В стенах «Исхода» были свои правила и распорядок. Много было того, что очень раздражало Астрид, особенно поначалу. Например, то, что четыре раза в день приходилось участвовать в службах, выслушивать нудные назидания и библейские учения. Астрид ничего не понимала из того, что там пели и проповедовали, хотя вроде и говорили на ее родном языке. Она с большим трудом заставляла себя сидеть на получасовых проповедях и даже иногда делать вид, что слушает. Единственное, что она уловила в одной проповеди, было то, почему реабилитационный центр называется «Исход». Есть в Пятикнижии Моисея книга под называнием «Исход». В этой книге описывается выход израильского народа из Египта, где они пробыли в рабстве и притеснении около четырех веков. Какой-то бывший наркозависимый подробно рассказал об этом на одном из вечерних служений. Размахивая руками, он харизматично пояснял стих за стихом, делая акцент на том месте, где Моисей говорит египетскому фараону, чтобы тот отпустил его народ.
– Теперь настала твоя очередь, – обращался он к сидящим в зале. – Вы есть Божий народ. Ваш Египет – это наркотики. Фараон – это князь тьмы. Но настал день твоего исхода. Исхода из рабства тьмы, рабства иглы, алкогольной зависимости…
Это было единственное, что она успела запомнить. Все остальное она просто пропустила мимо ушей как обычно. Эти чистенькие проповедники, бывшие когда-то, как и она, грязными, избитыми и валявшимися под забором наркоманами. А теперь, видите ли, в Бога уверовали, свободными стали. Теперь ходят и орут направо и налево, что Бог силен вывести нас из рабства. Да пусть горит все синим пламенем! Астрид, может быть, хорошо в своем рабстве. Плевать она хотела на новую жизнь, на все эти слова утешения. Жизнь для нее все равно потеряла всякий смысл. И вместо того чтобы начинать новую жизнь, ей бы скорее поквитаться со старой. Убежденная в том, что люди есть люди: хоть верующие в Бога, хоть ярые безбожники, – она оправдывала свою ненависть ко всем без разбору. Все по своей сути большие свиньи, которые полны всякой грязи внутри. Противно было то, что здесь эту грязь будто бы пытались замаскировать за своей верой в Бога. Астрид уже много раз видела, как наркоманы бросали свои пристрастия ради нормальной жизни. И у многих даже получалось вылечиться, завести семью, начать работать. Но проходило время – и они снова возвращались валяться в своей луже даже тогда, когда, казалось бы, все в жизни налажено. Так, может, не нужно никого освобождать? Пусть уже доживают часы в своем рабстве. Ведь из Египта евреи попали в пустыню и по причине своего рабского мышления погибли там. Тогда какая разница, где умирать? Став однажды рабом, возможно ли стать снова стать свободным? Наркотики можно вывести из тела. Можно физически перестать ощущать ломку, но остаются воспоминания, остается рабская ментальность, которую уже не так-то легко вывести. Остаются на невидимом уровне сети, из которых уже не выбраться никому. И можно стремиться быть свободным, но при малейшем потрясении или столкновении со своей, казалось бы, брошенной зависимостью снова туда возвращаться, проваливаясь в эту яму, заполненную трясиной. А попав туда во второй раз, надежды выбраться остается все меньше и меньше. И чем больше сопротивлений и попыток выбраться оттуда, тем сильнее затягивает в неминуемую гибель и тем меньше остается надежды на спасение. Желание бороться уменьшается, и в конце концов приходит полное смирение со своим положением. Так можно ли избавиться от своей зависимости навсегда? Астрид была убеждена, что нет. Все равно после всего пережитого жизнь никогда не будет прежней. Все оставляет свой отпечаток. И глупо отрицать это, теша себя мыслями о том, что с Богом можно начать все по-новому. Что можно начать все с чистого листа, ведь тебе все прощено. Все равно найдутся люди из прошлого, которые с удовольствием напомнят, кто ты и где ты был. А то еще и снова потянут тебя обратно. И тогда вновь терзать себя муками совести, снова терять надежду, которую зачем-то тебе навязали. Ведь легче жить так: когда голос совести замолкает навсегда, когда нечего терять и не перед кем оправдываться. Когда тебе говорят, что ты конченый наркоман и быдло, а тебе не обидно. Плевать, что думают и говорят. Да, это так. Легче просто смириться с тем, что ты уже давно мертвец, что тебя ненавидят самые родные и близкие люди, чем стараться жить, угождая всем, кто тебе дорог. Хорошая репутация – это ведь такое бремя! Люди сами не понимают, что все они тоже в зависимости. Тоже по-своему наркоманы. Только их наркотик и рабство – это положительные отзывы от окружающих, это их репутация в обществе. Хотя спросите у любого, он будет брызгать слюною и доказывать, что ему все равно, что о нем думают, что о нем говорят. Что плевать он хотел с высокой колокольни на головы всех людей, кто о нем плохо думает. Почему бы не поплевать на головы тех, кто о тебе хорошо думает? Значит, наверное, не так уж и все равно. Поэтому Астрид пришла к выводу, что сами люди живут во лжи и она, в отличие от них, может признать правду. Потому начинать жизнь заново, с Богом или без, она не собирается. Внутри нее сидит вирус и подтачивает ее корни. Скоро она умрет, и незачем снова начинать любить этот свет, тем более что любить его не за что. Короче, глупое учение в этом реабилитационном центре. Бестолковые методы лечения, и все тут. Но хоть кормят тут хорошо. Спасибо и на этом.
