– Ему и не надо было ничего говорить, – мрачно сказал Король. – Арн и так прекрасно догадался, чьих это рук дело. Глен, скажи, он вообще человек?! Он вообще смертный?

– Несомненно, ваше величие, – Глен прикинул расстояние до стола, но сдвинуться с места не посмел. – Просто он действительно очень сильный ворожей. Боюсь, что без помощи ворожбы нам его не одолеть.

Король взглянул на верного слугу с такой болью во взоре, что Глен на миг забыл про поднос.

– Ты про Селена?

– Это вам решать, ваше величие, но если и есть ворожей, сопоставимый по силе с Арном, то это только Селен.

Король задумчиво кивал:

– Да, знаю, знаю.

Он встал и принялся ходить кругами по своей непомерно огромной и непомерно мрачной спальне.

– Так ты считаешь, надо принять предложение Селена? Он больше не разрешит мне оттягивать с ответом. В последний раз он очень разозлился.

– Я не вправе вам советовать в этом вопросе. Никто, кроме законного монарха, не вправе распоряжаться его владениями. Решать только вам, – на самом деле, Глен сейчас отдал бы целое королевство за возможность поставить куда-нибудь поднос.

Слово «решать» всегда пугало Короля. Решать-то он и не умел. Но при этом понимал, что решать надо. И немедленно. Иначе он до конца жизни проторчит на этом проклятом острове.

– Пожалуй, если я откажусь, Селен, и правда, найдёт другого претендента на мой трон, – рассуждал Яков. – Он хочет непременно вернуть себе пост Верховного Ворожея Древии, а без законного Короля это невозможно. Но с чего он так уверен, что Арн откажется от власти?

– По словам Селена, он собирается предложить Арну какую-то сделку, – напомнил Глен.

– Намёки! Таинственность! Он хочет подвергнуть мою жизнь риску, но не хочет посвятить меня в свои планы! Семнадцать лет он сидел в своих владениях и почти не показывался мне на глаза – и вдруг! Что такое произошло, что он так спешит в Древию?

Яков тяжело думал. Раздумья его были так тяжки, что, казалось, причиняли ему физическую боль. Он смотрел на Глена и вдруг отчётливо осознал, что должен найти выход прямо сейчас. Или он навсегда завязнет в этом состоянии неопределённости. А решение было лишь одно. Как ни крути.

– Глен.

– Да, ваше величие.

Король долго молчал, глядя на своего слугу. Тот был как-то неестественно напряжён. Видно, тоже волновался.

Пора положить этому конец!

– Глен, пошли немедленно за Селеном. Скажи, я жду его сегодня же. Сегодня же!

Глен облегчённо вздохнул и почти бегом направился к двери. Глядя, как он выходит, Яков подумал:

– Ну, вот и всё. Жребий брошен. Обратного пути нет.

Внутри у него что-то болезненно сжалось. Но он сказал вслух:

– Я скоро вернусь домой в Древию. Всё будет отлично. Я вернусь победителем. Фанфары!

За дверью раздался грохот.

Когда Дарина вернулась домой из театра, у неё было звёздно-лунное настроение, и поэтому первое, что она сделала, оказавшись в своей комнате, это создала себе соответствующую атмосферу. Она не любила указывать замку что-то конкретное, ей больше нравилось предоставлять ему самому уловить её настроение. Поэтому, дождавшись, когда её Отражение войдёт в зеркало и синхронизируется с ней реальной, она не стала открывать глаза и позволила себе прочувствовать всё, что пережила недавно: и восторг, и сладостные слёзы, и волнение, и влюблённость. А когда открыла глаза, комната была залита ровным лунным светом, и звёзды тускло мерцали за окном.

На месте широкой террасы, на которой она днём читала книгу, теперь была массивная мраморная лестница, спускающаяся в таинственную темноту летней ночи. Похоже, ночь, и правда, была летняя. Не было и намёка на мороз, царивший за пределами замка. Дарине сейчас хотелось тепла и уюта, и замок отлично угадал её желание.

