– Виноват!

– Вот именно! Городской житель… – хмыкнул Рауш, – Виноват – накажем. Рядовой Ланге!

– Я, господин обер-фельдфебель!

– Смирно! Объявляю Вам наказание: два часа занятий строевой подготовкой! Место и время проведения, – сегодня после отбоя, перед палаткой взвода! Доложите о наказании своему командиру отделения.

– Есть два часа занятий! – повторяю я, преданно смотря в глаза Рауша.

– Вольно. В расположение… Бегом… Марш!

Стремительно срываюсь с места и бегу к палатке что есть силы. Ну, надо же так попасться! Теперь, вместо нормального сна после смены, – два часа маршировать… Спасибо большое, господин обер-фельдфебель! Вот ведь фашистская морда!

К полудню подтянулись 13-я и 14-я роты, – они действительно долго выгружали лошадей и свои пушки. Чуть раньше появились тыловики-обозники вместе с нашим барахлом, полевыми кухнями и прочим имуществом. К этому времени, взвод как раз успел соорудить из досок пол и почти закончил сколачивать нары. Я пытался увильнуть от плотницких работ, – мол, я же дневальный, – охраняю тут в теньке покой работающих камрадов… Однако, мой командир отделения, унтер-офицер Винсхайм, в крайне нелицеприятной манере объяснил мне, что я ошибаюсь. Эх, скуден, конечно, немецкий язык на ругательства… То ли дело какой-нибудь наш сержант! Он так выдал бы, – любо-дорого послушать! А здесь что? Ну, никакой фантазии… Впрочем, когда слышишь громкую немецкую речь, то и так складывается впечатление, что тобою или сильно недовольны, или призывают воевать за Рейх… Никакой мелодичности. Другое дело, – немецкое авторское кино про какого-нибудь сантехника, зашедшего прочистить трубы к домохозяйке. Там – сплошное ласковое бормотание, но тебя всё-таки не отпускает ощущение, что кого-то сейчас всё равно ата-та. Удивительный для восприятия язык, в общем.

Как бы то ни было, а мне всё-таки пришлось таскать доски и вытаскивать потом из рук многочисленные занозы.

После обеда, Отто, наконец-таки, сменил Кляйна и, в процессе строительных работ, вкратце поведал о своих утренних приключениях:

– Как только вы ушли, – этот хорёк, Кепке, припахал меня приводить в порядок вагон, а сам ускакал, дескать, лошадей разгружать. И с концами! В итоге, я и вагон убирал, и потом повозки помогал разгружать, и лошадей! А этого Кепке я только тогда увидел, когда он прибежал откуда-то с ужасно деловой рожей и начал возмущаться, что я и коня нашего не покормил, и запряг плохо, и в тележку всё криво сложил! Мол, не доглядел олух Рюдигер: по-любому не хватает теперь чего-нибудь! Чуть не вмазал ему там!

– Да уж, вот действительно, – мерзкий тип, – поддержал я Отто.

– И не говори! А уж как он вокруг штабсфельдфебеля Лёра увивался! Только что не лизал его! И так изогнётся, и эдак… Зажигалку-то первым подаст, любой шутке лейтенанта смеётся громче всех… Фу, мерзость! Видно, хочет подальше от нас свалить: ведь в полковом тылу всяко приятнее среди консервов прятаться, чем во взводе суетиться!

– Ну и как Лёр? Принимал ухаживания? – я начинаю смеяться, представляя, что мог вытворять перед штабсфельдфебелем Кепке.

Отто, глядя на меня, тоже начинает хихикать:

– Нет, тот держался невозмутимо и на нашего конюха внимания не обращал. Сватовство не удалось.

Далее, Рюдигер рассказал, как они ждали артиллеристов, которые уронили при разгрузке пушку, как долго формировали колонну. Потом не могли начать движение, – пропускали какую-то воинскую часть по дороге. В итоге, наконец, тронулись. Пока двигались, – их обгоняли бесконечные грузовики, и прошло даже несколько танков. Дороги забиты войсками. Что-то будет.

– Что будет? Война будет.

– Какая война? С кем? – Отто искренне недоумевает.

– Ну как же? – в свою очередь удивляюсь я – С Советским Союзом, конечно. Мы ведь у его границ сейчас находимся. И войска эти все не просто же так сюда стянули!

– Да брось, у нас с ними договор! Фюрер не допустит войну на два фронта!

– А для чего тогда столько войск здесь, а?

– Ты и вправду не догадываешься? – Отто с сомнением смотрит на меня, как будто ища на моём лице признаки умственной неполноценности.

