Он как можно непринуждённее улыбался, но, судя по всему, его убийственная для молоденьких дурочек улыбка совершенно не действовала на облечённых властью дураков. Усатый продолжал листать книгу. Делал он это без малейшего выражения на лице, и Пармен, искоса следивший за ним, не понимал, пора ли им читать отходную молитву или есть ещё надежда, что пронесёт. Зато он прекрасно заметил, что у Илария, продолжавшего беззаботно нести свою чушь, дрожали руки и на лбу выступила испарина.

– Костюмы? – рассеянно спросил усатый, видимо, уловив знакомое слово среди всей той галиматьи, что вывалил на него испуганный пацан. – Ладно, уходим.

Он захлопнул книгу и сунул её Иларию в руки. Тот чуть не присел от облегчения.

Один за другим стражники спрыгнули с повозки и с достоинством удалились.

Как только они скрылись из виду, Пармен выхватил у Илария книжку и принялся с остервенением дубасить его ей по чём попало.

– Говорил тебе, эта твоя книжка нас под монастырь подведёт! Хочешь всё погубить?

– Папа, но ничего же не случилось! – Иларий закрывался от ударов руками. – Я и обложку на ней поменял. Никто не догадается, что в ней на самом деле!

– Ты думаешь, все стражники такие же тупые, как эти? А если кто-нибудь вместо того, чтобы слушать твою трепотню, внимательно вчитается в то, что там написано? Мы все окажемся в тюрьме – это ты понимаешь? А сейчас – именно сейчас – нам никак нельзя рисковать! Ты разве не знаешь, ЧТО мы везём в Столицу!

Пармен наконец устал лупить сына. Он швырнул книжку на груду тряпья и уселся на узкую скамейку, тянувшуюся вдоль борта повозки. Иларий с виноватым видом присел рядом, очень натурально изображая, как ему больно – артист, он и есть артист.

В повозку влез Северин, а за ним Каролина и Урош – теперь вся небольшая труппа была в сборе.

– Ну, всё же в порядке, Пармен, – миролюбиво сказал Северин, – завтра мы будем в Столице. А от книги Иларий сегодня же избавится.

Последнюю фразу он произнёс, выразительно посмотрев юноше в глаза.

– Ни за что! – тут же отозвался тот.

– Вот почему Северин понимает, что ему говорят, а ты нет? – вздохнул Пармен. – Он тебя ненамного старше, зато гораздо умнее, – и вдруг он приосанился и продолжил с лёгкой дрожью в голосе: – Ты думаешь, что показываешь свою любовь к Королю? Нет, ты показываешь только свою глупость и безответственность. Любить Короля – это не значит выучить наизусть его биографию. Потом, когда он вернётся на престол, – а я верю, что это будет скоро, – вот тогда можно будет демонстрировать свои чувства. А сейчас, кстати, от нас зависит, как скоро наступит это время. И я не хочу, чтобы из-за самонадеянности глупого недоросля сорвалась тщательно подготовленная операция, на которую вся страна – да, вся Древия! – возлагает надежды.

Он словно читал монолог из патриотической пьесы, и впечатление усиливал его бархатный камзол, который он ещё не успел снять после спектакля. Были бы тут зрители, они наверняка зааплодировали бы, но окружавшие его коллеги по труппе давно привыкли к его манере время от времени переходить к пафосным речам.

Тем не менее, его слова произвели на них впечатление. Даже легкомысленный Иларий притих и задумчиво смотрел вниз.

– Мне тоже дорога эта книга, – продолжал Пармен. – Но её надо уничтожить. И не спорь! Поверь, мне очень тяжело это говорить, тем более, что я… – он помолчал, – начал уже писать пьесу о нашем Короле. И кульминацией её будет его триумфальное возвращение! А чтобы оно действительно состоялось, мы должны привести Траву в Столицу. Мы должны сделать это во что бы то ни стало. Но сейчас книга опасна для нас, и от неё надо избавиться.

Все молча опустили глаза, будто речь шла о покойнике. Иларий, лицо которого загорелось огнём, когда отец упомянул пьесу о Короле, вздохнул:

– Я завтра её выброшу. Сожгу. Днём. Утром.