Уже выходя из комнаты, Дарина заметила недалеко от двери накрытый стол – невидимые слуги, как всегда, позаботились об ужине – и не смогла пройти мимо: сложила на поднос целую гору всяких вкусностей. Медленно спускаясь в манящую ночную прохладу, она подумала, что не хватает только вязаной шали – и, конечно, тут же нашла её на перилах.

Мраморные ступени уводили в парк с цветущими кустарниками и невысокими, но частыми деревьями, отчего казалось, будто ныряешь в бездонное море зелени. Погружённая в свои переживания, девушка и забыла, что собиралась проведать отца.

Пройдя по узкой тропинке, Дарина обнаружила чудное местечко – небольшой деревянный столик и широкую скамью с резной спинкой возле него. Она немедленно поставила на стол поднос, разулась и уселась, поджав под себя ноги. Уютно закутавшись в шаль, она посмотрела на звёзды. Теперь можно было заняться главным, тем, ради чего она сюда пришла, – размышлениями.

Обдумать предстояло многое. Театральный опыт её был немалым, но это чувство щемящей боли от того, что спектакль закончился, она испытала впервые. Этот спектакль был на самом деле особенным, не таким, как те, что она видела раньше. И не потому, что она влюбилась. Влюблялась она и прежде. Даже, честно сказать, редко случалось, чтоб она после понравившегося ей спектакля не влюбилась в кого-нибудь из артистов. Зачем же ходить в театр, если ни в кого не влюбляться?

Но сегодня произошло что-то из ряда вон выходящее. В какой-то момент спектакля в её душе вдруг сверкнула молния, сверкнула очень ярко, обозначив что-то новое и важное. Но когда это было, и что это было – она не могла вспомнить. Оно скрылось в вихре других впечатлений.

И теперь Дарина пыталась поймать это ощущение по горячим следам, пока оно не затерялось в дебрях памяти, не растворилось во времени, не скрылось под слоем других эмоций и чувств.

Когда она почувствовала это? Она перебирала в памяти весь спектакль. Много было приятных моментов. Но нет, всё не то.

Когда же? После спектакля? Что было после? Аплодисменты. Слёзы. Цветы. Цветы? Почему на слове «цветы» стрелочка её «эмоционального барометра» дрогнула?

Дарина вспомнила смешную толстушку, не сумевшую сдержать своих эмоций. Внутри ёкнуло. Оно? Но причём здесь эта толстушка?

И тут Дарина поняла.

Слёзы. Цветы. Поцелуй.

Толстушка была нелепая и жалкая. Но она прикоснулась к Нему, ощутила своими губами его тёплые губы.

А Дарина стояла Отражением – могла видеть и слышать. НО НИЧЕГО НЕ ЧУВСТВОВАЛА. Даже если бы она решилась подарить своему кумиру букет, её руки не почувствовали бы тепло его рук. Отражение видело и слышало всё вокруг себя, оно даже умело прикасаться к предметам, брать их в руки, но кроме зрения и слуха, другие чувства были ему недоступны. Запах цветов, тепло солнечных лучей, обжигающий холод воды родника, сладость первой садовой ягоды – всё это было за гранью его восприятия.

И впервые Дарина поняла, что другие зрители были там. Все. Кроме неё. Её ТАМ не было. Она сидела в своём кресле в своей комнате и смотрела спектакль издалека. Если бы когда-нибудь изобрели прибор, по которому можно было смотреть и слушать всё, что происходит в мире, то похоже было, что она сидит перед этим прибором, спектакль видит и слышит, но не принимает в нём участия. Конечно, она уловила всё содержание пьесы, испытала в нужных местах все положенные эмоции, смеялась, когда было смешно, и плакала на трогательных моментах.

Но теперь она вдруг поняла, что ЭТО ВСЁ НЕ ТО!

Совсем не то.

Люди, по-настоящему сидящие в зале, ощущали всё по-другому.

Они участвовали в этом.

А она?

Она только наблюдала со стороны.

Об этом Дарина никогда раньше не задумывалась. Она довольно часто выходила в город, и всегда только Отражением. И её это вполне устраивало. Она гуляла по шумным площадям, любовалась городскими парками и красивыми постройками, заглядывала в лавки купцов и с упоением выбирала себе обновки. И всегда ощущение было таким, будто она на самом деле там присутствует.