– Скажите, мэм, может ли Тион лечить искалеченную ногу?
– Зовите меня Оникой. Конечно, может, легко. Разве Крейтон не объяснял вам? Тион тоже пришелец здесь, а пришельцы обладают харизмой. Мы поглощаем ману. Это делает нас бессмертными – ну, почти бессмертными, и в большой концентрации дает нам сверхъестественные способности. – Она замолчала, стараясь не порвать рубаху о колючие кусты.
Эдвард осторожно проскользнул за ней. Юнец прошел не глядя, словно это была просто высокая трава.
Да, Эдвард додумался до этого и раньше. Он даже видел подтверждение этому в самом себе, когда изображал божьего человека на том привале в роще. Очевидно, эффект пропадает, как только пришелец возвращается в свой родной мир. Крейтон утверждал, что лишен «полномочий» на Земле, но сразу по возвращении в Соседство смог поразить Жнеца молнией. Мистер Гудфеллоу был пришельцем на Земле, иммигрантом из Руатвиля.
– Мне кажется, я набрал немного сегодня вечером – такое покалывание? Я что, могу творить чудеса?
Она покачала головой:
– Только в узле можно набрать достаточно маны для того, чтобы производить физическое воздействие.
Привал, на котором он столкнулся с Седобородым, был узлом, и он набрал там настоящей маны. Теперь понятно, почему он смог снять с Дольма чувство вины и так быстро выучил язык. И потом он не мог нащупать языком ни одной дырки в зубах. Что уж тогда говорить о мелких царапинах? Отец прожил в этом мире три десятка лет, не постарев ни на день.
Кстати, харизма таила в себе опасность. Эдвард Экзетер мог при желании стать величайшим актером в мире. Он мог собирать женщин, как цветы. Он мог бы заняться политикой и почти сразу же заделаться диктатором. Он мог бы покорить мир. Теперь Эдвард понимал, почему Крейтон искал рекрутов постарше – им проще справляться с этой силой, не попадая под ее власть. Как долго он сможет противостоять соблазнам? Сколько времени пройдет, пока его моральные устои не обрушатся, как песочные замки? Он наконец понял, почему отец так хотел порвать цепь и не дать ему сделаться Освободителем.
Но Элиэль!.. Ну и подлец же он, что бросает ее так!
Они миновали кусты, и он зашагал рядом с Оникой.
– Как они получают ману? Через поклонение? Кровь? Деградацию? Публичную проституцию?
Оника шагала, не глядя на него.
– Иногда. Не все они заходят так далеко. Главное, что жертвоприношение должно доставлять боль, не обязательно физическую. Верующий должен добровольно сделать что-то, чего он делать не хочет: отдать деньги или совершить неприятное действо. Чем сильнее боль, тем больше урожай маны. Восхищение тоже дает ее. По этой части Тион преуспел более других. Он одаривает своих почитателей розами. Возможно, Тион собирает больше маны от одного певческого состязания на своем узле, чем Зэц от всех многочисленных, но удаленных от него убийств.
– Значит, человеческое жертвоприношение – самый сильный источник?
– С одним исключением… Осторожно, здесь кротовые норы.
Они были уже почти рядом с храмом. Город остался далеко позади. Прощай, Сусс! О, Элиэль!
– А что делает бог отваги? – жалким голосом спросил он.
– Само собой, дает своим почитателям отвагу. Не так уж трудно заставить молодых людей вести себя, как безумцев. – В голосе Оники явственно слышались гнусавые нотки ланкаширского акцента. – То, что они до сих пор славят его в узле, пустующем вот уже двести лет, показывает, до какой степени они принимают желаемое за действительное. И насколько я помню ритуалы Джинуу, они делают это совершенно искренне. Молящийся жертвует кровь, и ему даруется отвага, но с одним условием. Тотчас, как он овладевает женщиной, сделка расторгается. В результате процесс приходится повторять более или менее часто. Оживленный бизнес.
Он вспомнил то, что Пиол рассказывал ему о монастыре в Тогвалби.
– Бог силы тоже действует подобным образом, да?
– Гарвард? – Женщина усмехнулась. – Да, это большая жертва! Все эти парни, что качают мускулы на его узле, не могут даже вспоминать про свои мужские достоинства. Каждую ночь он, должно быть, просто упивается маной. Бессонница во имя бога! Запомни, они занимаются этим уже сотни лет, так что напридумывали извращений на любой манер. А что? Надеюсь, ты не серьезно…
Оника замерла, прислушиваясь:
– Черт! За нами идут!
