– Открой ротик, Светлячок, – прошептал, потирая рукой член.

Светик открыла рот и закрыла глаза. Старая привычка с детства думать, что если не видишь ты – не видят тебя. Солоноватая головка коснулась губ, скользнула в рот, раздвигая зубы сильнее, и поползла по языку, вынуждая открыть рот шире.

– Теперь сомкни губки и пошевели язычком, – поступила очередная команда, которую Света поспешила исполнить.

Игорь решил в первый раз сделать всё осторожно. Он плавно входил, не погружаясь глубоко, медленно выходил, сопровождая корректирующими просьбами. Света старательно выводила узоры язычком, пытаясь доставить мужу больше удовольствия.

– Ты самая лучшая, – подбадривал её Игорёк. – Твой ротик такой сладкий, что я готов остаться там навсегда. Моя умничка. Сожми сильнее губки… Да… Так… Зацепи язычком уздечку…

Она не знала, что такое уздечка и где она находится, но активность увеличивала, двигая головой навстречу Игорева оргазма. Долго мучать он её не стал. На пике сжатия яиц освободил ротик жены, погрузился в тёплую ложбинку и кончил, потираясь о грудь.

Потом он отблагодарил жену парой оргазмов и уснувшую отнёс на руках домой, мечтая о многих и долгих ночах в их жизни…

Свадьба гуляла ещё два дня, разоряя пьяными телами малинник и горластыми песнями ночную тишину. Родители Светочки, да и сами молодые, вымотались до такой степени, что стали прятаться от шумных любящих выпить и пожрать гостей. И если молодожёны могли себе позволить игнорировать происходящее вокруг, то Наталье Андреевне пришлось понервничать, отгоняя надоевших соседей от огорода и курей. Справиться с набегом прожорливой саранчи смог только хозяин, окончательно протрезвевший на третий день. Его рёв, разнёсшийся над двором, затронул струны совести или поджилки страха, придав правильное направление гостям. Через пятнадцать минуть Наталья Андреевна с удовольствием закрыла глаза, подняв к июньскому солнышку раскрасневшееся лицо и впитывая привычную тишину, разбавленную кудахтаньем наседок и одобрительным мычанием Фроси.

Мужчины спешно убрали столы, освобождённые женщинами от тарелок, бутылок и остатков еды, разнесли по соседям взятые в долг скамьи, натаскали колодезной воды для посуды и присели на крыльцо, закуривая красную «яву» в мягкой пачке.

– Ну что, зятёк. Какие дальнейшие планы? – хлопнул по плечу парня тесть, затягиваясь сигаретой и не сводя глаз с мягкого места жены, нагнувшейся над корытом с посудой.

– Через неделю получаем Светкин паспорт и уезжаем в Москву, – Игорёк мечтательно следил за Светкой, намочившей платье в области груди. Ткань прилипла к пышной окружности, позволяя Игорьку дорисовать недостающую картину с коричневыми ареолами и твёрдыми вишенками, просящимися в рот.

– Так рано? И не отдохнёте? – вырвал из сосущего удовольствия голос тестя.

– Надо успеть подать Светкины документы в МГУ. Не хочется терять год, – уверенно произнёс Игорёк, окончательно осознав, что теперь он глава семьи и принимает ответственные решения.

– Ну что ж. Добре. Скажу матери, чтобы собрала Светкино приданное, – затушил бычок и достал вторую сигарету. – Ты это… зятёк… Обидишь Светку – порву и собакам скормлю.

– Я люблю Светку. И сам порву любого, кто обидит её, – Игорёк задрал подбородок и недовольно задышал, раздувая ноздри и смотря тестю прямо в глаза.

Иван Васильевич молча докурил, поднялся и ушёл в дом, а Игорь направился к женщинам сменить воду и отнести помытые тарелки.

Неделя пролетела на одном дыхании. Совместный быт и ночи, наполненные страстными поцелуями и сжигающими касаниями, отвлекли Светлану от тяжёлых мыслей неизвестного будущего. Она сама не заметила, как наступил день отъезда и родительские проводы. Скарб Светке собрали большой. Постельное бельё, скатерти, покрывала, занавески, не считая личных вещей и книг. Для отгрузки молодых на вокзал пришлось задействовать соседа и нанять такси.

