Сегодня охота удалась, и их ждет человеческий ужин. Нужно только успеть собрать оглушенные током тушки и сделать из них действительно тушки, а не отключившихся от удара током птиц. Выбрав из горы сизых перьев самых жирных и упитанных, девчушка достала из кармана толстовки шило и засунула каждому голубю в клюв. Проколов сосуды, подвесила их прямо на крыше вниз головами, чтобы кровь вытекла на загаженный живыми собратьями шифер. Пока она прицепляла последние трофеи к веревке за лапы, голуби постепенно приходили в себя и опять принялись вылавливать из лужи заплесневелые крошки. Ей они уже были неинтересны, если, конечно, не помогли бы затащить на крышу новый аккумулятор, а то этому уже конец, и следующей охоты может и не быть.

Когда тонкие струйки крови из голодно разинутых клювов превратились в капли, падающие все реже и реже, тушки были собраны в корзину из супермаркета с погнутыми хромированными прутьями, которую выбросили из-за непригодности. Ей же она пригодилась. Девчушка побросала в нее добычу и спустилась по пожарной лестнице в переулок. Обходя опасные закоулки стороной, так же по задворкам домов между мусорных контейнеров она добралась до дома, не обращая никакого внимания след из кровавых капель, шедший за ней следом от самой гостиницы. Быстро освежевав на скорую руку и на радость местным кошкам голубиные тушки, она вбежала в дом с теперь уже наполовину пустой корзинкой, и тенью проскользнула внутрь квартиры.

В коридоре дома, где кипела жизнь, стоял гул голосов, ругань, музыка доносились из-за соседских дверей, лай собак и детский плач слышались непонятно даже с какой стороны, а внутри квартиры, где жизнь граничила со смертью, ее встретила тишина. Гробовая тишина, если уж быть точной, гнетущая и давящая со всех сторон. Она словно оказалась в вакууме, где не раздавалось ни звука. И лучше бы уж так, но…

– Лотти, – сиплый от долгих криков мужской голос прозвучал почти неестественно, почти механически, почти неживым. Он разрезал тишину и остановил кровоток в жилах девчушки, замершей на пороге с корзинкой дохлых голубей в руках.

Услышав голос, девушка шмыгнула к приоткрытой двери и заглянула внутрь родительской спальни. Свет в комнате едва пробивался сквозь выцветшие плотно задернутые шторы, внутри стояли сумрак, стойкий запах лекарств и все та же гнетущая тишина. Сейчас он не кричал. Значит, у них еще есть обезболивающие, и, возможно, эта ночь пройдет относительно спокойно. Возможно. Возможно – не значит, что доказуемо. Остается только ждать, когда морфины отпустят измученного болезнью человека, и тогда все начнется заново: его стоны, переходящие в крики, слезы матери на бледном и худом лице, разбитые и сломанные встречей со стеной после их непродолжительного полета вещи, брошенные Ашером.

– Шшш, милый, я здесь, – тут же отозвалась мать на стон. – Ничего не говори, береги силы, – попросила Шарлотта и положила руку мужу на холодный лоб.

– Мам, – Ашер тихо позвал ее из-за спины и тронул за плечо женщину, статично застывшую у края кровати, когда реакции от нее не последовало. – Ему долго не продержаться, нужен еще морфий, – молодой человек наклонился к уху женщины, нашептывая ей.

Отец лежал в странной позе, видимо, опять мучаясь от начинавшихся судорог, и прерывисто дышал, и метался по смятым, пропитанным потом простыням. Его грудь вздымалась от частого и неглубокого дыхания, мужчина крупно вздрагивал, но все еще не просыпался, удерживаясь в забвении. Вряд ли он расслышал, о чем шептались его жена и старший сын, но Миа слышала. Ясно и отчетливо, будто стояла у них за спиной.

