И я внезапно понимаю, кого они мне напоминают. Они как Клео, только в человеческом и мужском обличии. А с точки зрения эстетического наслаждения не только составят ей конкуренцию, но и выиграют в этой борьбе, прости, Клеопатра. – А вы можете спеть «Крылатые качели»? – улыбаюсь я им.

Ну хотят мужчины показать класс и поразить даму. Вот пусть показывают и поражают. Зачем я буду им мешать?

– Слушайте! – Иван смотрит на своих с детским восторгом. – Что ж мы про «Качели» забыли? И в концертную программу не поставили.

– А ты их в детстве не напелся?

А вот Артур эту песню не любит, вон как скривило. А ты думал? Мало того, что перечислю песни, так еще и назову ту, которую ты любишь или умеешь петь? Ага, сейчас. Зря, что ли, я ваши концертные программы отсматривала?

Кто кровожадный?! Я! Кому коварство второе имя? Мне!

Но ребята сдаваться не привыкли и вызовы, судя по тому, как зашевелились – любили.

Лев оторвался от наигрывания чего-то страдальческого, похоже, собственного сочинения. У Артура заблестели глаза, он словно очнулся. Иван и Сергей, правда, как что-то расписывали на нотных листах, так и продолжили.

– Только мне текст нужен, – не поднимая головы, быстро что-то набрасывая и одними губами напевая, проговорил Иван.

– Не, молодец какой, – возмутился Артур. – Он текста не помнит, можно подумать, мы всю ночь учили.

– Ты их все равно никогда не помнишь, – беззлобно поддел его Иван.

– Да ладно, сейчас все будет. – Лев уже колдовал у ноута в другом конце репетиционного зала.

Зашуршал принтер.

– Готово. Текст. Ноты.

– Ты тональность на две ступени вниз убери, – бросил Иван, взглянув на листы. – Мы взопреем там петь.

– Не по десять лет.

– Ой, где наши десять лет…

– Ага. По два часа утром, по два – вечером. Спевки, репетиции, фортепьяно, ансамбль. Жизнь за станком. Хор мальчиков-зайчиков, – проворчал Артур. – Гастроли, самолеты, гостиницы.

– Можно подумать, ты когда-то хотел по-другому, – тихо проговорил Сергей. – С того самого момента, как первый раз на сцену вышел. И почувствовал зал.

– Ладно. Хватит философии, – скомандовал Лев и обернулся к Ивану. – Ты партии накидай пока.

– Пять минут.

Отложил одни листы, принялся за другие. Сергей прикрыл глаза. И на лице у него расплывалось широкое, безграничное блаженство.

– Ванька у нас гений, – с внезапной искренней теплотой и гордостью проговорил Артур.

– Я думала, вы все тут…

– Как бы мы ни гордились и, порой, ни кичились своими вокальными данными и выучкой, но гений тут один.

– Перестань, ты меня отвлекаешь, – проворчал Иван.

Вот честно, я думала, что Лев возмутится. Но он лишь улыбнулся одними глазами, тепло и мягко. Не думала, что он так умеет. И согласно кивнул. Сел за рояль – и в зале поплыли звуки «Качелей».

Вот так просто. С листа. На две ступени ниже. Какая прелесть.

Лев вдруг поднял голову и внимательно посмотрел мне в глаза:

– Слушайте, а можно мы попросим вас выйти?

– Почему?

– Надо выставлять слушателям что-то готовое. И мы хотим…

– Конечно.

Я поднялась.

– Только можно слушателей у вас будет двое?

– В доме еще кто-то есть?

– Моя дочь. Вот она занимается музыкой серьезно.

– Это ж замечательно.

Я написала на нотном листе свой номер телефона, чтобы они позвонили, как будут готовы, и отправилась на второй этаж посмотреть, как там Машка.

– Мама-а-а-а-а! – подняла на меня глаза Машка. – Мама-а-а-а… Это-о-о-о-о… Это-о-о-о-о…

Она сидела с кошкой в обнимку на ступеньке лестницы и, похоже, слушала, не шевелясь. Мы с Клео вздохнули: ой, все, мы ее теряем.

– Мама, я хочу у них учиться!

– Попробуем, конечно, только знаешь, дочь, не всегда тот, кто умеет делать что-то сам хорошо, умеет учить. Это разные навыки.

– Я понимаю, но… Мам, какая постановка голоса. Я так тоже хочу.

