– Давай вниз, братишка! Ты там нужнее! – крикнул Эндель и тут же исчез в темноте проёма.

Новицкий мельком взглянул через амбразуру: оборона батальона была прорвана на всех участках. Фрицы уже спрыгивали в окопы, завязывались ожесточённые рукопашные бои. На каждого бойца наседали по несколько фашистов, а из Новороссийска по Сухумскому шоссе бесконечно тянулись новые немецкие отряды.

Вражеские танки всё ближе подползали к русским позициям. Андрей уже отчётливо видел широкие кресты на массивных тупых башнях, пулемёты, плещущие непрерывным огнём, и длинные орудийные стволы, проворно выталкивающие лохматое пламя. Из окопов редко хлопали противотанковые ружья. Фиолетовые огоньки лопались на броне танков, не останавливая их, и чёрные машины медленно наползали на траншеи, хищно вертя дрожащими башнями, со скрежетом давя блиндажи, обваливая и разутюживая гусеницами брустверы. Вслед за ними, перешагивая через тела убитых и поливая очередями в разные стороны, уверенно шла по скользкой, матово блестящей грязи вязких, багровых от крови, луж немецкая пехота. Истребив практически весь батальон за пять дней непрерывных боёв, фашисты уже были в шаге от заветной цели. Набегая под прикрытием танков и миномётов бесконечными рядами, они врывались в опустевшие окопы и добивали оставшихся в живых морских пехотинцев.

Новицкий поднял с пола оба немецких автомата и выскочил вслед за другом на улицу. В ближайшем окопе он увидел крупную фигуру комбата, который бок о бок с последними солдатами второй роты молча дрался против наседавших врагов. Его перепачканная, как и у остальных бойцов, окопной глиной военно-морская фланка была окровавлена и разодрана пулями и осколками.

Невысокий и худой израненный Филипп Рубахо, едва держась на ногах, яростно орудовал бесполезной в ближнем бою винтовкой с примкнутым к ней штыком. Андрей увидел, как он сильным ударом приклада в грудь оттолкнул наскочившего на него справа немца и тут же, отчаянно впоров штыком влево, пригвоздил к стенке окопа другого.

Убитые, уткнувшись лицами в землю и словно вцепившись в неё растопыренными окровавленными пальцами, в неестественных позах лежали в разбитых взрывами траншеях и свежих воронках, усыпанных стреляными гильзами.

Отчаяние и злость волной подкатили к горлу Новицкого. Ему не хотелось верить в разгром, но всё, что он видел, не оставляло надежды на благополучный исход очевидно последнего для него сражения. Похоже, суждено погибнуть здесь.

Он крепко, до хруста в пальцах сжал цевьё лёгкого немецкого автомата и бросился в бой. Несколько раз вокруг него колыхнулось яркое белое пламя, прогремели взрывы. Жаркий смерч взметнулся над головой – казалось, прожёг волосы сквозь бескозырку – и горящей чёрной стеной плотно прижал к земле. Андрей почувствовал горячий укол в ноге, но, стараясь не обращать на него внимания, вскочил и побежал дальше. Двумя короткими очередями он срезал зазевавшихся на краю траншеи фрицев и под смешанным с огнём дымом, с грохотом и звоном взметнувшимся над бруствером, в последний момент свалился на дно окопа.

Лёгкие забила ядовитая гарь. Выроненный из рук автомат отлетел в сторону, комья земли посыпались на спину. Остатки бруствера, срезаемые пулемётными очередями, обрушились в окоп. Сквозь замутнённое сознание и звон в голове он почувствовал, что рот наполняется тёплой солёной влагой. Выплёвывая кровь, Андрей встал, выхватил из сапога остро заточенную финку и врезался в скопище фашистов.

Кидаясь на пятящихся немцев, отбросив все надежды на спасение, он смирился со смертью и в отведённые ему последние секунды жизни хотел лишь искромсать как можно больше врагов. В неистовом грохоте боя Новицкий не сразу заметил, что упавшие гитлеровцы больше не поднялись. Через несколько секунд он увидел в окопе незнакомого молодого грузина в чистой защитного цвета красноармейской пехотной форме, который дал по сторонам несколько длинных очередей. Спустя мгновение рядом появился ещё один. Он спешно воткнул сошки ручного пулемёта в гребень разбитого бруствера, вщёлкнул в зажимы диск и хлёсткой очередью полоснул по набегающим фашистам.

