Мужчины снова переглянулись. Ира с некоторым удовольствием наблюдала этот обмен взглядами. Как же легко их читать после ящериц! Всё же на виду: «ты скажи!», «нет – ты скажи!».

– Да говорите уже!

– Вы правы в том, что касается способов… Это не привычное нам… слияние мужчины и женщины на супружеском ложе, – начал барон, но осёкся.

– Сами нир-за-хар называют это «брачным танцем», – добавил герцог, но тоже сделал паузу, стараясь найти подходящие слова.

– Это действо – обряд, требующий прикосновения обнажённых тел. Кожа к коже, – раздался голос со стороны двери, и, обернувшись, все увидели Латнерию.

– Я присоединюсь к беседе, если вы не возражаете, – сказала она и, не дожидаясь ответа, прошла внутрь и придвинула к себе скамейку. – Заодно избавлю мужчин от смущающего рассказа.

Барон вздохнул с видимым облегчением. Ира впервые была так рада видеть королеву-мать. А то мужчины тянут кота за…

– Значит, опять обряд? Что-то волшебное?

– Вроде того, – ответила Латнерия. – Харасса действительно обладают силами, выше которых – только божественные. Но вы правы, Ириан, против законов природы, законов Хараны не могут идти даже они. Нир-за-хар создавала Фирра. Очень точно и соразмерно. В них треть от разумных, пока ими не овладевает инстинкт, треть – от зверя, пока холодная логика не призывает к осмысленности, и треть – волшебные силы. Не дар, не магия. Они как бы часть их натуры. Как у перевёртышей, если вы понимаете, о чём я.

– Понимаю.

– Но в перевёртышах волшебного естества мало. В них либо разум, либо зверь. А в нир-за-хар… Именно эту часть и изменил Хиссен. Он дал им новую силу, помогающую зачать потомство. Неестественно. Грязно. Страшно. Брачный танец нир-за-хар с амелутками – это долгие прикосновения с выделением жидкости на шкуре ящера. Немного силы волшебного течения, и сквозь кожу это проникает в женское нутро.

Рассказ был прерван выбежавшим наружу бароном. Ира подскочила было следом, но Альтариэн остановил её.

– Не надо. Вряд ли он захочет, чтобы вы видели, как одна только мысль о подобном вызывает внутри него битву со съеденным ужином.

Ира села обратно.

– В нутро? В смысле…– уточнила Ира.

– Нет. Тут, – Латнерия коснулась живота, – прямо сквозь кожу. После брачного танца с ящерами девы остаются девами. Близости не происходит. Дальше наступает период борьбы с телом – оно отвергает инородный предмет, и вынашивание детёныша ящеров куда неприятнее, чем обычная беременность. Благо недолго. Через месяц самки семьи производят Извлечение. Амелутку погружают в дрёму, во время которой достают покрытое мягкой, совсем не отвердевшей скорлупой недозревшее яйцо. Дальше – дело нир-за-хар, которые греют его в гнёздах. Зачатие потомства – самое желанное и самое ненавидимое ящерами действо. Они не сразу нашли хоть сколько-нибудь действенный способ снизить его… противность. Амелуток заставляют выдержать пост в декаду. Причём последние три дня вообще без еды, а самый последний – ещё и без воды. А после – пир по окончании обряда. Мечта о еде и питье, инстинкт выживания притупляют остальные чувства во время зачатия. В том числе и наложенную проклятием брезгливость и рвотные позывы. По первости нир-за-хар было совсем тяжко. Они же вещатели. И чем ближе связь, тем… Говорят, после зачатия не только будущая мать находится в ужасе, но и отец, прочувствовав все её мысли и ощутив эмоции.

– Вы сказали «амелутки», – Ира с трудом ворочала языком, выслушав эту историю. – А как же мужчины?

