Автобус тряхнуло на ухабистой дороге, да так, что меня прижало к койке и на секунду вышибло дух, заодно забирая с собой новые, ещё более красочные ассоциации с Кириллом. Наше средство передвижения вообще прилично покачивало, создавая убаюкивающий эффект поезда. Но, назло мне, сон не виднелся даже на горизонте. Морфей, видимо, забыл о моём существовании или трусливо заперся в крошечной ванной. Зато страха не испытывала боль в висках. Она была весьма надоедливой и противной дамой.

Я прикрыла веки и начала глубоко и размеренно дышать. Может хоть тогда моё тело поведётся на обман и расслабиться. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох.

На кухне что-то мерзко задребезжало. С беззвучным вздохом я отодвинула плотную шторку в сторону и выглянула из своего лично закутка. На каменной столешнице стояла грязная кружка Жени, в которой парень снова оставил ложку. Она то и была причиной шума. В следующий раз он точно отправится спать вместе с ней. Не человек, а неряха.

Спустив ноги с кровати, я спрыгнула и аккуратно приземлилась в мягкий ворс пыльно-серого ковролина. Если уж мне сон не светит, то пусть хоть ребята посмотрят свои. Вот кому досталось после двух подряд концертов в Казани. Никогда не думала, что хоть кто-то может так быстро отрубаться, но Богдану, например, это удаётся за секунд десять. Ещё быстрее проваливается в дрёму Семён, тот вообще умудряется сделать это за все шесть. Только ты говорил с ударником, а в следующую секунду он уже не с нами. Но всех их с лёгкостью переплюнула Юлька. Та вообще готова спать по семнадцать часов в сутки, как кошка. И делала это при любом удобном случае.

Устранив проблему с шумом, я плюхнулась на диванчик и подпёрла чугунную голову рукой. За приподнятыми жалюзи, в мерцающей темноте глаза выхватывали размытые очертания деревьев, ослепляющие фары встречных авто и разделительные ограждения.

И снова вы меня спросите, что плохого в жизни на колёсах? В этом же есть свой шарм, разводя руки, будете говорить вы.

Трижды «Ха»! Может шарм в этом и есть, но уже спустя три города и около тысячи километров в замкнутом пространстве он улетучивается в неизвестном направлении. И на это есть свои причины. Записывайте.

Номер один – слоновий храп, от которого колышутся шторы, трясутся стены салона и бешусь я. А самое смешное, определить кто храпит не выйдет. Потому что они сопят сугубо синхронно или по очереди, подхватывая друг друга. Настоящая и дружная группа.

Номер два – отсутствие личного пространства. Его нет. Совсем. Больше всех в этом плане повезло старшей Белинской и Жене, ведь у них своя небольшая комнатка в самом конце автобуса с полноценной двуспальной кроватью. Эти голубки даже дверь там могли закрыть на ключ. А остальные довольствовались подобием уединения (ведь есть шторки!) и узкими койками в проходе, тихо (или не очень) завидуя счастливчикам.

Номер три – жизнь в замкнутом пространстве сразу с четырьмя шумными музыкантами, их занудой менеджером и двумя водителями. Несмотря на то что автобус был очень комфортабельным и эргономичным, в нём всё равно недоставало места. Мы мешались друг у друга под ногами. Повсюду валялись чужие вещи. От выпавшего из чемодана грязного носка до Юлькиной косметики, от гитарных табулатур до самих инструментов (а я частенько запиналась о комбики или путалась в длинных кабелях). И из этого вытекало две проблемы: у кого-то может развиться настоящая клаустрофобия или кто-нибудь совершит преступление, освобождая квадратные сантиметры. Благо в холодильнике есть место для трупа.

Номер четыре, пять и, пожалуй, сразу семь – Круглов Кирилл. Профессиональный командир и злюка, чья суть существования заключалась в обламывании любого веселья и кайфа. Достаточно просто взглянуть на его хмурый вид. Только удивительно, как же над его головой до сих пор не появилась персональная туча и не залила его к чертям. А самое сложное во всём этом то, что он был одновременно так близко – достаточно просто протянуть руку к его койке, отодвинуть штору и вот оно – солнышко. Но в то же время так далеко, словно он намеренно отстранялся абсолютно ото всех, даже от ребят. И это расстраивало «Аутсайдеров», только сам строгий папа-менеджер этого не замечал.