– Знаю, Ашер, – женщина очнулась от оцепенения. – Рецептов больше нет, остался последний, – Шарлотта гладила мужа по руке и говорила чуть слышно. Зачем ему знать, что грядет, что ему предстоит смерть в адских муках. Может, не зная, какая участь ему уготована, Артуру будет не страшно. Так ведь это работает, верно, Лотти?

Заметив, что сон мужа стал беспокойным, беспамятство вот-вот должно было смениться болью, накатывающей волной, в груди у Шарлотты похолодело, едва она представила весь предстоящий ужас. Гнев, жалость, бессилие слились в неразделимый ком. Не выдержав больше ни секунды, Эванс вскочила с кровати, схватила сумку со стула и выбежала за дверь, даже не заметив, что за ней кто-то стоял.

Девушка отскочила от двери, которую мать почти сорвала с петель, и опять вернулась на пост соглядатай, застыв за дверью незримой тенью.

– Ашер, – сквозь судорогу, прошедшую по телу, позвал его отец, постепенно возвращавшийся в сознание.

Молодой человек упал на колени и взял дрожащую руку отца в свою, накрывая ладонью и прижимая ее к груди.

– Знаю, пап, знаю, – голос Ашера дрожал.

Даже бывший боевой офицер не без труда сдерживал слезы при взгляде на мучения отца, которым, казалось, не было ни конца, ни края. Измотанный болезнью за последние несколько недель человек будто чувствовал, что конец его мучений близок. Прощался, хоть и не хотел уходить из дома, где он был счастлив, из жизни, которую прожил далеко не до конца.

– Я найду, – уверенно кивнул молодой человек. – Я знаю, где искать, – решительно поднявшись, Ашер подхватил со спинки стула драную куртку и направился к входной двери.

– Чтобы не случилось, дверь не открывать! – наказал он мелкой девчушке-подростку, что выглядела намного младше своих лет из-за худощавого телосложения.

Распахнув огромные серые глаза на детском кукольном личике, девчушка испуганно кивнула брату и боязливо покосилась на дверь в смежные комнаты, предчувствуя ненастье, из-за которого ломило тонкие косточки. Как только за Ашером закрылась входная дверь, ненастье потянуло сквозняком по ногам, предвещая бурю. За спиной девушки послышался настойчивый стук из той самой двери, ведущей во вторую спальню, самопальным образом переделанную в две.

– Открой дверь, Мэймэй, – твердый и уверенный голос уже не мальчика, но еще не мужчины слышался из-за старого, ободранного дерева со вспученным и потрескавшимся лаком.

– Не могу, они сказали не выпускать тебя, прости, – девчушка шмыгнула носом и отступила назад, страшась даже слушать его, не то, что разговаривать.

– Открой, я никому не скажу, – голос из-за двери только набирал силу, будто кто-то выкручивал невидимый регулятор, постепенно прибавляя громкость.

– Мне нельзя, – пробубнила она едва слышно и начала пятиться назад мелкими шажками.

– Открой эту чертову дверь, Миа! – его недовольство не заставило себя долго ждать, и удар прошел вибрацией по наглухо запертой двери.

– Нельзя, Атлас, ты же слышал! – на грани слез пропищала девушка, все еще сжимая в руках корзинку с дохлыми голубями.

– Открой, я сказал, мелкая сука! Открой! – Атлас почувствовал слабину и начал ломиться в дверь, что есть мочи, но Ашер надежно запер ее на засов снаружи.

Несмотря на тщетность попыток, молодой человек не сдавал позиций. Разбежавшись по узкому коридору, он ударил в дверь плечом, направив весь свой вес и скорость в энергию удара. Дверь дрогнула и устояла, а парня от отдачи отбросило спиной на пол. Неудача его не остановила. Он частенько падал, а потом поднимался, и, так или иначе, добивался своего. Встав на ноги, Эванс повторил атаку, но снова оказался на полу, едва ли не зажатый стенами узкого коридора. Атлас пробовал еще и ещё, но каждый раз обессиленно падал и вставал, пошатываясь. Не мудрено, сегодня он еще ничего не ел. Сестра только вернулась с охоты.