– Погоди, погоди! – поднял голову Урош. – Я правильно тебя понял? Ты ещё на что-то надеешься?

Все как один посмотрели на своего руководителя.

– Честно говоря, не знаю, – признался он, – но не хочется так вот просто сдаваться.

– Но что же мы можем сделать? – в Каролине надежда боролась с отчаянием, – Арн ведь теперь выйдет из замка только через год.

– А если пробраться в замок? – осторожно спросил Иларий, глаза его загорелись.

– Вот тебе ведро, принесёшь воды, – живо откликнулся на его предложение Пармен. – Твоя очередь мыть посуду.

– Я вчера мыл, – возразил Иларий, но уже без прежнего энтузиазма.

– Молодец! Должна же от тебя быть какая-то польза, – похвалил любящий отец. – Да и твоей толстушке не нужен муж лентяй.

Иларий надулся, но ведро взял.

– А действительно, может, есть какой-нибудь способ проникнуть в замок? – спросил Урош.

Пармен вздохнул:

– В замке нет ни одной двери. Кто-нибудь из вас умеет ходить сквозь стены? Без этого туда не проникнуть.

– Притвориться приказчиком из лавки? Вроде доставка продуктов, – неуверенно предложил Северин, – что-то он ведь должен покупать в городе. Сами говорили, что он обыкновенный человек, значит, еда ему нужна.

Пармен покачал головой:

– С этим вообще всё неясно. Да и, скорее всего, ему поставляют продукты проверенные поставщики.

– Надо выяснить, – сказал Урош, – давай я завтра пройдусь по лавкам купцов. Поспрашиваю осторожненько.

– Это можно, – кивнул Пармен, – не сидеть же сложа руки. Но учтите, что за все эти годы в замок не проникал ни один человек.

– Совсем никто? – удивилась Каролина.

– Нет. Ни разу. Вот такие у нас шансы.

– Так что же – год ждать! – не удержался опять Иларий. – А наш Король? Вы о нём подумали? Ещё год в изгнании!

– Ты ещё здесь? – рассердился Пармен.

Иларий сверкнул на него глазами и обиженно убрёл со своим ведром в темноту.

– Пармен! – укоризненно сказал Урош.

Но тот не обратил на него внимания.

– Так, пора спать. Завтра премьера. Каролина, давай с утра проверим ещё раз костюмы. И до обеда репетиция.

– Пармен, ты уверен, что «Ромула и Юлию» можно играть в Столице? – осторожно спросила Каролина. – Это уже не провинция, здесь стражники не такие тупые.

– Мне тоже, честно говоря, страшновато, – поддержал её Урош, – по сравнению с другими твоими пьесами эта уж очень…

– Откровенная, – присоединился к ним Северин.

– Да, точно, – Урош говорил мягко, но, несмотря на это, и его голосе чувствовалась решительность, – и может, всё-таки уберём тот монолог, в котором император клеймит военачальника. Уж очень прозрачные намеки. Даже дурак догадается, кого мы имеем в виду.

Пармен слушал их внимательно, слегка наклонив голову. Видно было, что он напряжённо думает.

– Но в конце концов, мы вернулись в Древию для того, чтобы напомнить людям об их законном Короле. Хотя, с другой стороны, погореть из-за одного монолога было бы глупо. Считаете, он на самом деле слишком откровенный?

Все закивали.

Пармен вздохнул. Он знал, что они примут любое его решение – он был для них безоговорочным авторитетом – и именно поэтому боялся ошибиться, тем более, что от его выбора зависела не только жизнь людей, которые ему доверяли, но и всё их дело, которое он ставил превыше всего.

– Что-то устал я сегодня, – признался он. – Утро вечера мудренее. Давайте с утра ещё раз это обсудим.

Все стали подниматься. Сегодняшний день выдался на редкость трудным: они ожидали, что он станет переломным, что с него вся их жизнь пойдёт по-другому, но ничего не поменялось, и завтра им придётся продолжать делать то, что они делали вот уже три года. И снова ждать, ждать, ждать.