Или хорошо делал вид. Как со мной. Просто профессиональный актёр, наверняка у него и Оскар дома завалялся. Интересно, что за место он называет своим домом? Оно такое же холодное, как и он сам?

Я грозно шикнула на собственные же мысли и потянулась к жалюзи, впуская в салон серебристый, тонкий луч. В ушах – наушники, в которых проигрывались умиротворяющие клавишные и слезливая скрипка. А впереди светит луна красивой надкушенной долькой арбуза. И было что-то необычайно загадочное и таинственное в этой сумеречной атмосфере. То, как в небе слабо поблёскивали звёзды; как лунная дорожка пересекала половину салона автобуса, падала на мои ноги, кожаную обивку дивана и деревянные шкафы кухонного гарнитура.

Я любила вглядываться в безмятежное ночное небо, и пыталась сосчитать все-все светила.

Моего плеча коснулась чья-то ладонь. Я вздрогнула от неожиданности и повернулась.

– Почему не спишь? – Кирилл стоял в мерцающей лунной дорожке и казался эфемерным.

– А? – удивилась я, что он вообще заговорил со мной.

– Спать. В три часа ночи ты должна спать.

Он сцепил руки на груди и глядел на меня сверху вниз как будто с укором. Растрёпанные кудряшки едва касались широких плеч мужчины, чуть пушились на макушке и серебрились от лунного света.

– Может быть, и должна, но не спится, – шепнула я в ответ и снова отвернулась к окну, – Жека храпит как старый трактор. А может, и не Жека, не разберёшь.

Круглов неопределённо хмыкнул, а потом силуэт сдвинулся правее и завозился на кухоньке. Я видела в отражении окна его широкую спину и размеренные движения. Он потянулся к чайнику, вытянул из шкафа кружки и снова замер в ожидании.

– А ты почему не спишь?

– Работал.

– Ночью, да ещё и в кровати? Это самый настоящий грех, солнце. Будешь за это жариться на сковородке.

– Пусть так.

Было мне кратким и лишённым эмоций ответом всего лишь в два слова.

Да уж, не думала я, что могу напрягать хоть кого-нибудь настолько сильно, что аж дар речи терялся. Но нет, вот он стоит здесь и шуршит чем-то в шкафах.

– Много шумных мыслей в голове, – неожиданно продолжил он. – Ты хорошо следишь за Богданом?

– Я его тень, – пожала плечами, – но если ты ждёшь, что я выдам все его секреты, которыми мы делились, делая друг другу причёски с бантиками, то не старайся.

– Послушай… Ммм…– Кирилл замялся, – он продолжает употреблять всю эту дрянь?

– Ты про наркоту? Нет. А если и да, то Белый отлично шифруется.

– Он сегодня был слишком активным перед концертом.

– А ты видел, сколько энергетиков он в себя влил? Удивительно как от него ещё желудок не сбежал.

На стол передо мной опустилась большая кружка. Я, подозрительно сощурившись, заглянула внутрь. Напиток пах дивно – мятой и, кажется, лавандой. Я втянула в лёгкие тонкий, тёплый пар и посмотрела на Кирилла, который теперь сидел напротив меня.

– Что это?

– Травяной чай, – Кирилл показательно поднёс свою кружку к губам и чуть отпил. – Успокаивает нервишки и помогает заснуть.

Надо же, это самая длинная за весь день фраза от Его Высочества менеджера. Неужели он вспомнил, что умеет разговаривать и решил начать с меня? Счастье-то какое!

– Спасибо что ли?

– Пожалуйста, – Кирилл неотрывно смотрел на меня, – пей уже.

– Меня пугает твоя настойчивость. Там яд, да? Решил избавиться от раздражающего элемента и прибег к оружию женщин? Тогда знай, что после смерти я буду приходить к тебе во снах и мучить, пока твои очаровательные кудряшки не поседеют.

Я аккуратно отпила приготовленный для меня напиток, но вместо того, чтоб брезгливо поморщится и показательно отодвинуть кружку, сделала ещё глоток. Чуть горьковатый вкус ромашки и лаванды переплёлся с нежной мятной холодинкой и кисло-сладким смородиновым привкусом. Обилие вкусов разбегалось по языку, согревая своим теплом. Внутри мне стало спокойнее. Это целебный эффект чая или того, что Кирилл сидит напротив и не пытается убежать от меня?