– А почему теперь не ездите? – спросила я.

– Бабушка умерла прошлым летом, – спокойно ответил мальчик.

А мне стало не по себе. Я тут ною, какая у меня плохая жизнь, а у человека бабушка умерла!

– Сочувствую, – только и смогла выдавить из себя я. Тогда я не знала, что нужно говорить людям в таких ситуациях. Хотя, на самом деле, до сих пор не знаю, хотя уже до шестнадцати лет дожила.

– Спасибо, – ответил мальчик. – Когда мы её хоронили, я плакал. А теперь уже не плачу, просто вспоминаю, какой она была хорошей. У тебя уже умирал кто-нибудь?

– Нет, – как будто стыдясь своего ответа, сказала я. Мне было неловко оттого, насколько благополучной я была по сравнению с моим безымянным собеседником.

– Это хорошо, – сказал мальчик, неспешно поднимаясь с посыпанного штукатуркой бетонного пола. – Пойду я, домой мне пора. А то мамка опять кричать будет, что до ночи шляюсь. Ты пойдёшь, или ещё здесь посидишь?

– Не, тоже домой пойду, – я тоже поднялась с пола, отряхнула с рук и джинсовых шорт крошки штукатурки и бетона, и пошла к лестнице вслед за хорошо видимой в темноте белой толстовкой.

Мы молча шли по тёмному району, ничего друг другу не говорили, но я чувствовала, что мы вместе, что мы на одной волне. Странное ощущение, больше ни с кем у меня такого не было. Даже когда я изливала душу подругам из первой гимназии, мне больше никогда не удавалось достичь с ними того единения, которое было с этим молчаливым незнакомым мальчиком, с которым мы ничего в этот момент друг другу не говорили.

В те минут пять или десять, которые мы шли вместе по тихой ночной улице, я не нарушала нашего негласного правила, и не пыталась увидеть его лица, о чём теперь очень жалею.

Почему я так и не попыталась снять с него капюшон, посмотреть ему в глаза? Я ведь была такой наглой маленькой нахалкой, что меня остановило? Его «нет», озвученное всего один раз? Моя детская любовь к загадкам и тайнам?

Вернувшись домой, я застала бабушку чуть ли не в слезах.

– Стася! Ну как так можно! Я же за тебя волнуюсь! Где же тебя носила, невозможный ты ребёнок! – запричитала бабуля, как только я хлопнула входной дверью.

Обычно в таких случаях я начинала говорить, что я уже большая, и что бабуля – не мои родители, но сегодня почему-то не хотелось. Я кинулась бабушке на шею, и разрыдалась, чем порядком шокировала ожидающую от меня хамства или оправданий бабулю.

– Ну что ты, Стасенька, не плачь, всё хорошо, я же на тебя не сержусь, просто волновалась за тебя, – бабуля гладила меня голове, и покачивала в объятьях, будто убаюкивая. – Хочешь, пойдём чайку попьём?

– Бабушка, ты ведь не умрёшь? – сквозь слёзы спросила я, когда бабушка усадила меня за кухонный стол.

– Ну конечно же нет, Стасенька, как тебе в голову такое могло прийти! Я ещё очень долго буду с тобой, не плачь, – бабушка вытерла с моего лица слёзы. – Сейчас чайку попьём, и всё у нас будет хорошо, вот увидишь!

Бабушка налила мне чай в самую красивую чашку с голубыми цветочками, положила передо мной вазочку с печенками, села напротив меня, и принялась рассказывать. О своём детстве, о том, какой была в детстве моя мама, о том, как она впервые увидела маленькую меня, свою любимую внучку.

Я пила чай, закусывала печенками, и думала о том, как много мне дано. Мои родители меня любят, хотя почему-то и бросили этим летом. Моя бабуля жива, и, если верить её обещаниям, ещё долго будет со мной. У меня счастливая жизнь, и нет никакого права на неё жаловаться, думала я, сидя в ту ночь на бабушкиной кухне.

Знала бы одиннадцатилетняя я, насколько ошибалась…

– Антон, я так понимаю, первое сентября вы решили проигнорировать?

Оглядываюсь туда, куда направлен взгляд моей новой классной, и вижу за последней партой моего первого ряда худого сероглазого парня с кольцом в левом ухе. У них тут что, поветрие на пирсинги? В моём прошлом классе такого не было. Да и крашеных в малиновый цвет парней тоже не наблюдалось – у соседа по парте того, кого назвали Антоном, малиновые волосы.

