«Бабушка, милая, если ты меня слышишь, дай знак, что я делаю все правильно».

Ругаясь с землей, я плетусь позади Мэкхьи, тщетно борясь с диким раздражением, именно такие чувства вызывает во мне неразговорчивый индеец. Впечатление, что не он позвал меня с собой, а я напросилась.

Вдруг он резко оборачивается и я, не успев прервать размеренный темп шагов, врезаюсь в него. Он отодвигает меня от себя, как неразумного ребёнка. Взгляд снова падает на медальон. Пялится на него, как заворожённый.

Мэкхья снова осматривается и решает свернуть в чащу леса.

– Нам придётся петлять. Пару часов мы передохнём в лесу и дальше отправимся в путь.

Я киваю.

Удивлённый моей молчаливости он продолжает:

– Ты недооцениваешь силу медальона. Это не просто побрякушка какая-то. Этот камень – проводник в загробный мир. Обладать им могут только сильные личности, поэтому зачастую камень принадлежит вождям, без него вождь лишается своей власти и влияния. Обычно медальон передается из поколения в поколения. В случае если один из носителей его не уберег, духи отворачиваются от всего его рода на много лун. Правда, рано или поздно камень все равно возвращается к обладателю.

– Мне он от бабушки передался. Но она ничего подобного не рассказывала.

– Потому что ты была не готова. Ты и сейчас, по моему мнению, не готова, но духам виднее.

– Я не чувствую в нем силу, о которой ты говоришь.

– Это пока. Чем дольше ты находишься рядом с камнем, тем больше растёт твоя сила.

– Ты считаешь, что я не заслуживаю его?

– Камень, как дарует силу, так и убивает. Духи безжалостны.

Новость о том, что у камня есть сила не радует меня. Однако объясняет почему всю жизнь бабушка Мискодит так тряслась над ним.

– Все индейцы могут общаться с духами?

– Нет.

– Почему?

Ответа я так и не дождалась. За короткое время пребывания в его компании, я кажется привыкаю, что мой странный спутник игнорирует заданные ему вопросы.

Вскоре мы делаем небольшой привал по среди леса. Мэкхья разводит огонь из сухих веток и уходит. Молча.

Да пропади ты пропадом!

Укутавшись с головой в кардиган, я ложусь на холодную землю и тихо плачу. Я так устала, мне кажется, что этот длинный день никогда не кончится.

Не знаю сколько я так лежу, пока не возвращается индеец.

– Поешь – протягивая мне огромную горсть ягод говорит тот.

Я и не чувствовала, как была голодна, пока сладкая ягода не растеклась, лопнув во рту… Я смакую каждую ягодку по вкусу напоминающую гибрид смородины и вишни, стараясь продлить вкус и успеть насытиться.

Все это время по щекам льются слёзы. Мэкхья молча смотрит на меня, не пытаясь успокоить.

Сочувствия от черствого индейца ждать приходится.

– Где ты взял их? Я ничего вкуснее в жизни не ела.

– Растения – наши братья и сестры. Они говорят с нами, и, если мы прислушаемся, можем услышать их голоса.

Я театрально закатываю глаза. Он не умеет говорить по-человечески.

Усталость прошлой ночи сильно сказалась на мне.

Я сама того не заметив погружаюсь в тревожный сон. Мне так тепло и уютно, что через некоторое время я еле умудряюсь разлепить слипшиеся веки.

Индеец сидит ко мне спиной.

Резко вскочив, я смотрю на него в недоумении.

– Почему ты не разбудил меня?

Он поводит плечами не поворачивая головы.

– Как долго я спала?

– Часа три-четыре, – вглядываясь в небо медленно отвечает Мэкхья.

– Спасибо…

Он кивает понимающе, или быть может снисходительно.

Взяв добрую охапку сырых листьев засыпает костёр. Тот мгновенно потухает. Мы ещё не долго стоим, заворожённо наблюдая, как тлеют последние искры огня, после чего устремляемся в глубь хвойного леса.

Царица ночи, так Мэкхья называет Луну, расположилась высоко в небе, заботливо служит нам огромным фонарем, освещая дорогу. Сойдя с тропинки, мы долго плутаем меж деревьев.

