В приятном полусне виделись картины из только что прочитанной книги – плоские крыши старинного Герата, а по узкой улочке мимо глинобитных заборов сам старичок Джами проходил с посохом.

Вдруг видение поменялось. Рамазану пригрезилась красавица Зулейха, сидящая на золотом троне, одетая в сияющие розовые шелка. Солнце ярко освещало ее лицо, а блики играли в черных косах. У трона на коленях стоял Юсуф, низко склонив голову, а Зулейха протягивала к нему изящные руки и говорила словами поэмы Джами:

«Своей любовью, своенравный друг, Молю я, исцели ты мой недуг.

Я пить хочу, а ты – вода живая,

Бессмертье – ты, но посмотри:

мертва я…»35

Юсуф отодвигался, отстранял ее зовущие руки, украшенные множеством золотых змеек-браслетов, и еще ниже опускал голову. Но сон досмотреть ему не дали.

Кто-то тронул Рамазана за плечо. Он вздрогнул, сразу возвращаясь из прекрасного сна, резко поднял голову и вскочил на ноги. Перед ним стояла девушка в ярком цветастом платье, в шляпке, из-под которой рассыпались по плечам упругие черные завитки. Она смотрела в упор лукаво и игриво. Рамазан вздрогнул, покраснел и, не зная, куда девать глаза, стоял растерянный и смущенный.

Он сразу узнал эту девушку. Это была дочь его дяди Абдуррахмана. Но как она изменилась, как выросла и похорошела! Рамазан не видел ее несколько лет. Ведь семьи братьев почти не общались, также не общались между собой и их дети. Рамазан едва-едва помнил Гюльнару маленькой, капризной и своевольной девочкой, когда семейство Абдуррахмана еще проживало в их родовом доме. Но уже тогда она была ангельски красива.

Кокетливо щуря глаза, Гюльнара спросила:

«Рамазан, где твой отец? Я обегала весь дом и не нашла его. Твой дядя прислал меня спросить…».

«Я не знаю… Наверно, на заводе… Или в магазине, – поспешно перебил ее Рамазан, опуская глаза и стараясь на нее не смотреть, – Я его с утра не видел».

Он повернулся, собираясь уйти, даже не взяв лежащий на земле томик Джами. «Куда же ты, Рамазан? Ты забыл вот это…» – крикнула со смехом Гюльнара, догоняя его и протягивая ему поднятую из травы книгу.

Рамазан торопливо выхватил ее, но в этот момент рука коснулась открытого плеча девушки, и он почувствовал, как жаркая волна неведомого ему чувства прошла по телу. Совсем потерявшись от смущения и забыв о Гюльнаре, бросился он к дому, влетел в комнату и кинулся на постель, прижавшись горячим лбом к прохладной шелковой подушке.

Потом, много позднее, понял он, что так Так закончилось его детство. Тогда шел ему семнадцатый год…

Гюльнара была на год старше Рамазана. Она не знала категорического послушания отцу и матери, была самоуверенна и властна. Отец ее почти не занимался своими многочисленными детьми и вообще мало интересовался не только семейными, но даже и торговыми делами. Он поставил над всем обширным хозяйством управляющего, перепоручив ему все заботы. Управляющий был человеком с хитрецой, совершал выгодные сделки только для себя и в наглую обманывал своего благодетеля, все больше набивая карманы.

А благодетель и не вдавался в подробности его «работы». Шумные компании, кутежи, друзья, рестораны были его обычной жизнью. Как большинство недалеких и неумных людей, он считал себя человеком передовым и образованным. Всем своим обликом подчеркивал стремление не иметь со своей нацией ничего общего. Начиная с обстановки дома и кончая одеждой, – все говорило о желании подражать молодым людям того времени. Абдуррахман редко бывал дома, а когда возвращался, разбирал вечные тяжбы и ссоры между женами. Мать Гюльнары, персиянка, когда-то привезенная Абдуррахманом из путешествия по Ирану, младшая и любимая его жена, была постоянно озабочена тем, как отравить жизнь своим соперницам, как привязать к себе мужа еще больше и вынудить его дать развод старшим женам. Гюльнара росла среди интриг, сплетен, бесконечных скандалов и взаимного ожесточения между обитательницами женской половины. Она рано познала тайну любви. Но ее соблазнитель, молодой приказчик Абдуррахманбая, работавший в одном из его новых магазинов, недолго развлекался с хорошенькой байской дочкой. Его очень скоро уволили за растрату. Гюльнара, эта легкомысленная и ветреная девочка, мало переживала разлуку. Уверенность во всемогуществе своей красоты не дала ей долго предаваться унынию. Став игрушкой в руках коварного сластолюбца, она не растерялась и знала, что делать. Она теперь сама искала свою жертву.