Дверь в королевскую спальню приоткрылась, и, осторожно ступая по коврам, вошёл Глен с подносом. На большом, грубо сколоченном столе стояли блюда с остатками завтрака, и он сразу направился туда.

Спальня Короля Якова была огромной, но несмотря на это, света в ней было очень мало – узкие окна, похожие на бойницы, почти не пропускали внутрь солнце.

По сути, окна и были бойницами, ведь замок, одолженный Якову на время изгнания услужливым родственником, строился именно как крепость. Расположенный на острове, он должен был стать форпостом защиты владений услужливого родственника, а вернее, его предков, от врагов со стороны моря.

Но тот, кто проектировал этот замок, был, видимо, плохим стратегом – за более чем сто лет с момента его постройки никто так и не покусился на эту часть владений. Да, к слову сказать, если бы и захотел покуситься, спокойно обошёл бы остров с любой стороны – переть в лоб на замок стал бы лишь какой-нибудь любитель сложных штурмов, да и то только ради самого процесса – никакой ценности для завоевателей остров не представлял.

Сначала здесь селились какие-то люди в извечной человеческой надежде, что «там» всегда лучше, чем «здесь». Но они довольно быстро распростились со всеми иллюзиями и вернулись на материк. А замок и прилегающие к нему владения много лет пустовали, давая приют лишь разбойникам, скрывавшимся от закона, и дожидаясь, видимо, когда какой-нибудь из родственников хозяина окажется изгнанником, нуждающимся в приюте.

Можно догадаться, что уютным такое место назвать было трудно. И за семнадцать лет, что провели здесь лишённые своей страны поселенцы, уютнее оно не стало.

Сначала Король Яков и его приближённые были уверены, что остров будет их прибежищем совсем недолго, – и поэтому не особенно заботились о его обустройстве. Потом они надеялись, что скоро покинут это место, – и поэтому не пытались привести его в обжитой вид. Ну а со временем они так привыкли к тому, что их окружало, что уже и не замечали, насколько убого все выглядит.

Глен тихо убирал со стола, стараясь не потревожить своего Короля, заснувшего в кресле возле окна. Яков полулежал, уронив голову на вытянутую руку. Время после завтрака меньше всего подходит для сна, но распорядок дня Короля в изгнании был таким бестолковым, что вернее было бы назвать его «беспорядком дня».

Глен поднял тяжёлый поднос и как мог бесшумно направился к двери, но его остановил голос Якова – оказывается, он всё-таки не спал.

– Глен!

– Да, ваше величие.

– Глен, я не могу так больше. Я больше не выдержу.

Это Глен слышал уже семнадцать лет, но накануне в замок пришла весть, что покушение на Арна провалилось, поэтому Король вполне резонно рассудил, что имеет полное право на депрессию, и замкнулся в себе и своих покоях, не допуская к себе никого, кроме верного Глена. Но, честно говоря, никто и не рвался его посетить.

Глен уважал право своего господина на депрессию – да, по сути, других прав у того и не осталось – и превратился в молчаливую тень: бесшумно приносил еду (аппетит у Короля не пропал), беззвучно убирал посуду. Он знал, что скоро Якову надоест роль бессловесного затворника, и оказался прав: Король отомкнул свои уста. Это счастливое обстоятельство застигло Глена очень невовремя: он уже отошёл довольно далеко от стола, чтобы поставить свою ношу обратно, и теперь ему приходилось поддерживать не только королевскую депрессию, но и тяжеленный поднос. А силы были уже не те – Глен был значительно старше своего патрона. И всё же он не мог бросить ни одно, ни другое.

– Ваше величие, у Пармена ещё осталась Трава, – довод был слабый, но единственный – больше в утешение сказать было нечего.

– Предлагаешь подождать ещё год? А если опять не получится, то ещё. И ещё. И у кого может получиться? Ведь тот человек был лучшим, верно? Что с ним, кстати? Есть сведения?

– Сведения неутешительные, ваше величие, – Глен прислонил поднос к груди, чтоб было полегче. – Он не выдержал допроса с пристрастием. Его больше нет на этом свете. Но он никого не выдал, ни слова не произнёс.