Леса Британской Колумбии не самое безопасное место. Поэтому время от времени здесь становится не на шутку неспокойно, особенно когда Луна скрывается за облаками, и густая темнота поглощает все вокруг с невероятной жадностью.

Индеец периодически крепко сжимает мою руку, на удивление это его оберегающее действие предает мне уверенности куда больше, чем если бы за плечом у него висело охотничье ружьё.

Бабушка Мискодит точно бы не одобрила чрезмерную доверчивость. Все эти годы она взращивала во мне два чувства: уверенность в собственных силах и недоверие к людям. Но справедливости ради хочу признать, что единственное в чем я могу быть точно уверенна в глухом лесу, что стану обедом медведя-гризли, который частенько у нас ночами копается под окном в мусоре. Именно в связи с этим, окна никогда не выходили на улицу ни у кого из наших соседей. Представляю, как любопытный мишка пробил бы стекло лапой.

Так что, иногда можно позволить себе такую роскошь, как доверие, хотя бы на пару мгновений, когда оба человека одинаково уязвимы.

Ведь, кажется, этот раздражающий меня индеец знает, что делает.

Идет Мэкхья размеренно и четко, мягко ступая по земле, напоминая льва перед прыжком. Он будто всеми силами пытается не попасть в ловушку, каждый раз чуть ли не с математической точностью высчитывая свой следующий шаг.

Перспектива лететь в яму со скоростью света совсем не радует, поэтому призвав на помощь все гены, отвечающие за грацию, коих во мне мало, я следую буквально по пятам.

Каждый раз переступая с ноги на ногу я жмурюсь от томящего предчувствия, что вот-вот либо погрязну в болоте по шею, либо разобьюсь в лепешку.

Но моим мрачным мыслям не суждено сбыться, так как мы внезапно вышли на крутой склон.

Наученный горьким опытом Мэкхья предусмотрительно выставил руку позади себя, этим нехитрым знаком давая понять, чтобы я остановилась и не столкнула его вниз.

Я нетерпеливо выглядываю из-за его плеча и буквально теряю дар речи.

Невероятно красивая картина открывается взору. Склон ведет к берегу озера, вода в котором, несмотря на промёрзлую погоду, манит к себе своим спокойствием.

Ее поверхность красивая и гладкая, только лишь ветер пускает временами легкую рябь.

– Нам нужно добраться к озеру прежде, чем мы продолжим путь.

Я вопросительно смотрю на него. На сами вопросы он редко отвечает, так что лучше буду смотреть с удивлением.

– Для того чтобы напиться перед тем, как мы пустимся в горы, – просто поясняет он.

А где же сложные ответы в индейском стиле сбивающие с толку?

Уперевшись одной ногой в начало обрыва, он галантно подает мне руку, словно приглашая на танец.

– Склон очень крутой, ступив, сразу беги вниз. Не забудь откинуть корпус назад. Даже если оступишься, ты покатишься вниз, как с горки, и приземлишься удачно.

– А если…

– Корпус назад и ничего не бойся, к тому времени, как ты окажешься внизу, я перехвачу тебя.

Я недоверчиво встаю на скат, хмуро гляжу на него из под полуопущенных ресниц, всем видом ещё раз давая понять, что затея оставляет желать лучшего, и бегу вниз. С каждым шагом набирая скорость все больше и больше, чтобы взлететь, как птица.

Но чем ниже я спускаюсь, тем сильнее приятное чувство полёта и легкости сменяется паникой.

– Я не смогу остановиться, я плюхнусь прямо в озеро, – тараторю, ничего не видя перед собой.

Стальной хваткой индеец ловит меня буквально в двух метрах от большой воды. Потеряв равновесие, мы оба катимся по мокрому берегу.

Наскоро освободившись из его слишком крепких объятий, я замечаю, что индеец даже не пытается встать. Наоборот, раскинув руки, словно на пляж пришёл, лежит и дышит полной грудью. По какой-то неведомой причине, вся эта ситуация кажется мне до ужаса театральной.

Не выдержав, я начинаю хохотать на весь лес. Смех льется рекой, забирая напряжение и унося его далеко за темные горизонты, а потом веселым эхом снова возвращается ко мне. Забытый мною детский гогот не прекращается, пока в конце концов у меня не заколет живот. Обхватив его руками, я падаю на колени сотрясаясь от судорожных вздохов.