– Их в интернате учили с семи лет, – вздохнула я. – И с детством, как я понимаю, у них большие проблемы.

– А ты бы меня сдала? – блеснула глазами дочь. – В интернат.

– А ты б захотела? – спросила я у нее и кивнула на дверь, откуда лились знакомые всем звуки.

Короткие жесткие команды в исполнении Льва. Слов пока не было, была музыка. То «ла-ла-ла», то «м-м-м-м», то «а-а-а-а».

– Вот бы их уговорить кусочки репетиций пописать. И на ютуб выложить. Да подписчиков будет миллион!

Дочь с жадностью прислушивалась.

– Да?

– Мам, да за эту кухню люди…

– Так, погоди. Кухня. Пошли, я тебя покормлю.

– Мы с Клео уже ели. Что мы – маленькие, что ли?

– Пошли все равно. Ребята не хотят, чтобы их репетиции черновые слышали.

– Пошли, – недовольно вздохнула дочь, но все-таки поднялась.

Минут через тридцать на кухню заглянул Артур. Клео тут же исчезла, словно накинула на себя специальную кошачью шапку-невидимку.

– Вот вы где.

– Здравствуйте, – широко улыбнулась ему Маша.

– Привет. Ты дочь Олеси Владимировны?

Машка смутилась.

– А у меня тоже дочь…

И в глазах плеснулась такая тоска, что нам с дочерью стало неловко, как будто мы подсмотрели что-то очень личное, совершенно не предназначенное для чужих.

– Мы готовы! – словно очнулся Артур. – Пойдемте слушать.

Машка вскочила, чуть не перевернув стул. Смутилась, жгуче покраснела.

– Ты хочешь учиться петь? – тихо спросил у нее Артур.

– Да!

– Если мама разрешит, я могу давать тебе уроки.

– И на фо́рте петь научите?

– Я постараюсь.

Хор мальчиков-зайчиков выстроился. Позади рояля с недовольным Львом – Сергей. Безмятежный, как на видео того года, когда он ушел. Ой, как нехорошо. На переднем плане, перед роялем, две стойки для теноров.

– Это Маша, – представил мою дочь Артур. – Она учится петь.

Вот я снова ошиблась. Честно говоря, я ждала от них снисходительных взглядов по типу «ой, девочка, куда ж ты лезешь». Но участники вокальной группы «Крещендо» посмотрели на нее спокойно и серьезно.

– Чем можем – поможем, – сказал Лев.

Визг Машки просто оглушил. Я посмотрела на нее с укоризной, парни рассмеялись.

– А какая у мамы песня любимая? – тут же спросил Артур.

– «Кружат ветра», – не задумываясь, выпалила Маша и тут же перевела взгляд на меня – не сболтнула ли она чего-то.

Я закатила глаза и недовольно посмотрела на Артура. У ребенка информацию обо мне выуживать… Нехорошо.

– Простите, – он изумительно покаянно потупил глаза.

Вот просто взять словарь Ожегова – тяжеленный, на хорошей бумаге, и как врезать!

– Нам очень интересно, кого принесло по нашу душу, – серьезно проговорил Лев. – Нам все-таки работать вместе.

– Давайте всю информацию вы будете узнавать у меня.

– Если вы будете выдавать ее, а не утаивать.

Какая у него, у этого самого Льва, улыбка. Особенно когда искренняя, как сейчас. С ума сойти.

– Я предлагаю вечером поужинать вместе. Заказать, кто что любит, и поиграть в интереснейшую игру.

– В «бутылочку»? – ляпнул Артур, посмотрел на Машку – и покраснел. – Что-то я дикий стал. Простите.

Машка фыркнула, типа, открыл Америку. Теперь на дочь посмотрела уже я. Потом – на квартет. Много чего пообещала взглядом. Как я поняла, язык взглядов и жестов они читали просто на ура.

– Так в чем суть игры? – уточнил Сергей.

– Мы задаем друг другу вопросы. Сначала – вы мне по одному. Потом все разом, например, Сергею. Потом Льву, Артуру и Ивану. Порядок установим. Если кто-то не хочет или не может отвечать на вопрос, то спрашивающий может задать другой.

Все четверо переглянулись. Кивнули. Меня вот просто завораживало, как они делали все это вместе. Как будто репетировали.

– А теперь песня, – улыбнулся Лев.