– Мы – женщины. Природой заложено, что мы можем зачать независимо от наших чувств и желаний. Если не успели убежать и спрятаться. Ящерки бы приняли. Но у мужчин тело реагирует всегда однозначно. Либо да либо… К тому же чтобы захотеть подобного, мужчина должен оказаться не только самцом в зверином понимании этого слова, но и существом весьма… специфического вкуса. Таких мыслей даже у наездников не возникает.

– Боже мой… И как женщины только решились на такое? Или вы хотите сказать, что ящеры берут своё силой? Или обманом – как со мной?

– Нет! К их чести – нет. Первая амелутка, которая согласилась пройти через это, была преследуемой дочерью деревьев. Она попросила защиты у ящера, а тот предложил обмен. После всего она чуть со скалы не бросилась, но за ней присматривали. А когда яйцо извлекли, нир-за-хар всей семьёй убеждали женщину, что жизнь не кончилась, несмотря на всё, через что она прошла. Примирилась, но оставаться среди них не смогла. Тогда они вернули её в Низины богатой, как знатную даму. Ящеры хорошо знают горы, им не составило труда найти для неё самоцветных камней и самородков. Некоторое время женщина скрывалась, ведь её всё ещё разыскивала амелутская стража как дочь деревьев. В конце концов, им это удалось. Однако прежде чем они успели причинить вред, её отбили ящеры. С тех пор если находится амелутка, согласная пройти через брачный танец, она не знает нужды и охраняется семьёй. Жизнь тяжкая – ей никто из народа её предков не скажет доброго слова и не поможет в беде. Зато свободна. Дочери деревьев иногда идут на это. И невесты, сбегающие из-под венца. Редко. Но идут. Что же касается вас… Вы ведь теперь понимаете, почему вожак нир-за-хар решился на обман?

– Потому что я не испытываю ненависти и могу прикасаться. Ради детей…

Ира чувствовала себя гадко. Вся эта история… Она всё ещё злилась на Варна, хотя уже понимала причины его поступков, потому злость постепенно уходила, оставляя осадок в виде обиды. Что, трудно было рассказать? И всё равно она не может дать ему того, что нужно. И дело не в нравится или не нравится, не в симпатии или антипатии. Не в неестественности самого процесса. Ничего извращённого от неё не ждут, а прикосновения ящера не вызывают отторжения. От простых касаний ещё никто не умирал. Ей становилось страшно, когда она представляла, как из яйца вылезает детёныш, ищет мамку, а мамка давно уже дома. Там, откуда не вернуться. Оставить настолько большой след в мире, куда не будет возврата… Это, вообще, как? Ответственность за подобное решение она не хотела на себя брать ни под каким видом и была рада, что вовремя остановила Варна с его эмоциями. Собственноручно обречь детёныша на участь сироты…

Ей вспомнились маленький солдатик Ринни-то, обозлённый на мир Птичка и Лоппи, чья будущая судьба решена в семь лет в пользу тяжёлой учёбы и работы на благо всех. Дети без детства. Всё больше и больше думая об этом, Ира наконец поняла, чего боится. Нет, не ответственности. Она оттолкнула Лэтте-ри, отказывается помочь Варну и вечно куда-то спешит… Страх привязанности. Постоянное осознание, что уйдёшь – не вернёшься, что дороги обратно не будет, управляет мыслями и решениями. Но ведь это правильная мысль, да? Рациональная и разумная. Ведь и правда не будет.

Она поставила локти на стол и уткнула лицо в ладони. Ну почто ей это на голову, а?! Нет, сама, конечно, тоже дура, суётся, куда не простят, но… Мысли не клеились. Хотелось хоть какого-то понимания, что со всем этим делать, но, кроме свинцовой тяжести, в голове ничего не было.

– Ириан, – сказал Альтариэн, – я приношу свои извинения, что не рассказал вам ранее о семье нир-за-хар. Но боюсь, теперь ни я, ни барон Бирет не сможем встать между Рах-на-Варном и его наездницей.

– Проехали. Просто больше не скрывайте ничего важного, – устало сказала Ира. – Можно, я побуду одна? И посмотрите, как там Каю, что ли… Раз уж мне нельзя.