– ЧуднО! Мне почудилось, будто телефон звонит. Но нет, на моем нет звонков. Может это ваш? – с нервным смешком сказала женщина, обращаясь к гостю.

Ей почему-то стало не по себе.

– Вы не в пальто мобильник свой оставили? – добавила Юлия Павловна на всякий случай.

– Нет, мой всегда при мне, – и Вадим Олегович достал свой телефон из кармана пиджака.

– Мне тоже никто не звонил, – констатировал он, взглянув на экран, – может, показалось?

– Наверно, показалось, – согласилась Юлия Павловна.

И тут оба услышали тихий, но отчётливый звук мобильного телефона.

– Такой гудок бывает, когда телефон разрядился, – догадался Вадим Олегович, – слушайте, а вдруг это Людмилы Сергеевны телефон?

– Точно, её, – Юлия Павловна разом вспомнила, где слышала этот звук. Да в комнате Людмилы Сергеевны и слышала! И как только могла его забыть?!

– Кажется, она мобильник свой в больницу не брала. По крайней мере, я его там не видела. Неужели она дома телефон оставила? Я и не подумала даже посмотреть! – словно оправдываясь, затараторила Юлия Павловна.

Похолодев от охватившего её нового приступа страха, она беспомощно взирала на своего гостя. Не говоря ни слова, Вадим Олегович широким шагом направился в комнату Людмилы Сергеевны, Юлия Павловна держалась за ним следом. Мужчина решительно отворил дверь, включил свет. На столе в гостиной лежал мобильник умершей соседки и молил, чтобы его «покормили». Юлия Павловна поспешила поставить телефон на зарядку, воткнула вилку в розетку, аппарат мгновенно ожил, и вместо заставки на его экране возникли и побежали какие-то строчки. Самая верхняя из них гласила «Л.С. Поповой посвящается». Это было стихотворение Юлии Павловны, которое попросила её когда-то записать на телефон Людмила Сергеевна.

От неожиданности Юлия Павловна ойкнула, попыталась взять мобильник в руки, но Вадим Олегович опередил её и проворно схватил телефон со стола. Мужчина увеличил картинку, с любопытством стал читать:

Людмиле Поповой посвящается

Я улететь хочу за облака,

Где свету не мешают облака,

Где не имеет четких линий горизонт

И не мешает солнцу крыши зонт.

Бескрайние просторы там пусты.

Безмолвие не терпит суеты.

Величествен далекий небосклон,

Но лишь во сне к себе пускает он.

Закрою темной ночью я глаза.

Пустите меня в гости, небеса.

Когда глаза открыть не захочу,

Навеки в это небо улечу.

Юлия Сорокина

– Что это за Юлия Сорокина? Никогда не слышал о таком авторе! – Вадим Олегович глянул на Юлию Павловну, которая покраснела как гранат и опустила глаза долу.

– Так это вы что ли? Это ваши стихи?! Вы что, писательница? – мужчина недоуменно смотрел на женщину, протягивая ей телефон.

– Ну да, моё, – всё так же уставившись в пол, промямлила Юлия Павловна, принимая мобильник соседки в руки.

Теперь ей почему-то стало стыдно. Но – вероятно, причиной тому был выпитый алкоголь, приличная доза алкоголя, – а может быть и эмоциональное опустошение последних дней не позволили женщине долго строить из себя скромницу. Она быстро поборола смущение и с некоторым вызовом сказала:

– Вообще-то стихи пишут поэты, но я и не поэт и не писатель. Так, увлекалась когда-то давно стихосложением. Просто Людмиле Сергеевне этот стих понравился… В общем, было и было! Я даже подумать не могла, что она эти строчки вместо заставки поставит.

– Но меня удивляет другое, – призналась Юлия Павловна.

– Что именно?

– Почему Людмила Сергеевна телефон в больницу не взяла?

– Наверно знала, что он ей больше не понадобится, – задумчиво сказал Вадим Олегович и в свою очередь поинтересовался, – а вы почему сюда не заходили? Теперь ведь вся квартира ваша. Давно бы его нашли.

– Да я вообще до девяти дней сюда заходить не собиралась. И потом, мне всё время кажется, Людмила Сергеевна ещё тут. Встаю утром, слышу, на кухне кофе варит. Ложками звенит, воду наливает. Вхожу туда – никого. Кстати, хотите кофе?

