти одному человеку? Даже не смешно! Почему тогда ты вообще не переместился сразу, а куковал здесь столько времени?

— По-твоему перемещаться во времени так же просто, как и орехи щёлкать? — взъярился вдруг он. — Думаешь, я не пытался?..

— Так вот что тебя держит, — просипела ошарашенно я, перебивая его гневную речь и заслуживая разъярённый взгляд. — Ты тоже надеешься, что когда-то выберешься из этого дерьма.

— Как и ты, — странным тоном сказал он.

Мы посмотрели друг другу в глаза, и я с неверием и испугом поняла, что этот человек — не просто безумец. Это безумец, которому нечего терять, и он готов практически на всё, чтобы добиться своих целей. Отчаянье и ненависть к собственному бессилию крепко проросли в его натуре, и я шла на большой риск просто находясь с ним рядом.

Я поняла, что, пожалуй, никогда не смогу полностью ему довериться и приоткрыть большую часть своих секретов. И если однажды увижу нож в спине, то скорее удивлюсь, что он выжидал так долго. Это чувство было странным, особенно потому, что вызывало у меня огорчение.

Абсолютное доверие к человеку было для меня сказочкой почище единорогов и вставшей на путь истины Остин, потому ни на кого сильно не рассчитывать и не надеяться было чем-то вроде жизненного кредо. Так было проще — никогда не вводило в ступор, если меня подводили, обычно я с саркастическим вздохом «Идиоты!» начинала искать обходные пути и не чувствовала себя оскорблённой наивной барышней.

Пятому же довериться хотелось вопреки всему, вероятно, это было связано с тем, что он был буквально единственным человеком на планете, и я, получив эффект «первой Евы», попала под очарование его, хм, эксцентричной натуры. Следовало сдёрнуть розовые очки поскорее и разбить их об его же твердолобую голову, чтобы ему неповадно было сметь вызывать у меня такие чувства!