– Кофе готов, – крикнул Илья. Он уже налил в две цветастые кружки кофе и шумно дул на ту, которую выбрал. При этом глаза его очень смешно съезжались к носу, создавая впечатление косоглазости.

– Там сливки в холодильнике, корова на упаковке, – в полузабытьи ответил Денис.

У него была такая особенность – когда он придумывал, то впадал в полудрему. И не дай Бог выйти из этого состояния – муза покидала его напрочь.

Илья поставил перед ним дымящуюся кружку. Как раз ту, что Дэну нравилась меньше всех – с котиком Китти, бывшая забыла. Отхлебнув, он поморщился, похоже, Илья бухнул туда все сливки, потому что пойло стало едва теплым и больше походило на детское какао.

Илья заинтересованно глянул на экран. Его вообще как магнитом тянуло к этой таинственной коробке, которая одним мановением руки открывала столько интересного. Показать бы Зине! Все, что хочешь, можно узнать. Интересно, а будущее она предсказывает?

– Посмотри, – попросил Денис, – как тебе?

На экране висела фотография с армией китайских женщин, а в середине был пририсован Иисус.

– Некоторые китайцы верят, что Иисус вернулся в этот мир в теле женщины, – Леня с подозрением посмотрел на Дениса и продолжил, – Пожелаем в Новом китайском году каждому мужику найти своего Исууууса, а бабам, бабам рели… леригиозного фанатика! С новым китайским годом! Ваше Шутки радио.

Смахнув коричневую каплю с футболки, Илья посмотрел Денису в глаза и сказал:

– Бога нету.

Денису стало страшно. В этой просто фразе таилось нечто большее, чем простая уверенность агностика. Словно бы этот человек для себя решил что-то раз и навсегда.

– Ну, вам это вбивали в советской России. Сейчас каждый верит во что хочет. Хоть тарелке с макаронами поклоняйся. К тому же, это шутка.

– Плохая шутка. Если, как ты говоришь, люди верят, то не стоит обижать их. Глупость.

Денис вздохнул. Илья начинал ему нравиться, по крайней мере, у него был вкус.

– Мне тоже не очень нравится, но времени совсем нет. Редактор ввалит стопроц, если я не появлюсь с постом. Давай выложим и уже потом будем решать, глупость или нет. Меня на этой работе держат только потому, что я не торможу и все делаю вовремя.

Илья не спросил, что нужно куда выложить, зачем вообще этот странный текст нужен. Он чувствовал одно – с девушкой нужно пообщаться, а иностранцам писать не надо. Уже открыв было рот, он понял, что не стоит. Выбор сделан, карты брошены. Он смотрел, как ловко, по одному щелчку этой полукруглой штуки, меняются картинки на экране. Денис вытянул губы трубочкой, что выглядело довольно забавно, и Илья подавил смешок, чтобы не отвлекать его. Он вообще был довольно озорным парнем при жизни, несмотря на работу. Наконец Дэн повернулся и заставил его прочесть: «ваша запись успешно опубликована».

– Готово, вроде?

– Что-то типа того, – улыбнулся Денис. – Так какого леса я должен ответить девочке?

– Как же это? Некультурно. Она помощи просит, разве можно отказать? – спросил Илья с убеждением человека, который всегда протянет руку.

В дверь позвонили. Чертыхаясь, Денис пошел открывать. Если опять мама, то он точно не сдаст. Но за дверью, сгорбившись от утреннего принятия на грудь, стоял сосед сбоку. Он был старше Дениса всего лет на десять, но уже заверил себя, что жизнь его разрушена, и с радостью предавался прелестям свободы. Официальной жены не имел никогда, но водился попеременно то с какой-то чернявой, то с бритой башкой девкой. Как они делили постель – никому неизвестно, но, судя по стабильным появлениям, всех все устраивало. Дениса Ветров боготворил за то, что тот однажды не поленился разбудить его вечером на лавке в метель и утащил домой, где положил в горячую ванну, что спасло того от обморожений. Это, правда, не мешало приходить к Денису то за сигаретами, то за соточкой «до премии». Денис не мог не открыть, каждый раз ощущая тоску в сердце, глядя на беззубого, нечесанного парня в спортивных штанах с полосками.