– Мне очень хочется послушать твою версию, знаток.

– Это же элементарно, Макс! – доверительно наклонив голову в мою сторону, начинает свой рассказ Рюдигер.

– Как известно, в России грядёт антикоммунистическая революция, – поднимая палец вверх и многозначительно смотря мне в глаза, произносит он.

– Откуда такие сведения? – я искренне поражён подобной информацией.

– Разве Геббельс будет врать своему народу? – в еврейском стиле вопроса на вопрос восклицает Отто и тут же продолжает:

– Германия очень заинтересована в победе революционеров и, как может, поддерживает их. Ну, как в 1917 году было, помнишь?

– Смутно припоминаю.

– Вот поэтому мы и здесь, – как гарантия того, что готовы оказать помощь военной силой, если переворот столкнётся с проблемами. Хотя, это вряд ли произойдёт, – заговорщики сильны и представляют армейские круги. Так что, армия не выступит.

– Потрясающая гипотеза, давай дальше.

– Ну, и далее, в благодарность за поддержку, Германия от установившейся в России военной диктатуры, получает в аренду Украину с её огромными запасами продовольствия!

– Ты серьёзно?

– Конечно! Это уже, практически, решённый вопрос! У них море земли, – что им стоит отдать небольшой кусок, тем более всего лишь в аренду? Скажу больше: существует договорённость, что после этого вермахт проходит через Украину, Кавказ и выходит к Суэцкому каналу!

Тут я не выдержал и откровенно рассмеялся, слушая этот бред, который нёс Отто с абсолютно серьёзным лицом.

– Ничего смешного, между прочим! – обиделся Рюдигер, – Когда мы овладеем Суэцким каналом и перережем этот важнейший на Востоке путь, – западные державы будут вынуждены подписать с нами мирное соглашение!

– Да ты что? Прямо таки и подпишут? – продолжал веселиться я.

– Вот увидишь! Деваться им будет некуда!

Смахивая выступившие на глазах от смеха слёзы, я ответил:

– Это всё ерунда, Отто, – говорю тебе. В России не будет революции. Никакой Украины нам никто не отдаст и на Кавказ не пустит. Мы здесь для того, чтобы воевать с Советским Союзом. И я тебя уверяю, – не пройдёт и недели, как ты в этом убедишься!

– Твои слова настолько нелепы, что я даже не буду с тобой спорить, – отмахнулся от меня Отто.

– Ну, это дело твоё. А я бы с удовольствием поспорил на твой оставшийся чеснок. Выиграл бы, – и выкинул его подальше, клянусь Богом! – подмигнул я Рюдигеру.

– Ха! Мне интересно: что бы ты отдал мне, когда я выиграю?

– Да что угодно! – я был абсолютно уверен в своей победе.

– Что угодно? – Отто в задумчивости закатил глаза и сделал сложное лицо.

– Что угодно.

Через пару секунд его лицо расцвело в улыбке до ушей, он хлопнул меня по плечу и сказал:

– Когда проиграешь, – будешь на карачках ползать по палатке при всём взводе, хрюкать и кричать «я больше никогда не буду спорить с Отто Рюдигером»! Идёт?

– Театральное представление против тонны чеснока? Идёт!

Мы скрепили наше пари рукопожатием и продолжили работать.

К вечеру наша палатка приобрела жилой вид. Внутри стояли новенькие двухъярусные сосновые нары, пирамида для оружия, появились пара столов и несколько длинных лавок. Восхитительно пахло свежими досками. Солдатские ранцы было решено запихать под нары, – возиться со стеллажами для них никому не хотелось. Мы с Отто сменились, передав бразды правления суточным нарядом парням из третьего отделения.

После ужина, по распорядку, – свободное время до вечерней поверки. Кто-то сел писать письма, кто-то зашивать порванную во время сегодняшней работы форму, некоторые просто бесцельно болтались вокруг палатки. Выходить из расположения роты, обозначенного на местности широкой жёлтой лентой, натянутой между деревьями, запрещалось. Поскольку зашивать было нечего, – решил написать письмо родителям и сестре. Не то чтобы я этого сильно хотел, – просто интересно было, как вообще всё получится. Вышло на удивление легко. Я просто расслабился и дал возможность Максу написать то, что он считал нужным. Ничего особенного: жив, здоров, привет родственникам, сестра пусть слушается родителей, с пламенным приветом ваш сын. Заклеил конверт и бросил в ящик для писем, – с утра ротный почтальон заберёт.