Люди уступали ему дорогу и кланялись. Возница на телеге остановил вола – непростая задача, ибо настил в этом месте шел под уклон. Стража у северных ворот отсалютовала проходившему мимо них паломнику.

Справа от дороги стояло несколько домов, слева росла роща – судя по всему, еще одно место для отдыха. Многие уже устраивались на ночлег, растягивая палатки и разводя костры. После полуденного пиршества Эдварду казалось, что он не проголодается еще несколько дней. Да и ноги его, похоже, обрели второе дыхание – он с удовольствием шел бы и дальше, но девочка опять захромала сильнее и была бы рада отдохнуть. Она без возражений свернула за ним к роще.

На этот раз Эдвард не почувствовал признаков виртуальности. Пусть и не узел, но роща все равно манила странников в свою прохладную тень. Меж деревьев росли кусты, усыпанные цветами всех оттенков красного: от оранжевого до почти фиолетового. Собственно, такой куст мог представлять собой один большой цветок величиной с кресло. Рядом с ними паслось с полдюжины моа, и Эдвард решил подойти посмотреть на этих любопытных…

– Элиэль! – крикнул какой-то мужчина и побежал к ним.

Элиэль взвизгнула. Она схватила Эдварда за руку и потащила назад.

– Жнец! – взвизгнула она. – Жнец!

Эдвард не тронулся с места. Он пытался разглядеть так напугавшего ее человека. Увидев испуг девочки, незнакомец остановился. Он стоял футах в двадцати от них. В его внешности не было ничего угрожающего: высокий, выше большинства местных, возраст – около тридцати. И никакого оружия. Наоборот, даже в том, как он стоял, ощущалась некоторая беззащитная неуклюжесть. На нем были желтая накидка и свободные штаны до колен.

– Жнец! – продолжала всхлипывать Элиэль и все тянула его прочь.

А он не видел никакой опасности. На лице этого человека читалось что угодно – боль, страх, но никак не угроза или жажда причинять боль. Незнание языка и роль, которую он продолжал играть, не позволили Эдварду спорить с девочкой, но физически он был гораздо сильнее, чем она. Без особого труда таща ее за собой, он шагнул вперед.

– Такой у них обычай, у дочерей, – горько сказал Дольм Актер. – Ирепит ведь богиня покаяния.

Они сидели втроем на земле вокруг погасшего очага – круга закопченных камней на земле. Это был уютный уголок рощи, почти полностью отгороженный от остальных цветами. Элиэль держалась поближе к Д’варду – она не очень-то доверяла бывшему Жнецу.

И все же Дольм изменился. Его лицо казалось изможденным. Да и сам он заметно похудел. В волосах появились седые пряди, которых она тоже не помнила. Глаза покраснели, и под ними легли темные круги.

– Я думала, ты умер, – пробормотала она. – Меч двигался сам собой. Я держала его обеими руками, а сестра Ан – одной, и все же он двигался сам собой.

Дольм застонал и закрыл лицо руками:

– Он не коснулся меня.

– Я и не почувствовала, что он коснулся тебя, – призналась Элиэль.

Д’вард внимательно слушал их разговор, но она не знала, много ли он понимает. Они говорили на джоалийском, которому она его учила, и его ярко-голубые глаза перебегали с нее на Дольма и обратно, но многого он еще не понимал, это точно. Он продолжал играть роль паломника, держась спокойно и уверенно. Каждый раз, когда Элиэль смотрела на него, он ободряюще улыбался.

– Разве ты не слышала, что сказала сестра? – спросил Дольм. – Она взяла мой грех на себя, а потом я увидел…

– Что увидел?

– Увидел, во что превратился, чем занимался.

– Так ты правда теперь не Жнец?

Он кивнул, пряча глаза.

Она посмотрела на Д’варда. Тот кивнул в знак того, что понимает.

– Как все прошло на Празднествах? – спросила она.

Дольм выпрямился, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

– Катастрофа! Нет, Утиам получила розу за свой монолог.

– Хвала Тиону! – Элиэль захлопала в ладоши.

– Но только она. Понимаешь, я опоздал туда. – Дольм сокрушенно покачал головой. – Мне было приказано отправиться в Руатвиль.

– Приказано?