В год, когда радостный первокурсник Гольдман таскал коробки с вещами в новую квартиру, Ветров обладал возможностью ежедневно взмывать в небо за штурвалом вертолета. Он летел вдоль макушек таежных деревьев, прямо к горе, забывая о пассажирах, изредка взвизгивавших от страха. Он спускался ближе к Енисею, чтобы разглядеть бурное течение и снова резко взмывал. Любил он летать и соответствовал своей фамилии абсолютно. Он и Дэна с тогдашней подружкой успел прокатить со скидкой. Увидев вблизи черную Сопку, которая всю жизнь виднелась из дома, но казалась такой недоступной, он услышал, как в нем рванула бомба, и полностью отдался благоговению перед этой таежной красоткой, так лихо прячущейся среди остальных гор. В тот момент даже поднадоевшая подружка казалась почти мадонной, и он поцеловал ее так, что оставил на губе шрам. Эти-то минуты и вспоминал Денис, подавляя в себе скуку, когда Ветров снова садился на любимого конька и рассуждал, что не та нынче погода для полетов. Он смотрел на красные, обветренные от постоянной пьянки на улице щеки, ощущал запах изо рта, видел синяки на костяшках и ремень с давно нечищенной бляхой и спрашивал себя, осталось ли человеческое в Ветрове. Как-то не удержался и, перебив излияния о коллекторах, что хотят отобрать диван, спросил:

– Саш, а ты в небо не хочешь?

Тот посмотрел на него отупело, помолчал, а потом сказал:

– Я щас и летаю, че ты. Это полеты, бро, попроще. Там каждое утро медосмотр, все че-то требуют, хотят. Не пей, не кури, спи много, ешь. Все контролируют, даже трусы и те чтоб чистые были. А летчик – это свобода! Свобода, слышишь! Чтоб встал, полетел, включил музыку громче и вперед. Сейчас я – летаю, а раньше так, телепался. Эта, сука, так и сказала мне тогда, мол, виноватый ты, Сашок, а чем я виноват? Что он не любит летать? Надо было не садиться вообще, если нервы слабые! И вообще, умирать надо красиво, а разве в воздухе некрасиво? Кто бы вспомнил, если бы у него сердце в туалете остановилось? А так – в полете!

Больше Денис не задавал вопросов, только, как сейчас, смотрел, сощурившись, словно бы пытался воскресить в памяти того, другого. Не дожидаясь приглашения, Ветров зашел в коридор, привнеся запах немытого тела и чего-то приторного.

– День, я это…. За сигаретами пришел. Ларьки закрыты уже, – выдал он обычную легенду.

Закрыты, нно. В половину одиннадцатого утра. Денис сунул руку в этажерку с обувью, где у него была заныкана специальная пачка, и достал несколько штук. Сам он не курил, еще и «Альянс», но, если отказать в сигарете, тот просил денег. Целиком пачку тоже никогда не отдавал – Ветров обладал удивительной способностью расцыганить сигареты, едва выйдя во двор.

– Какой добрый товарищ! Отличный бы коммунист из тебя получился, поживи ты в мои года. Только втолкуй мне, на хрена ты алкашу в руки даешь оружие? Сдай его, куда положено и дело с концом, – посоветовал Илья, до сей пор пристально изучавший незваного соседа.

Ветров вытаращил глаза, и отпрянул к двери. Выставив вперед руки, он забормотал:

– Так вот чья шавка все утро тявкает, что уши заложило. Сосед, не ждал от тебя. Баба тебя, что ли, заставила эдакую шавку взять?

– Кто шавка? Кто шавка? – разъярился Илья, – да за такой базар я могу и….

– Стоп! Ну-ка успокойся! – рявкнул на него Дэн.

– Да он меня почти вором⁶ обозвал! А кого, а чего, есть доказать? Так пусть отвечает тогда! Нашел сявку! – бесновался Илья.

Ветров, все это время испуганно пятившийся от собачки, не выдержал и умотал на площадку, позабыв про сигареты.

– И не бухай с утра, а то сдам, куда положено! –добавил Илья и, гордо развернувшись, пошел в кухню.

Денис покачал головой – цирк цирком. То ли шарики за ролики едут, то ли ФСБшники за скорой гоняются….

Здравствуй, дорогой мой дневник.

Сегодня делать дела не очень получается, посему, прикрывшись сведением счетов, пишу тебе. Утром проводили на пароход одного из Зинаидиных учеников. Способный мальчик, везде с карандашом ходил, часто просил Зину еще задачек набросать. Семья только у него не из благополучных. Все, что зарабатывали, прятали, как могли. А когда пришли в колхоз собирать вещи, председатель мне сказал, у них в доме пусто, шаром покати. Даже корову и ту продали. Деньги будто бы сдали уже, тут уж не проверишь. Это пока наша большая беда – несогласованность. Одна рука хлеб сеет, вторая уже собрала семена. Так что у них остались деньги или унес кто – доподлинно неизвестно. Выслали же их вот по какой причине: отказались они картошку сажать. Отец семейства согласился, кажется, головой кивал, когда ему поясняли за благополучие новой России, в которой каждый должен заботиться о ближнем, а ни миллиметра земли не вскопал. Вскрылось вот, по рейдам, семей десять собрали в путь. То ли на севера, то ли в Бобруйск. Зина уж очень убивалась по нему, уговаривала продолжать учиться, но уперся. Говорит, семье он нужнее. Зина ему на прощанье переписала стихов Хлебникова, он очень любил их. Особенно про заклятие смехом: