В ее руках что-то блеснуло.

Нож…

Совсем не столовый нож, который Терпия вонзала в стол рядом с пальцами Люка, чтобы продемонстрировать свою ловкость. О, нет. Это был тяжелый тесак, предназначенный для того, чтобы перерубать кости.

Ноги сами понесли меня в сторону, но рука Чары оказалась быстрее.

— Не-а… — сказала ее владелица, преграждая мне дорогу.

Я рванулась вбок, а потом попробовала сшибить Чару с ног, но этой попытке помешал метнувшийся прямо в лицо нож, заставивший меня снова замереть.

— Фриск, дорогая Фриск… — проворковала Чара, повернув лезвие так, что левый глаз мне ослепило отразившееся в нем солнце. — Не пытайся обхитрить меня. Я знаю тебя, как облупленную. Каждый твой шаг… не забывай, что я — это ты…

— Ты даже на меня не похожа! — вскрикнула я, прекрасно понимая, что имею реальный шанс расплатиться за эти слова жизнью. Лицо Чары исказил гнев, который почти тут же провалился в ямочки на щеках:

— Зачем же ты обманываешь саму себя? А ночные кошмары? А отражения в зеркалах? Может, это все-таки не моих рук дело?..

— То есть… это правда была ты?.. — залепетала я. От ужаса у меня сводило челюсти.

— Ты правда не понимаешь? Я просто была рядом с тобой. Я — это твое отчаяние, страх, или гнев, которые ты так старательно прячешь на самом дне сердца, играя в пацифистку… когда ты пылаешь ненавистью, ты сама зовешь меня к себе! Поэтому-то ты такая легкая добыча! Я же твоя тень… но если такую прекрасную тень отбрасывает такое ничтожество, то почему бы им не поменяться местами?..

Она сделала шаг вперед, взмахнув ножом. Я отпрыгнула, ощутив, что его лезвие пролетело в считанных сантиметрах от моего лица:

— Я? Отбрасываю тень?..

— Знаешь, Фриск… — улыбка Чары вдруг стала по-настоящему грустной. — Аз ведь правда любит меня. Когда-то он любил меня, как Чару. Теперь будет любить, как Грацию… и еще как сотню-другую имен, если они мне понадобятся…

— Не ври, — сказала я ей, плотно сжав зубы.

Чара рассмеялась.

— Он же такой влюбчивый! Такой невинный, такой открытый и такой беззащитный… я просто дала ему то, что он так хотел — мечты и надежды… — сказав это, Чара повернула нож так, что в его лезвии отразилось уже мое лицо. — Может, мы на самом деле уже и так давным-давно поменялись? Ты же всего-навсего моя толстая, низкая, тупая и уродливая копия…

— Никогда он тебя не любил! — сказала я неожиданно твердым голосом. — Ему нужна была я!

— Что вообще есть «ты», и можно ли по-настоящему любить хоть кого-нибудь? — спросила у меня Чара, снова повернув рукоятку и брызнув солнечным лучом уже в правый мой глаз. — Никто никого на самом деле не любит: люди просто лепят свою любовь из того, каким им хочется видеть свою вторую половину. Они создают ее из мелких черт, которые находят привлекательными, а когда понимают, что в довесок к ним прилагается кое-что еще, как правило, отказываются от своих чувств… вот потому-то, моя дорогая Фриск, Аз и порвал с тобой. Он просто понял, что в тебе не так уж и много положительных качеств. Тех, которые напоминали бы ему обо мне...

Ужасная правда ее слов пронзила меня сильнее, чем смогли бы несколько десятков тесаков. Я повернулась и побежала, даже не пытаясь смахивать катящиеся по щекам слезы.

Чара ринулась за мной. Она могла бы легко догнать меня: на ее стороне были более длинные ноги и гораздо лучшая физическая форма, но что-то заставляло ее держать почтительное расстояние. Очень скоро я поняла, что именно. Перед моими ногами распахнулась пропасть — ведь смотровая площадка располагалась на самом обрыве, в который тут же полетели стоящие на краю камни, которые кувыркались и высоко подпрыгивали, если на их пути попадались острые выступы.

— Вот и все, Фриск, — долетел до моих ушей довольный голос.

Я развернулась. Чара была уже в четырех метрах от меня и с садистским удовольствием сокращала это расстояние шаг за шагом. Мимо ее ножа я проскочила бы только если у меня за спиной вдруг выросли крылья.

— Зачем я тебе вообще понадобилась?! — крикнула я, стараясь удержать равновесие.

— Не ты. Мне нужно СОХРАНИТЬ кое-что. И СБРОСИТЬ тоже...