– Приказ Зэца. Когда мы прибыли в Филоби, я ушел из труппы, никому ничего не сказав. Приказы Зэца важнее всего остального. Мне было велено встретиться с еще одним… собратом.

– Тем, кого убил этот Критон?

Он кивнул, уставившись в камни очага.

– Я не знаю, как его звали. Следующей ночью я был в Святилище. Ты сама знаешь.

– Но если ты остался жив… – сказала она, рассуждая вслух, – значит, это ты убрал трупы?

Он снова кивнул.

– Я похоронил монахиню – вырыл могилу ее мечом и голыми руками. Наверное, это все, что я мог для нее сделать. Остальных сбросил с обрыва. Я поискал тебя, не нашел и решил, что ты ушла куда-то с Освободителем. – Он покосился на Д’варда, раздраженно хмурившего брови.

– А что потом? – нетерпеливо спросила Элиэль.

– Я отправился в Сусс, – неохотно сказал Дольм. – И опоздал. Они показывали «Варилианца» – он легче. К’линпор взял мою роль, а Гольфрен – его.

– Ох, нет!

– Ох, да.

Ужас какой! Даже безмозглый як и то сыграл бы лучше Гольфрена, каким бы хорошим музыкантом тот ни был.

– Ну и что они теперь делают?

Дольм подобрал прутик и бесцельно ковырял остывшие угли.

– Голодают.

– Голодают?

– Ну, почти. Жрецы в Нарше забрали все их деньги. Им не хватает даже на то, чтобы уехать из Суссвейла, Элиэль. И это все я виноват!

Безумие какое-то!

– Но ведь ты вернулся. Они могут хотя бы давать представления, верно? Их хорошо знают в Суссе! Наверняка…

– Я не могу больше играть! – выкрикнул Дольм и от отчаяния спрятал лицо в коленях. – Вчера Тронг выгнал меня.

– Не можешь играть?

– Не могу. Это ужасно! Я забываю реплики, у меня ноги заплетаются. Все, все пропало!

Элиэль снова посмотрела на Д’варда. Тот пожал плечами, явно потеряв нить.

– Ну и что они?

– Ищут мне замену, – ответил Дольм, не поднимая головы. – Как только новичок выучит мою роль, они будут давать «Варилианца».

Элиэль вздохнула. Это и правда ужасно.

– А что Ама…

Выражение муки на лице Дольма сказало девочке, какая она безмозглая, бессердечная дура.

– Неужели ты думаешь, что я сказал ей? – горько вздохнул он. – Или кому-нибудь из остальных?

Как странно! Ей было жалко его сейчас. Такого Дольма она еще не знала.

– Что же ты им сказал все-таки?

– Что загулял в кабаке. – Он глухо засмеялся. – Лучше уж пусть меня считают пьяницей, чем убийцей-маньяком.

– Ох… Я не скажу им, Дольм. Я знаю, что сую нос куда не надо, но я могу хранить секреты, если захочу.

– Я знаю, что можешь, Элиэль. Спасибо… Спасибо большое. Теперь уже все равно, они не увидят меня больше, но мне так легче… не знаю, почему.

Вечер будет холодный – она покрылась гусиной кожей.

– А кто выиграл золотую розу?

Он пожал плечами:

– Какой-то смазливый парень.

– Ты не помнишь, как его зовут?

– Нет. Музыкант, кажется… Там была какая-то история – судьи посоветовали ему выбросить лиру в реку и пойти к главному жрецу. У него единственного есть шанс, сказали они. А что?

– Я встречала мальчика по имени Гим.

– Да, кажется, так его зовут. Теперь, когда ты назвала…

– И сколько чудес?

Дольм быстро покосился на ее ногу и тут же отвел взгляд. Потом улыбнулся деланной улыбкой.

– Одно или два – жрецы так и не решили, как считать. Когда пришло время мальчику оглашать имя, он назвал два. Это были сестры, близняшки. Они с детства страдали какой-то жуткой дрянью на коже. Даже с того места, где я стоял, это выглядело ужасно.

– И Тион их исцелил?

– О да! Он возложил руки – то есть руки твоего приятеля – им на головы, и все прошло – как не было.

Вот здорово!

– Они были хорошенькие? Сколько им лет? И как звали?

Дольму, похоже, наскучило рассказывать о Празднествах. Он с озадаченным видом разглядывал Д’варда.