– Давайте лучше по рюмочке пропустим, а то опять реветь надумаете, а я женские слезы не люблю, не выношу даже. Они меня в ступор вгоняют. Поэтому, если хотите ещё поговорить, слезы на потом оставьте. Чтобы уже без меня.

На кухне уже полностью оправившаяся от былой робости и прилично захмелевшая Юлия Павловна защебетала как иволга. Ей не хотелось отпускать Вадима Олеговича как можно дольше. Страх одиночества, притуплённый, правда, принятой дозой алкоголя, так и не ушёл полностью. Поэтому женщина старалась как могла:

– Я, конечно, не хочу, чтобы вы уходили! Кстати, я про вас совсем ничего не знаю. Сегодня только я все болтаю, болтаю, а вы только слушаете терпеливо. Можно я вас ещё о чем-то спрошу?

И не дожидаясь согласия, Юлия Павловна выпалила сразу несколько вопросов:

– Вадим Олегович, у вас семья большая? Живёте, вон, в такой огромной квартире, наверно большая должна быть семья? Может, дети с вами живут или внуки. А кстати, внуки у вас есть? А жену, правда, Пенелопой звать? Странное имя, ну, впрочем, сейчас как только не называют.

– Пенелопа? Мою жену зовут Пенелопа?! – Вадим Олегович округлил глаза, а потом раскатисто захохотал.

– Откуда вы это взяли? – сквозь смех задал он вопрос.

– Людмила Сергеевна часто говорила, что вы со своей Пенелопой у нее над головой вечно разборки устраиваете по ночам. Мы ещё всё гадали, что у вас там – спальня или гостиная.

Тут Юлия Павловна опять смутилась и пробормотала виновато:

– Господи, дурочка, зачем я только спросила об этом? Неудобно как, простите меня, пожалуйста!

Осознав неловкость ситуации, Юлия Павловна по привычке начала терзать подол своего платья, свисавший с закинутой на ногу правой ноги. Вадим Олегович мягко взял её за руку и, положив эту руку на стол, тут же убрал свою.

– Да бросьте вы, Юлия Павловна! Это Людмила Сергеевна просто в шутку сказала.

– Да, она в шутку, а я за чистую монету приняла, даже не переспросила ни разу!

– Я не обиделся, и перестаньте уже расстраиваться по любому поводу, иначе никаких нервов не хватит, – добродушно пробасил Вадим Олегович.

Потом наклонился чуть ближе и сказал, ободряюще подмигнув Юлии Павловне:

– А над той комнатой, где Людмила Сергеевна спала, у меня кабинет. Я там засиживаюсь допоздна. Вот иногда с Марусей в кабинете и разговариваю. Не знал, что такая слышимость, а то бы давно звукоизоляцию сделал.

– Маруся?

– Марина вообще то, но я зову Маруся. Она бесится от этого, а мне имя Марина не нравится. Поэтому называю жену Марусей, но исключительно за глаза. А так, в быту использую безличные выражения – милая, там, родная, солнышко…

– А дети у вас есть?

– Есть две дочери от первого брака. Одна взрослая уже, которая старшая. В Америке живёт, училась там и замуж вышла. У неё уже двое детей, две девчушки. Я их не видел живьем ни разу. Только по видеосвязи иногда общаемся. Да и то – разве это общение, маята одна. Внучки по-русски всего пару слов знают, а я столько же по-английски. Пока дочка туда-сюда переведёт, девчушки уже устали, им бегать хочется. А с младшей дочерью мы вообще не о общаемся, жена бывшая постаралась, – и Вадим Олегович, коротко вздохнув, обратил взгляд куда-то вдаль, очевидно задумался.

– Можно ведь вам туда слетать, в Америку, в смысле? Погостили бы, пообщались с внуками, дочку повидали. Долгая дорога, конечно. Но мне кажется, оно того стоит, – предложила Юлия Павловна, – вон звезды шоу бизнеса чуть не каждый месяц туда-сюда летают и нормально!

– Я не люблю летать, путешествую только на поезде или на машине, у меня аэрофобия, – чуть смущённо отреагировал не эти слова Вадим Олегович, – боюсь, сердце не выдержит, если полечу.

Он поднялся с места, повернулся к окну и уже довольно сердито закончил: