Вова, с расстояния в сажень наслаждаясь духами молодой начальницы, их медовым, пряным ароматом, полным росы и бескорыстной свежести и что-то активно напоминающим, рассматривал ее кабинет – стиль большей частью хайтек, дорогая, на грани с дорогущей, мебель; фото в рамке на столе, от которого солено пахнет морем, где начальница в декорациях тропического рая тянет кого-то за руку в сторону утопающего в вечерней багряной заре океана; рядом – крохотная иконка с извечностью умиротворения в глазах старца; кожаная папка «на подпись», ультрасовременный компьютер в одном корпусе с монитором; изящно раскрытая платиновая ладонь держит россыпь визиток, превратно подразумевая доверие; некое подобие водопада в углу, в центре которого, среди дебрей папоротника, буддистское каменное изваяние, игриво зажмурив глазки, играло не то на флейте, не то курило через длинный мундштук.

– Джинсы порезаны, лето… – как бы сама себе сказала нараспев гендир.

– Ага, три полоски на кедах, – отстраненно закончил за нее Вова.

– Так, значит, днем вы специалист, а по ночам таксист? – не поднимая взгляда от бумаг, спросила Алена.

Вова поднял бровь и перестал жевать ментоловую жвачку – внимательно всмотрелся в мягкие черты начальницы, сопоставляя их с имеющимися в памяти образцами. Современная девушка (беспроводная гарнитура всегда что-то нашептывала в ее правое ухо) ростом чуть выше среднего, стройная, исчерпывающе ухоженная, одетая в невесомую шелковую классическую блузу; загорелое лицо ее с плавными, но четко проведенными чертами – аккуратный, чуть вздернутый носик и пухленькие губки, длинные темно-русые волосы и косая челка, глубокие кошачьи темно-зеленые глаза с перламутровыми крапинками, подведенные стрелками, но под глазами умело скрытая косметически кайма теней, в которых обычно прячут глубокие нелады с миром – незначительное, как минутное опоздание, несовершенство совершенного человека.

Внешность Алены ни о чем Вове не сказала – пассажиры зачастую остаются инкогнито, прячась во влажных от перегара тенях задних сидений. Но аромат ее духов давал туманному образу мгновенное преображение, явственно вырисовывая и саму девушку, и ту странную поездку.

– А. Это вы. А вы по ночам спасительница брата, а днем директор конторы?

– Угу. Зачем вы таксуете? Мало платят?

Чик-чик – печать перевернулась в корпусе, точно сделав подъем с переворотом на турнике, и оставила очередной блеклый след в бумажно-бюрократической истории.

– Я не вправе разглашать эту информацию, политика конфиденциальности, – Вова еле заметно улыбнулся. – Платят чуть больше нуля, где-то посередине между волонтерством и благотворительностью. А таксую потому, что пятерки я получаю именно в такси, а нужно было их получать в школе и институте. Хотите – берите меня личным шофером.

– Я подумаю. Такой ценный кадр пропадает. Столько умений, – Алена повела идеально ровной бровью.

– Умений и правда много. Вам бы одно из них очень пригодилось.

– Что же это за умение?

Алена подняла пронзительный, наполненный порочащими предубеждениями взгляд настоящей бизнесвуман.

– Да есть кое-что.

Вова рассматривал лето за окном. Лето, самое сердце времени, звало на улицу хрупкой, еле уловимой мелодией светотеней.

– Какова интрига. И все же, скажите, что это?

В уме Алена быстро пролистала многотомные слова встречавшихся ей мужчин, пытаясь угадать, какие повторит Вова, чтобы «произвести должное впечатление».

– Нет, – отрезал с грубинкой в голосе Вова, переведя пронизывающе серьезный взгляд на Алену.

– Так…

Алена, отложив печать и ручку, по привычке подвесила в воздухе недовольное слово, к которому подлизы-подчиненные оперативно прикрепляли оправдания и разные словесные ходы, чтобы смягчить начальницу.

– Нет – это значит «нет», – вновь отрезал Вова еще более убедительно басом. – Может быть, как-нибудь в другой раз, и то, если суеверной судьбе будет угодно.

– Вау. Здорово.