Света проплакала на пару с матерью всю дорогу до вокзала, растирая солёные слёзы по покрасневшему личику. У Игорька сердце обливалось кровью, глядя на потерянную жену. Хотелось прижать к себе родное тело, зацеловать опухшие глазки, защекотать до неуверенной улыбки и срывающегося смеха. Всё это он сделал в поезде, когда Светка отмахалась в окно удаляющимся родителям, оставшимся на перроне Добруша.

– Светлячок, не плач. Всё будет хорошо. Вот увидишь, – успокаивал муж любимую жену, посадив на колени и не переставая гладить спину. – Утром будем в Москве, завезём вещи и сразу поедем в институт. Отучишься, пройдёшь практику, устроишься на работу, нарожаем двоих детишек. Будет у нас самая крепкая советская семья.

Твои слова, Игорёк, да богу в уши…

Светочка пригрелась, успокоилась, втянулась в Игоряшины мечты. Через два часа они взахлёб придумывали имена девочке и мальчику, решали, куда поедут на зимние каникулы и на годовщину свадьбы. Единственное, что беспокоило обоих – родители Игорька, абсолютно не ждущие своего сына в Москве до конца августа, а тем более с молодой женой, привезённой из дружественной республики.

Времена в стране были непростые. Пустые полки в магазинах, талоны на посуду и водку, километровые очереди за колбасой и занавесками сменились первыми кооперативами, выбрасывающими на рынок некачественные товары, появлением бананов в круглогодичной продаже и новыми неизвестными доселе словами: йогурт, сникерс, хамон. Глаза и уши населения качественно заткнули импортной продукцией, отвлекая от политического бардака, развернувшегося на мировой арене.

Вот в такую мясорубку вёз Игорь молодую жену из тихого Добруша, живущего в глухой изоляции от новостных взрывов, далёкого от политики и буржуйских йогуртов.

В десять утра поезд прибыл на Белорусский вокзал. Игорьку оставалось сделать последний рывок, забрав чемоданы и сумки из багажного отделения, загрузив на тележку, а затем в такси, и ввести молодую жену в дом. На перрон Света ступала несмело, открыв рот и распахнув округлившиеся глаза. Притихший в объятиях мужа страх накатил с новой силой, сминая весь оптимизм и радужные мечты.

– Смелее, Светлячок. Смелее, – подбадривал муж, стискивая ледяную ладошку. – Трусливая, неуверенная Светка Ганулич осталась в Добруше. Это твой первый шаг, как уверенной красивой Светланы Райновой, жены Игоря Райнова, покорительницы моего сердца и шумной Москвы.

– Да. Ты прав, – расправила плечи Светочка, увереннее делая шаг. – Прощай, Светка Ганулич! Встречай Москва Светлану Ивановну Райнову, самую счастливую женщину на свете!

Большая квартира на Ленинском проспекте встретила молодых стерильной тишиной. Родители были на работе, полностью уверенные, что сыночек в Добруше у бабы Зои. Борис Владимирович контролировал приём абитуриентов на первый курс, а Ксения Ильинична пробовала себя в кооператорстве, открыв небольшую типографию в гаражах. Ксения Ильинична за всю жизнь проработала всего полгода. Придя на практику в институт, заприметила тридцатишестилетнего ректора с перспективами и непомерным голодом по отношению к молодым девчонкам. Ксеня приложила все усилия, чтобы соблазнить Бориса, раскрутить на свадьбу и удерживать на протяжении двадцати одного года. Сколько нервов она сожгла, отбивая настырных студенток, заботясь об интересном досуге мужа и уюте дома. Да. Ксения сидела дома, но при этом впахивала больше, чем на заводе. Круглосуточная забота о муже, абсолютно не приспособленном к самостоятельной жизни, не умеющим приготовить элементарную яичницу и погладить себе рубашку, вытягивала все силы, не оставляя времени на работу, поэтому карьеру Ксения не построила, а сейчас упивалась своим маленьким делом. Именно она сделала своего мужа, заставила писа́ть диссертацию, статьи в научные журналы, взвалить общественную работу и продвигать себя в стенах института. И не важно, что Борясина мать считала её вертихвосткой, Ксения шла к своей цели напролом. Ей нужен был достаток, уважение и признание, как лучшей жены.