– Откуда вы знаете? – Он не слышал ничего.
– Давай! – Она побежала вниз по склону. Он устремился за ней, спотыкаясь раза в два чаще, чем она. Оба запросто могли сломать ногу. Юнец резво бежал перед ним. Глядя на его голые ноги, Эдвард и себя чувствовал босым. Однако, судя по всему, ноги у него не уступали твердостью копытам.
– Кто за нами? – задыхаясь, спросил Эдвард. – Тион? Или Зэц?
– Зэц. Жнецы. Я чую их запах. Послушайте, Экзетер, решайте быстрее! Хотите ли вы отправиться со мною в Олимп или нет? Если вам не жалко своей шеи или еще каких-нибудь частей тела, можете ступать в этот чертов храм.
– Тион действительно сделает меня богом отваги?
– Он может. Это предсказано. Пришельцы – редкий товар, а ему нужно вернуть почитателей.
Элиэль! Все дело в Элиэль. Тион из благодарности исцелит ее ногу, или Эдвард сам сделает это, когда накопит побольше маны. Ведь не может бог быть злым? Он должен творить добро. Несколько лет в Соседстве, как его отец…
Но с отцом все было по-другому. Идет война. У Эдварда есть еще долг перед королем и Отечеством. Даже долг перед Элиэль уступает этому. Он не может доверять Тиону.
А Службе он доверять может? Он чуть не упал, споткнувшись.
– Не ваше дело, чего я хочу. Что нужно Службе от меня?
– Спасти вас от Зэца. Как сына Камерона.
Сколько бы там ни было у нее маны, а задыхалась она сильнее, чем он. Сколько еще бежать?
– Допустим, вам это удалось. Что потом? Крейтон говорил, у вас разногласия насчет «Завета»?
– Еще бы. Ох, черт!
Странный рокочущий звук разорвал ночную тишину. Эдвард застыл как вкопанный – из темноты на него смотрели два огромных зеленых глаза.
– Черт, это что еще?
Оника подбежала к чудищу и обняла его тяжелую голову, отчего оно разразилось еще одной серией рыгающих звуков.
– Это Милашка. Дракон. Быстро! Они догоняют.
Она вскарабкалась в седло.
– Сюда, ко мне за спину. Цепляйтесь. Зомф, Милашка! – Она протянула ему руку.
Стоило Онике втянуть Эдварда в седло, как седло подкинуло его вверх – огромная зверюга поднялась на ноги, и он с трудом удержался, цепляясь только за руку Оники и костяную пластину. Две черные тени мелькнули в ночи. Он вскрикнул от внезапной боли. Казалось, ногу пронзил электрический разряд. Эдвард начал заваливаться на бок, но приступ миновал, и он снова мог держаться. Жжение и покалывание в ноге быстро слабели. Ветер в лицо – значит, они несутся над землей. Бег дракона не уступал в плавности «роллсу» Боджли.
– Порядок? – крикнула женщина.
– Нормально. Жнецы?
– За пределами летальной угрозы, слава Богу! – Ветер подхватывал ее слова и швырял их мимо его ушей. – Они нас уже не догонят. Отдыхайте.
Он только что находился на волосок от смерти, а ему предлагают отдыхать?
– Попробую! – крикнул Эдвард и попытался заставить себя расслабиться. Это оказалось не так просто: он сидел на жесткой луке седла, а в спину ему впивалась костяная пластина.
Дракон? Он-то думал, это слово относится к чему-то вроде лошади – ну да, Т’лин Торговец Лошадьми? Эта тварь напоминала стегозавра из «Затерянного мира», а размером была больше взрослого носорога. Вдоль спины шел гребень высоких костяных пластин, одна из которых была спилена, чтобы дать место седоку. Да, название «дракон» очень подходило этому зверю – у него даже имелись длинные, похожие на крылья кожаные выросты у плеч.
Чудище неслось по плоской, лишенной деревьев террасе. Мимо мелькали холмы и утесы, залитые разноцветным лунным светом. Впереди виднелся овраг. Волосы Оники, развеваясь на ветру, лезли ему в лицо, так что говорить было невозможно. Милашка одним махом скользнула вниз по склону оврага и выбралась на противоположный гребень с такой скоростью, что дух захватывало. Они держали путь на восток, огибая храм снизу.