Алена не угадала – ей никто никогда не говорил «нет», тем более два раза подряд, и ей это страшно понравилось.

– Вот ваши бумаги.

– Спасибо, до свидания.

Вова уверенно зашагал к выходу.

– Свидание будет, только если судьбе будет угодно. Как вы сказали. Хоть подсказку дайте, – прикрикнула она вслед Вове.

– Ничего нового. Следуйте за белым кроликом.

Вова подмигнул и вышел из широкого, светлого кабинета.

Алена, немного озадаченная молодым человеком и его двойным «нет», встала из-за стола, прошлась по кабинету и направилась к просторному чистому окну – за ним зеленые кроны подпирали куполообразную синеву неба, а вальяжное, норовящее соскочить с грани солнце вплетало ниточки света между ветвей, просвечивая насквозь широкие, жилистые листья. Лето начиняло здоровой беспечностью все, к чему прикасалось, искрилось и играло сочными красками за бликующим окном.

Алена, запросив у Веснушки кофе латте, добро улыбалась, просматривая последние фото, выложенные в Сеть застывшим фрагментом воспоминания, в котором по-субботнему нетрезвый брат по обыкновению принял лишнего, наговорил лишнего и сделал много лишнего в клубе. А она по обыкновению геройски спасала его из очередной передряги. Брат всегда был на короткой ноге с глупостями, считая их началом приключений. Особенно с тех пор, как родители погибли. И она активно участвовала в глупостях брата, как бы отговаривая его и пытаясь остановить, но на самом деле получая ни с чем не сравнимое удовольствие от выходок брата Алекса, которые действительно иной раз перерастали из авантюры в эпопею. У нее самой не было смелости быть отвязной. И, как ей казалось, не было смелости быть настоящей, быть искренней. И не важно, кто что подумает. Но в этом псевдобунтарстве она нехотя прослеживала тонкую нить тоски по родителям – они уже ничего не могут запретить и прочитать мораль, а значит, нужно вести себя так, словно тебя отправили в лагерь на лето и можно жить на полную/оторвиивыбрось, а когда лето закончится, вернуться домой и сказать, обнимая родителей, что вела себя хорошо. Вот только когда лето закончится, родителей не будет дома.

Алена отмахнулась от назойливой реконструкции ослабевшего чувства потери, в рельефную глубину которого иной раз страшного всматриваться, – ловкие мысли о потере родителей лезли в ее рассуждения постоянно, без элементарного спроса и разрешения. Лезли из каждой незначительной детали, из оброненного слова, из незнакомого взгляда, из огонька зажигалки перед сигаретой. После мысли крепли. И вот, наблюдая извечно пьяный полет пестрой бабочки за окном, внезапно всю голову отрезвляюще заполоняют уже не такие страшные, но до тошнотворного отвращения надоевшие мысли о падающих с неба вместе с разваливающимся самолетом закрытых гробах. И горькое, бесконечно горькое похмелье любви к самым дорогим людям, которых больше нет, оседает прохладным пеплом в голове.

Алена вздохнула полной грудью, задержала дыхание и перевела мысли на другой путь.

«Странно только лишь, что, когда я в ту ночь вытащила брата практически на себе из клуба, никто не останавливался, чтобы подвезти нас. Да, брат, не стоял на ногах. Но мы выглядели как всегда идеально. Стильно и дорого. А это обещало любому водиле солидный кэш. Как уже часто бывало раньше. Но не тогда. Все ехали мимо. И только этот Владимир с низким голосом остановился. Странно», – Алена в раздумьях покручивала давно остановившиеся часы на запястье, обрамленные золотым браслетом.

Телефон на ее широком черном столе пронзительно завибрировал, точно кто-то был заперт внутри. Так и оказалось – внутри устройства томилось сообщение от недорогой подруги Юли:

«Дорогая, быстро открой гугл-карты и найди мой любимый рестик на Малышева и присмотрись повнимательнее!!!)))))»

Алена, вздохнув, открыла карты, вбила адрес и стала рассматривать просторные окна ресторана.

«Очень расплывчато, а лица вообще все в мозаике, кто там?» – без толики энтузиазма написала она в ответ.

«Это Я с Ларгой!!! Прикинь!!! Нас прям в цвет сфоткали))))))».