Дин изумлённо открыл рот, не веря, что это возможно. Все пять лет, проведённые в издательстве, он был уверен, что часть акций, не принадлежащая Мотену, равномерно распределена между акционерами, и подобной ситуации произойти не может. В крайнем случае, Дин мог бы докупить ценных бумаг, чтобы его пакет был главным. Но он и представить не мог, что некий граф сможет оттяпать у Дина дело всей его жизни.

– Кому перейдут акции после его смерти? Государству? Ведь у него нет других наследников. – Дин стал быстро перебирать варианты, – Скорее всего, бумаги пойдут с аукциона, будем надеяться, что продавать их будут по частям. Тогда можно будет попробовать выкупить один из пакетов. У меня есть некоторые сбережения, и, получив пятьдесят один процент, мы можем больше не переживать.

– Не хочу тебя расстраивать, но всё не так просто, – Мортен энтузиазма сына не разделял.

– И что ещё можно сделать? – теряя самообладание, спросил Дин.

– Ждать решения нотариусов. Но само завещание тебе не понравится, – он, опустив взгляд, продолжил: – Двадцать лет назад мы ещё тесно общались, и ты был очень милым мальчиком-омегой. А у Оле был сын-альфа. Херман то ли в шутку, то ли с издёвкой предложил вас обручить. Сделал весёлую и пышную церемонию, подарил вам по крошечному кольцу с бриллиантом, и все были довольны. Только позже он составил завещание, что акции от предприятий, на которые он дал нам деньги, перейдут в вашу собственность, после того как общий ребёнок достигнет трёх лет.

– Какие акции? Какой ребёнок? – ошарашено и непонимающе спросил Дин.

Мортен устало вздохнул, видимо, не желая повторять всё сначала.

– Те, что я храню у себя, не принадлежат нам, Дин. Все мои активы официально были куплены на выделенные средства. НоргеТаймс целиком и полностью является собственностью Хермана. Если ты не исполнишь требований завещания, то всё моё имущество, а также газета пойдут в счёт суммы, которую я взял у Хермана в долг. А про сына, это он имел в виду – твой и Оле. Твоему маленькому жениху уже, наверное, тридцать. Я не общался с семьёй Юргена, только с ним самим. Наши омеги не слишком ладили, – добавил он, рассчитывая на понимание сына, но тот был слишком сильно ошарашен новостью. Ужас от всего происходящего плохо укладывался в его голове. В одно мгновение он из обеспеченного владельца издательства превратился в пустое место.

– И что делать? – после короткого раздумья повторил Дин.

– Если Херман изменил завещание, то остаётся лишь ждать его смерти. Если же нет, то ты сам решай – готовиться ли тебе к браку со своим наречённым или отказаться от газеты.

– Я замужем, какой брак?

Мортен недовольно закатил глаза и, видимо, собирался прочитать длинную лекцию о том, что он думает о Рейли, но Дин резко поднялся, хлопнул ладонью по открытой папке, закрывая её, и быстро произнёс:

– Поговорим, когда всё будет точно известно. Сейчас я не хочу загадывать и что-то предпринимать.

– Хорошо, – согласился отец, – но сын Оле хорошо образован, приличный альфа, с ним у тебя наверняка выйдет замечательная семья.

~

Дин весь день был рассеян. Он старался не думать о каком-то старом друге семьи, чья идиотская шутка может разрушить его жизнь. Старался не напоминать себе, что без газеты он окажется на улице, а идти прогибаться под другого редактора он уже не пожелает. А ещё старательно отталкивал мысли, что, лишившись работы, он больше не нужен будет своему Рейли. Вариант с замужеством он старался не рассматривать – это было так же глупо и бессмысленно, как работать на кого-то другого. Дин не собирался иметь ничего общего с альфами. И не желал становиться простым корреспондентом, после того как пять лет был владельцем собственного успешного издательства. Должен быть другой выход. Другой…

Домой он вернулся пораньше. Дети шумели в гостиной, Рейли заперся в своём кабинете и что-то творил. На кухне было пусто, и лишь в раковине горой валялась грязная посуда. Дин устало вздохнул, засунул всё в посудомойку, прошёлся тряпкой по полкам и запустил робота-уборщика. Временами Рейли, заработавшись, забывал обо всём на свете.