Но самым огромным раздражающим фактором было то, что им запрещалось выходить за пределы реабилитационного центра три месяца со дня поступления. Более того, за каждым тут постоянно ходили и сопровождали повсюду. Если Астрид хотела пойти в туалет, то вместе с ней шла какая-нибудь крепкая женщина, служившая в этой богадельне. Но Астрид, уже давно лишенная всякой гордости и самолюбия, покорно соглашалась со всеми идиотскими условиями, которые тут действовали. Главным было то, что ее кормили три раза в день, и нужно отметить, что кормили даже очень неплохо. При всех строгостях того места, таких как комендантский час, молитвы и чтения Священных текстов по расписанию, люди там были весьма дружелюбны. Если во всем слушаться и не выкидывать уличных концертов, то относились тут очень почтительно, называя друг друга сестрой или братом. Астрид теперь часто встречала Татьяну. Она работала обычно на кухне, проводя тут пару вечеров среди недели и все выходные. Поэтому как минимум трижды в день по субботам и воскресеньям они могли встретиться взглядом и как бы таким образом поздороваться. После того случая в больнице они больше не общались. Астрид вообще избегала общения с людьми. На вопросы она отвечала коротко, ни с кем не спорила и выполняла все, что от нее требовали. За этот месяц ни капля спиртного не попала ей в рот. От этого по утрам ее постоянно тошнило, все тело пульсировало, голова разрывалась от мигреней. Вся она покрывалась липким потом и гусиной кожей. Среди ночи она просыпалась от наводящих ужас звуков. Ей чудилось, что где-то бьется посуда, кто-то неистово орет на незнакомом языке. Самое страшное было то, что в полудреме она слышала чей-то душераздирающий крик над головой. Крик, похожий на что-то среднее между детским плачем и звериным ревом. Она понимала, что это всего лишь сон, но все тело ее сковывалось и немело. Это ужасно осознавать – что твое тело тебя не слушается, что ты даже глаз не можешь открыть. Все слышать, все понимать, но оставаться лежать как чурбан. Возможно, это состояние длилось секунды реального времени, но Астрид казалось, что ее ночные кошмары длились бесконечно. Когда, приложив все усилия, она побеждала эту непонятную разуму борьбу, она в ужасе бежала в уборную, умывалась и просиживала весь остаток ночи в полумраке на своей кровати, вглядываясь в темноту. Потом весь день она ходила раздраженная и злая. Боли в мышцах, как при обычном гриппе, казались невыносимыми, делая ее существование еще более отвратительным. Ощущения, что ее избили и что вся она покрыта синяками и гематомами, отнимали у Астрид даже желание есть, хотя о горячей еде она могла лишь мечтать всего месяц тому назад. За все это время к ней пару раз приходили с расспросами о ее личности. Откуда всем постепенно стало известно, что ее зовут Астрид Камелина, что ей недавно исполнилось сорок два года и что она родилась в Астрахани. Особо ей больше никто не докучал. Но она всегда чувствовала, как за ней пристально наблюдает несколько пар глаз. Пусть наблюдают, только бы ближе не подходили.
