– Макс, – прервала его Малика, – хватит уже, ближе к делу!

«Прости. В общем, месяц прошёл, а другие зеркала темнеть стали. Именно те, что в одно время и из одного материала сделаны были с украденным. Сейчас звонит он и паникует. Говорит, тени в них видит. Хочет, чтобы мы исправили это, а пропавшее зеркало нашли».

– Кидай адрес, раз паникует, – дала добро Малика, а взглянув на тут же пришедшее сообщение, резко развернула машину и устало добавила: – Падки каратели на деньги, и куда мы катимся?

«В светлое будущее!».

– Ага, – хмыкнула она, – в конце туннеля же свет.

***

Он не заметил, когда прошло дождливое лето, ведь настала сухая жаркая осень. Джим слышал шелест листьев, ветром гоняемых по тротуару под окном его квартирки. Тонкие лучики солнца проникали в комнату сквозь лёгкие шторы и дробились на блики, ударяясь о два больших зеркала у стены возле дверей и об мелкие кристаллы, разбросанные по полу.

Джим ползал на четвереньках по ковру из тетрадных листков, растерзанных блоков для черчения, выпотрошенных альбомов и что-то писал на них, дописывал, правил, рисовал. Он выбросил в корзину для мусора четвёртый огрызок карандаша и, не отрывая взгляд от одной из многих книжных страниц, что лежали вперемешку с ворохом исписанных бумаг, пытался найти карандаш, нащупав вместо этого чей-то ботинок.

Но найдя рядом карандаш… который оказался ручкой, из-за чего Джим, поставив какую-то закорючку среди сотни других, минуту с подозрением смотрел на инородный чернильный след между серой…

– Серой череды, – Джим не замечал, как озвучивает свои мысли, при этом он ещё и не мог подобрать нужного слова. Как вдруг глаза его, воспалённые и сонные, вспыхнули азартом, и их нездоровый блеск на время сорвал с его взора сонливую пелену. – Череда! Нужна ещё череда! Как там она записывалась на ведьменском?

И Джим, забывая дышать, от сосредоточенности прикусив высунутый набок кончик языка, стал что-то записывать в блокноте вынутым из кармана джинс.

– Ты знаешь ведьменский? Они же берегут этот язык, будто от этого их жизнь зависит.

– Я Розу достал, она продала мне пару слов за кое-что из гаража, – ответил Джим, до крови прокусив язык, дёрнувшись от неожиданности, услышав голос наставника. – Оказалось, что их язык это словно дыхание магии!

Эмрис попытался поднять один из тетрадных листков, на что Джим отреагировал молниеносно, чуть ли не своим телом прикрыв записи.

– Не перепутай ничего! Они все лежат в определённом порядке, ты знаешь, сколько времени ушло, чтобы я сопоставил найденную мной информацию, подходящие заклятия, переделанные обряды, слова-перевёртыши, ещё с десяток вещей, через которые я провёл связывающие их нити в почти идеальную фигуру, рисующую мою цель?!

– Эм, – только и выдавил из себя Эмрис, но всё же рискнул спросить: – И сколько же на это ушло?

– Вообще, – он чавкал жевачкой, а в голосе звучало хвастовство и самодовольство, – не так много, всего-то с понедельника, выходит, полтора дня!

– Джим, сегодня воскресенье. Ты хоть ел что-нибудь, и… Так, допустим, – Эмрис устало потёр глаза. – Давай по порядку. Информацию о чём ты искал? Я-то вижу, просто хочу удостовериться.

– Ты сказал мне потрясающую вещь! Я как сейчас помню этот вечер. Я зашёл в холл, испугался своего отражения, ведь у тебя дома вечный полумрак! А ты рассказал о легенде про несчастных, что намудрили с заклятиями и попали в зеркала, не имея возможности выйти. И если увидишь кого-то из них, то это предвещает скорую гибель. И я подумал, что они просто неудачники. А я смог бы войти и выйти!

– Из ума? – Эмрис с сочувствием смотрел, как парень что-то ищет в страницах книг.

– А? – глупо, непонимающе сморгнул Джим, подняв голову.

Эмрис в очередной раз обвёл взглядом комнату, вся мебель в которой была максимально пододвинута к стенам, освобождая Джиму пространство, часть которого, у окна, всё же занимала армия кружек с недопитым кофе, чаем, отварами трав и смятыми баночками энергетика.