Не в состоянии больше держаться на ногах, израненный Андрей беспомощно привалился к земляной стенке окопа. До сих пор не веря глазам, он видел, как к Балке Адамовича со стороны Геленджика подбегают всё новые солдаты. Их здоровые румяные лица, сохранившие блеск начищенные сапоги, неизношенная, ладно сидящая на крепких фигурах форма и неистёртые ремни выдавали недавно собранную, пока ещё не изнурённую в долгих неравных боях свежую силу.

Вздрогнул и забуксовал охваченный огнём немецкий танк, уже почти переползший через траншею. Спустя минуту рядом с ним проскочили несколько бойцов с громоздкими противотанковыми гранатами с длинными ручками в чехлах, каких у 305-го батальона к тому времени уже не осталось. Откуда-то сбоку ударили из своих орудий прибывшие для подкрепления русские миномётчики.

Огненное зарево безвозвратно проигранного, как ещё недавно казалось, боя широко и багрово раскинулось над Балкой Адамовича с новой силой. Новицкий видел, как фашистов повсеместно вышибают из уже почти занятой ими линии обороны, как останавливаются и буксуют в чёрном дыму вражеские танки, как гитлеровская пехота дрогнула и в очередной раз побежала назад.

В окоп рядом с ним спрыгнули ещё несколько бойцов. Один из них попал сапогом прямо на затылок убитого фашиста, вдавив его голову в землю, размокшую от растёкшейся крови. Пошарив руками среди деревянных щепок и стреляных гильз, боец вытащил из-под трупа округлый дырчатый кожух немецкого ручного пулемёта и, вправив в него найденную рядом колючую патронную ленту, выпустил по фрицам длинную трассирующую очередь…

После тяжелейшего пятидневного боя против нескольких фашистских дивизий из шестисот девятнадцати бойцов 305-го батальона, занявшего в ночь на 9 сентября 1942 года оборону у цементных заводов, остались живыми сорок два. Все – тяжелораненые. Нетвёрдой походкой, шатаясь и тихо постанывая от боли в кровоточащих ранах, комбат Богословский медленно уводил выживших в тыл по чудовищно распаханной, чернеющей обнажённым нутром земле.

Позади них затягивалась дымами и сверкала выстрелами Балка Адамовича. Густой смрадный воздух, вспарываемый оглушительными очередями, сотрясаемый раскатистыми взрывами, тяжело висел над развороченными позициями и зияющими воронками. Оголённые и раздавленные танками траншеи были завалены обожжённой землёй с торчащими из неё трупами и стволами. В осыпавшихся брустверах вязли окровавленные обрывки фланок и гюйсов, фашистских гимнастёрок, россыпи закопчённых гильз, расщеплённые прямыми попаданиями приклады винтовок, деревянные ящики от патронов и снарядов. Из-за массивных, сильно разрушенных заводских стен жутко и пронзительно веяло сладковатой гнилью – напористый ветер короткими нахлёстами добрасывал до бойцов тошнотворный смрад начинающих разлагаться трупов, смешанный с едким, плохо рассеивающимся запахом немецкого тола.

На позиции, плотно окутанной дымом, огнём и поднятой цементной пылью, где гитлеровцам так и не удалось сломить сопротивление последних оставшихся в живых бойцов батальона, продолжал греметь яростный бой – в решающий момент Холостяков успел перебросить из Поти и Батуми в Геленджик на эсминцах «Харьков» и «Сообразительный» два полка 318-й стрелковой дивизии.

С трудом превозмогая жгучую боль в простреленной ноге, ноющей при каждом шаге, Новицкий тяжело ступал по усеявшим землю рваным металлическим осколкам, тускло поблёскивающим под его сапогами, почти не обращая внимания, как навстречу ему, в сторону Балки Адамовича, часто пробегают свежие русские отряды, проносятся поднимающие облака пыли грузовики с боеприпасами. Ему было достаточно, что они выстояли, враг не прошёл и вновь отступать больше не придётся. Значит, у него остаётся шанс вернуться в родной город, увидеть семью и любимую девушку. От этой мысли на его окровавленном лице появлялась слабая улыбка, обнажающая крупные белые, влажно блестевшие зубы. Знать в этот момент что-то большее ему не хотелось.