Еды в доме не оказалось. Дин вытащил из дальних закромов коробку с печеньем и пошёл в гостиную. Дети воевали с мебелью, раскидали игрушки по полу и умудрились сдвинуть диван.

– Так, карапузы, сейчас же всё ставьте на место! – прикрикнул он на мальчишек, и те беспрекословно стали запихивать свои вещи в коробку. Через пять минут разгром превратился в лёгкий беспорядок, и Дин шлёпнулся на диван, желая какой-нибудь глупой программой забить мозг и не думать больше о проблемах.

Рядом тут же сели мальчишки, Асле с завистью посмотрел на печенье, а Ветле постарался незаметно забраться в пачку.

– По одному, – разрешил Дин, и дети бросились на угощение, – вы что, голодные?

Маленькие сорванцы активно закивали, глотая печенье как самое лучшее лакомство. Это в мгновение разозлило, вывело его из себя, добавляя к нервному и неприятному дню ещё и дурной вечер.

– Рейли! – раздражённо выкрикнул Дин и, быстро поднявшись, направился в комнату мужа. – Какого чёрта в доме бедлам, а дети не кормлены?! – высказал он всё с порога.

Рейли испуганно перевёл на рычащего мужчину взгляд, ошарашенно похлопал глазами, смотря то на свою незаконченную работу, то на Дина.

– Ты уже вернулся, – выдал он, пытаясь сделать невинное лицо.

– Уже восьмой час, я задолбался! Прихожу, на кухне свинарник, а оголодавшие дети выпрашивают у меня печенье. И, да, я ем печенье, потому что еды больше нет.

– Не кричи на меня! – тихо прошипел Рейли и, обойдя сердитого Дина, быстро направился на кухню. Через пятнадцать минут оттуда приятно потянуло выпечкой и жареными яйцами. Вскоре омега позвал всех ужинать.

На столе скромно стояли блинчики с несколькими начинками, и Рейли смущённо прятал покрасневшие глаза. Дину стало стыдно, он крайне редко поднимал на мужа голос и старался с пониманием относиться к его увлечённости. Но сегодня день был на редкость неудачный. И, наверное, дальнейшие дни тоже будут такими же.

Рейли сел на край стула и стал печально ковыряться в тарелке. Дин старался на него не смотреть, уверяя себя, что Рейли в этой ссоре не меньше виноват. Блинчики оказались пересоленными, не так чтобы слишком, и с творожным кремом шли очень неплохо, но дети стали ворчать, а потом и вовсе отказались есть, видимо, втихаря наевшись печеньем. Рейли стал шмыгать носом и ронять слёзы на блины, и Дин пересел к нему ближе и крепко обнял. Его муж слишком чувствительный и слишком эмоциональный вряд ли был сейчас готов выяснять отношения, чему Дин был даже рад. Пусть лучше омега немного поплачет, чем будет возмущаться на поведение супруга.

– Прости, – Дин тихо шепнул ему в макушку, – не хотел на тебя кричать, день просто отвратный.

– Я про всё забываю, за детьми не смотрю, – снова всхлипнул Рейли, – и еда у меня пересоленная…

– Ну, успокойся, – Дин прижал его крепче, не давая омеге ругать себя зря, подхватил со стула, и Рейли сразу прижался к нему всем телом, прося заботы и тепла. – Пойдём в постель, воробушек мой несчастный.

Настроение у омеги тут же сменилось, вся обида и слёзы перетекли в яркую страсть, и Рейли жадно прильнул к Дину, начиная тереться об него и покрывать поцелуями шею. Дин крепче ухватил его, стараясь в сохранности донести ценную ношу. Детей отправил в их комнату, с любимым же заперся в спальне.

Рейли слишком спешил с пуговицами, тянул непослушную ткань во все стороны, со стонами прижимался к оголённой груди. Омега заводился с пол-оборота, пылал, желая и заражая этим желанием. Лёгкие домашние штанишки чуть намокли от выступающей смазки, и яркий, влекущий запах позволил Дину, наконец, забыть обо всех проблемах и плыть, наслаждаясь страстью, что дарил любимый. Ему не удалось даже выбраться из штанов, Рейли расстегнул ширинку и запрыгнул сверху, насаживаясь и горячо выдыхая.

Пристроившись, он замер, словно только это было нужно и важно – близость с любимым, единение, после которого все обиды и неприятности исчезали. И Дин его не торопил – просто любовался, наслаждался его горячей теснотой и позволяя ему вести.