— Ты же знаешь, что у меня больше нет этих панелей с кнопками!

— Повторенье — мать ученья… — вздохнула Чара. — Только те, чья решимость достаточно велика, способны СОХРАНЯТЬ и СБРАСЫВАТЬ. СПАСАТЬ вообще могут только считанные единицы... но когда ты умрешь, решительнее меня не будет уже никого, и эти «панели с кнопками» станут только моими! Конечно, сразу использовать их силу будет нельзя… — сказала она с широкой улыбкой. — Азу нужна будет жилетка, чтобы поплакаться в нее, когда он узнает, что ты случайно свалилась в пропасть… но поверь мне, я очень хорошо умею врать… он будет только рад снова стать Богом Гиперсмерти! Но это потом, потом… у нас будет достаточно времени друг на друга. Мне бы очень не хотелось… — сказала она, недвусмысленно прижав ладонь к животу. — …чтобы наши дети были слишком маленькими, и не запомнили тот день, когда их папа уничтожил всех людей раз и навсегда!..

В пропасть у меня за спиной рухнуло всё сущее.

Всё без исключения.

Первым в зияющей пустоте исчезло сердце, прихватив с собой душу. Затем земля. Потом не стало неба. На очереди была оболочка, носившая имя Фриск.

Я закачалась, стоя на самом краю. Чара подошла на достаточное расстояние, и ее нож сверкнул. Удар, конечно, не задел даже моей кожи, но реакция оказалась сильнее инстинкта самосохранения. Одного неаккуратного рывка мне хватило, чтобы в конце концов оступиться. Ямочки исчезли с щек Чары и она надавила своей ладонью мне на грудь — почти так же нежно, как пару мгновений назад гладила свой живот, в котором медленно созревала новая жизнь, замешенная на крови двух рас. Я полетела вниз.

В глаза бросились две борющиеся друг с другом дымки — голубая, являвшаяся небом, и серая, являвшаяся скалами. Кроме них я могла видеть только какие-то пятна, похожие на грубые разводы краски, которыми кто-то неудачно пытался выбелить голубую дымку прямо у меня на глазах. Это были облака. Уши мне грубо заткнул свистящий ветер.

Свист ветра. Голубая дымка. Свист ветра. Серая дымка. Свист. Голубая. Свист. Серая. Свист. Дымка. Свист. Дымка. Свист-дымка. Свист-дымка. Свист-дымка. Свист-дымка. Свист-дымка. Свист...

Боль.

Чудовищная боль, сжавшая мое горло спазмом и даже не позволившая ответить на нее криком.

Я со всей силы впечаталась в край утеса. Потом подпрыгнула, прямо как те камни, за падением которых я следила пару секунд назад, и полетела дальше. В истыканной огненными искрами дымке мелькнула рука, болтающаяся, как пестрая тряпка. Кость была раздроблена в труху.

Потом еще один утес, заставившийся меня подпрыгнуть даже выше, чем в предыдущий раз, и окрасивший дымку в кровавые тона. Через пять секунд я ударилась в последний раз. Головой.

Мое тело остановилось и агоническая боль сменилась тонко звенящей чернотой.

Небо.

Голубое-преголубое небо, зовущее меня нежным голосом, предлагающим раствориться в теплом лазурном ликовании…

Нет.

Никакого неба не было.

Это звонил мой телефон.

Сколько я пролежала так? Кто мне звонил? Я попыталась привстать, чтобы узнать ответы сразу на два этих вопроса. Жалкая попытка ни к чему не привела.

Я пошевелила пальцами. Попробовала пошевелить ими. Ничего не произошло. Никакого импульса и всплеска силы. Ни в ногах, ни в руках. Они отказывались подчиняться мне, отвечая странным мягким покалыванием. Я моргнула. Чернота посветлела и в этом просвете заколыхалось голубое марево. Я пошевелила губами. Они были разбиты, но поддались. Я попробовала закричать. Из туго стиснутой спазмами глотки вырвалось что-то похожее на затухающий грудной плач. С таким звуком умирают дикие животные.

Чара.

Я должна была предупредить Аза!

Телефон смолк. Я снова попыталась пошевелиться. Ничего не произошло.

Мне было не больно. Я прекрасно понимала, почему. Меня парализовало. Скалы пощадили самые важные органы и кости, но только их, и никакие больше. Именно так Чара хотела отомстить мне. Я вынуждена была умереть в тюрьме из собственной развороченной плоти. Я не могла сделать ни движения. И никогда больше не смогла бы. Даже если выжила бы.