Как-то Рамазан с отцом зашел к дяде, и Гюльнара из-за куста акации наблюдала за ним. Рамазан был еще очень молод, совсем мальчик, но в его облике уже угадывался образ будущего стройного и красивого мужчины. Его манера скромно и просто держаться, сияющие внутренней чистотой и тихим вниманием правильные черты лица, весь одухотворенный облик поразили ее воображение. Гюльнара долго думала, как к нему подступиться. Женским чутьем угадывала, что ей надлежит самой сделать первый шаг, а дальше… дальше – она уверенна! – Рамазан будет у нее в руках. Но первое свидание не удалось, а второе повторить долго не представлялось возможным.

Рамазан избегал ее. В душе юноши после первой их встречи поселилось смятение, нарушено было мерное течение его жизни, посвященной наукам и книгам. Он не мог забыть жгучего огня, пробежавшего по его телу при первом прикосновении к ней. Рамазан старался забыть об этом, не думать. Но, видимо, разум не волен победить сердце. Сон его стал кратким и тревожным, на уроках он был невнимательным, часто отвечал невпопад. Даже во время намаза он ошибался. Рамазан с ужасом сознавал, что стоит у края пропасти, и обратной дороги нет.

Но в то же время так сладко было думать ему о Гюльнаре, сидя душными бессонными ночами у открытого окна, слушая трепетное биение сердца и шелест листвы, сквозь черную зелень которой проглядывали звезды. Из городского парка доносились звуки вальса – там играл военный оркестр и танцевали пары. Изредка по мостовой проезжал извозчик, и особенно громко в полуночной тишине цокала копытами его лошадь. А Рамазан, заворожённый ночными звуками, предавался мечтам. Его безудержно тянуло в дом дяди Абдуррахмана, но зайти туда он не решался. Стараясь унять биение своего сердца, он выходил в сад и наслаждался тишиной. Все засыпало – далекая музыка в парке давно закончилась, извозчики уже не цокали по мостовой, не было слышно ни одного звука… Черные деревья стояли неподвижными рядами, а в недосягаемой вышине, словно рассыпанные бриллианты на черном бархате, сияли бесчисленные звезды… Ни ветерка…

Тихо-тихо… Рамазан медленно ходил по дорожкам сада, глаза его не отрывались от звездного неба и душа постепенно наполнялась миром и тишиной. Потом веки его тяжелели, ресницы почти смыкались, сердце успокаивалось и он, умиротворенный, возвращался в свою комнату, где уже поджидал его сладкий, спокойный сон… Так повторялось каждую ночь.

Лето прошло, наступила осень. Рамазан усиленно занимался, стараясь в книгах найти покой смятенной душе. Потом пришла зима. Серые, ненастные дни, дождь со снегом, скучный холодный сад и долгие темные вечера постепенно заслонили собой, покрыли туманом воспоминания лета. Рамазан тихо радовался победе над самим собой и своими мыслями.

Но за зимой снова пришла весна… Пьянящий воздух, в котором плыли ароматы просыпающейся земли и деревьев, гомон птиц, летящих домой, на север, ранние рассветы и буйство молодой природы разбудили спящую в душе юношескую страсть.

Любовь, заглушенная на время голосом рассудка, вспыхнула настолько ярко, что это заметили все. Рамазан похудел, осунулся и только глаза его сияли пьяным шальным огнем.

Отец, не понимая истинной причины, сильно беспокоился за здоровье единственного сына. А мудрый Хайретдин сказал только: «Разве ты забыл, Ахмед? Мы ведь и сами были когда-то молоды. Было и нам восемнадцать лет. Это закончилось его детство и пришла юность!»