– Иванов скинул мне расписание, – равнодушно отвечает Антон, кивая на своего яркого соседа. И утыкается в учебник, за которым, судя по его заинтересованному взгляду, лежит телефон. Думаю, моей новой классной это тоже понятно, но никаких действий по воспитанию Антона она не предпринимает, просто как ни в чём не бывало начинает объяснять тему урока. Кажется, Антон из тех, на кого давно махнули рукой. Сидит тихо, и уже хорошо.

Я разворачиваюсь, и всю оставшуюся часть урока прилежно выполняю упражнения, с интересом глядя на одноклассников, которых Марья Ивановна вызывает к доске.

Упражнение номер один. Худая высокая девчонка с выжженными белыми волосами и ярко подведёнными глазами, Яна Ковалёва. Не ошибусь, если предположу, что характер у неё стервозный. Кажется, это она заступалась на классном часе за отсутствующего Антона.

Упражнение номер два. Андрей Иванов, пацан из-за последней парты, тот что с малиновыми волосами. Ленивый увалень, надеющийся исключительно на подсказки одноклассников или сжалившейся над его тупостью классухи.

Упражнение номер три. Руфина Муратова, бойкая кареглазая девушка с русым каре, единственная из троих вызванных к доске быстро справившаяся с заданием, и наиболее симпатичная мне из этой троицы.

– Что, на Руфинку запала? – сосед по парте будто читает мои мысли. – Она, конечно, симпатичная, но у неё парень есть, так что не надейся.

– Алекс, ну и бардак у тебя в голове, – недовольно шиплю я. – Пришло же тебе такое на ум!

– Ну а что, откуда мне знать, что ты не по девочкам, – хихикает мой сосед. – Вот и решил сразу проверить, стоит ли мне смотреть в твою сторону…

– Рощин, у вас там что-то интересное? А мы вот домашнее задание записываем, – Марья Ивановна насмешливо смотрит в нашу сторону. – Оставьте ухаживания до перемены, и откройте уже дневник!

– Хорошо, Марья Ивановна, уже открываю, – Алекс опускает свои нахальные серо-зелёные глаза, и покорно склоняется над партой, делая вид, что что-то открывает и записывает.

Я демонстративно от него отворачиваюсь – не нравятся мне такие шуточки. Со мной так нельзя, пусть прибережёт свои дурацкие подкаты для одноклассниц. Записываю упражнение, заданное на дом, и вновь погружаюсь в свои мысли.

Интересно, мог бы мой мальчик в капюшоне вырасти в такого хохмача, как Рощин? Почему нет. К тому же вдруг вся эта хохма – напускное? Вдруг за ней и правда скрывается тот, с кем я в детстве коротала вечера на крыше «заброшки»?

Резкий школьный звонок выводит меня из раздумий, я кладу учебник и тетради в сумку, и вслед за одноклассниками отправляюсь в кабинет истории. Готовлюсь к уроку, выхожу в коридор, и иду в самый его конец, к синей облезлой двери женского туалета. Но внезапно на моём пути оказывается препятствие в виде вытянутой длинной ноги в белой кроссовке.

Поднимаю взгляд и вижу свою одноклассницу Яну Ковалёву в компании Руфины Муратовой. Вот уж не думала, что эти двое подруги. Одна типичная стервозная троечница, вторая типичная хорошисточка. Интересно, что им от меня нужно? Решили до новенькой докопаться?

– Куда прёшь, глаза разуй, – огрызается Яна, когда я пинаю её ногу и прохожу к заветной двери.

– Извини, не заметила, – мило улыбаюсь – Надеюсь, я не сделала тебе больно?

– Вот же стерва, – Яна направляется ко мне, с явным желанием вцепиться мне в волосы или расцарапать лицо.

Прижимаюсь спиной к двери туалета, и ловлю на себе любопытствующий взгляд смышлёных карих глаз Руфины. Не удивлюсь, если докопаться до меня было её идеей. Ничего, вы у меня получите. Обе. Только попробуйте троньте…

– Янка, оставь эту мажорку в покое, пойдём лучше в столовку сгоняем, – подёргивая себя за кольцо в ухе, к нам подходит Антон. – Успеешь ещё ею заняться, школьный день длинный.

– Ладно, – неожиданно колючий взгляд Яны смягчается, она отворачивается от меня, и широко улыбается однокласснику. Тот закидывает руку ей на плечо, и сладкая парочка направляется прочь от женского туалета по направлению к школьной столовой.