– Вот это бы не потерять, – пробормотал Джим, вылавливая из бумаг какую-то страницу и прилепляя её к стене жвачкой. – Пока пусть на глазах будет, вдохновляет.

– Ты безнадёжен, – вздохнул Эмрис, а взглянув на страницу, бросился освобождать её из мерзкого плена слюней и резинки. – Ты в курсе, что этой книге было лет триста?!

– Теперь всё в моей голове, – с ошалелым, взъерошенным видом поднялся на ноги Джим. – Хоть сожги эти книги.

Эмрис с трудом удержался от комментария о том, что именно у Джима в голове и кого надо бы сжечь. Вместо этого он как-то брезгливо взял его за локоть и, доведя Джима до дивана, просто толкнул.

Наблюдая за тем, как Джим ещё пытался встать, а потом засопел, сначала недовольно, уткнувшись носом в подушку, а потом мерно и сонно, Эмрис, стараясь не шуметь, покинул этого горе экспериментатора верящего в сказки, другие миры и что зеркала могут настолько сильно и явно исказить пространство.

Впрочем, заметив, что Джим не только хотел подключить к этому запретную магию, а ещё и вывернул наизнанку парочку обрядов и заклинаний, пытаясь вызвать их обратных эффект, Эмрис и сам на миг, пока мозги вновь не включились, заинтересовался его идеями.

***

– Гений властвует над хаосом! – засучил Джим рукава и взялся за швабру. – Но не сражается с ним, – лениво протянул он и отбросил своё орудие, обведя взглядом изрешеченную стеклом комнату.

– Дилемма, – вздохнул маг. – Или всё вымести к чёрту, закопать, чтобы не убился кто ненароком, и пустить насмарку все свои усилия. Или ещё один эксперимент провести и получить от Эмриса.

Крошки недавно взорвавшихся зеркал таинственно поблескивали на полу.

– Я ещё и сам с собой разговариваю! – Джим опёрся о спинку дивана и тут же отдёрнул руку.

Ладонь горела, как если бы её ужалила пчела.

Капелька крови скатилась по обветренной коже и упала на острые осколки.

Джим с замиранием сердца наблюдал за тем, как пропитанная магией кровь всасывается в разбитое стекло и исчезает в его промелькнувшей на миг темноте.

Упав на колени, Джим, сжав одну руку в кулак, останавливая кровь, другой стал лихорадочно перебирать осколки, но так и не нашёл ни одного обляпанного кровью. Но он точно помнил, что впиталась кровь в осколок из одного старого зеркала с мутным стеклом, которое дольше всего продержалось под экспериментами.

– О боги великого облома, сегодня не ваш день! – прошептал он, и вихрем метнувшись в коридор, нашёл в шкафчике пинцет, которым, вернувшись в комнату, стал осторожно, терпеливо выковыривать из мебели осколки.

Он потратил три дня, чтобы собрать более или менее целостный фрагмент зеркала максимально большого размера, насколько позволило ему терпение и ровные, а не распавшиеся в крошку осколки.

Прерываясь на еду и короткий сон, сходив лишь раз в душ, к концу своей работы Джим выглядел ошалелым и отчего-то пьяным, но безумный блеск во взгляде напрочь стирал с его физиономии следы усталости.

– Что магией было разрушено, может ей же и быть восстановлено, – произнёс он и, сконцентрировавшись, провёл рукой над осколками, едва касаясь их граней, рискуя, но, ничуть не виня себя за это.

Стекло с треском и шипением будто расплавилось и стало похоже на ртуть, а затем приняло свой изначальный вид с единственным только отличием: по краям, там, где не хватало частиц, темнели острые расколы, а всю зеркальную гладь испещряли неровности и точки, будто кто-то прокалывал её иглами.

Скептически рассмотрев плоды своих трудов, Джим разочарованно вздохнул и принялся вновь рыскать по комнате в поиске зеркальной крошки. Спустя полчаса он понял, что лучше, чем уже сделал, не сделает и решил отдохнуть, отложив главную часть эксперимента на завтра – пока запал не пропал. Джим знал, что устал так, что через день-два просто сляжет в лучшем случае на неделю. А ждать ещё несколько дней, чтобы проверить свою идею, он не собирался.

Утром парень проснулся от головной боли и ужасной жажды. Только добравшись до кухни и открыв кран, Джим понял, что у него жар, поэтому, пока ему не стало хуже, он поспешил всё закончить.