– Так, – сказал Пармен, тем самым ставя точку в этой сложной теме. – Дорога ещё долгая, будем ехать и ночью. Чем раньше приедем, тем лучше. Сейчас разоблачаемся. Каролина, у моего камзола опять пуговица оторвалась. И надо бы здесь прибраться после этих служителей порядка.

– Служителей беспорядка, – вставил Иларий пришедшую на ум остроту.

– Траву надо сложить аккуратно.

Но не успел Пармен это произнести, как Урош протянул ему их сокровище, которое, и правда, напоминало сухой веник. Да, по сути, им и являлось.

Бы.

Если бы не та роль, которая предназначалась этому венику в истории Древии.

– С другой стороны, и хорошо, что она выглядит так безобидно, – сказал Урош, бережно передавая Траву Пармену, – эти дураки ничего не заподозрили.

– Но это не значит, что можно расслабиться, – Пармен обвел всех заговорщиков суровым взглядом командира, – нам ещё надо добраться до Столицы и передать Траву в целости и сохранности.

– Завтра мы уже будем в Столице? – уточнила Каролина.

– Да, – кивнул Пармен, – и прошу не забывать, что это совсем не та Столица, которую мы покинули семнадцать лет назад.

Он обвёл взглядом свою труппу.

– В каком смысле? – спросил Иларий.

– Для тебя ни в каком. Ты вообще не можешь помнить, что было семнадцать лет назад.

– А для остальных? – не унимался Иларий. – Остальные-то помнят. Каролина, ведь ты тоже жила в Столице до отъезда?

– Я был в Столице года два назад. С отцом ездили на ярмарку, – ответил за неё Северин.

– И как? – заинтересовался Урош. – Правда всё, что говорят?

Северин пожал плечами:

– Я ничего такого не заметил. Город как город.

– Это вы просто так удачно попали, – сказал Пармен. – Иногда там, и правда, ничего странного не происходит. А временами, говорят, погода такие штуки вытворяет: то летом все водоёмы покрываются льдом, и на улице настоящий мороз, то зимой на деревьях появляются цветы. То ветер ураганный, такой, что крыши сносит, а то дождь идёт неделю, не прекращаясь, и заканчивается снегопадом.

– Это всё из-за Арна? – Иларий слушал, раскрыв рот.

– До него такого не было, – подтвердил Пармен. – Ладно, все устали, поволновались. Час на отдых. Урош, ужин на тебе. И в путь.

Артисты разбрелись. Сняли с себя пышные костюмы, смыли грим и превратились в обычных людей. Старшие, Пармен и Урош, словно стали меньше ростом, сдулись, обесцветились. Да и младшие как-то одномоментно изменились. Породистый могучий атлет Северин стал похож на простого крестьянина с детски наивным выражением лица. Иларий, гордый царевич, вдруг оказался худеньким юношей, каким-то беззащитным с виду. Даже эффектная красавица Каролина, смыв грим и принявшись за уборку, неожиданно поблекла и стало заметно, что она гораздо старше, чем казалась на сцене.

Разговаривали мало – вся энергия было потрачена на прошедший спектакль. Несмотря на напугавшее всех происшествие, отголоски спектакля ещё витали в воздухе над ними. Так было всегда. Хорошо отыгранный спектакль оставлял в их душах приятное послевкусие – с ним не хотелось быстро расставаться. И хоть цель их пребывания в стране была далека от мира искусства, всё же они были артистами. Настоящими артистами. И представления были для них не столько работой, сколько жизнью.

Иларий сидел на земле в стороне от повозки, грустный, задумчивый. Он прощался со своей книжкой. Уже порядочно стемнело, и, чтобы разглядеть буквы, надо было сильно напрягать глаза. Но ему это не мешало. Он давно знал всю книгу наизусть. На обложке было крупно написано «Пьесы», но это была фальшивая обложка. Настоящее начиналось дальше. Там был титульный лист, от которого Иларий так и не смог избавиться, одевая книгу в чужую «шкуру», хоть и знал, что это огромный риск – не окажись тот стражник таким непроходимым тупицей, он прочитал бы: «Истинная история славного Короля Якова Восемнадцатого, написанная Каромыслиусом Третьим». А любой человек в стране знал, кто такой Яков Восемнадцатый. И каждый стражник знал, что полагается по закону делать с теми людьми, у которых находятся подобные книги. Иларий тяжко вздохнул и перевернул страницу.