Однако миссия по спасению крошки Ларанай открыла ей эту неприятную причину. Этериане не были особо плодовитой расой, и рождение даже одного ребенка у семейных пар было большой радостью - и большой удачей. За огромный срок жизни этериане расплачивались до боли многих этерианок низкой фертильностью. Бесплодие было поражающим, и союзы совершались в первую очередь по совместимости организмов, но так или иначе все этерианки были обязаны выйти замуж до достижения определенного возраста, и это был не вопрос любви, это был вопрос выживания древней, но не особо везучей расы. Страх за будущее этериан достиг таких высот, что этерианкам было даже запрещено покидать пространство родной Дуалы на срок больше определенного.

И никто не роптал. Ни одна этерианская девушка или женщина не воспротивилась этим жестоким, но принятым из безнадежности перед равнодушием матери-природы законам. Ни одна, кроме Алаэнор, которая, как подозревала Аксонна, даже имя носила фальшивое. Но поступок этерианки она понимала. Этериане были до мозга костей преданы своему народу и были готовы на любые жертвы ради него. Алаэнор же отдала себя в жертву ради чего-то более высшего, чем иметь семью. Пусть она даже никогда не вразумит Соникванта и не вернет его, ее любовь к нему стала для нее стимулом создать Братство и сопротивляться Тертаррилам, которые могут устроить Ночь Без Звезд и на ее родине тоже. Даже если ради этого придется отказаться от имени, от тела и от всех связей с семьей.

Ушей коснулся аккорд, аккуратный и мягкий, а за ним второй, снова первый, снова первый, и пошла мелодия, неторопливая и плавная. Аксонна ясно различила ре минор в четыре четверти, тайно улыбаясь: не зря Байэл учил ее скрипке да сольфеджио. Скрипку она давно не помнит, да и строение аккордов не вспомнит, но услышать, определить и сыграть? Это можно. Но ноты все-таки лучше перед носом иметь.

Значит, Ларгентум все-таки не отдал это пианино. Старое, как мир, служившее теперь подставкой для книг и какого-то горшка с цветком и излюбленным местом сна для Изабеллы, оно стояло посреди его гостиной и мирно собирало пыль, пока его хозяин все бурчал на то, что, мол, стоит кусок искусства, да ветшает, отдать бы в музыкалку или какому одаренному юнцу, а то и по сети продать какому-нибудь коллекционеру, пусть порадуется. Аксонна пару раз тянулась в отсутствие наставника к пожелтевшим от времени клавишам, но тут же обрывала себя на этой мысли, полагая, что еще чего сломает ненароком.

А тут даже играет. Что это такое, интересно...

Она неслышно прошла в гостиную. Здесь было несколько кресел, конечно же, много цветов с Лами’иды (одни из них, смахивавшие на бегонию, когда Аксонна прошла мимо, явственно зарычали и привычно попытались вцепиться похожим на пасть бутоном ей в рукав, а она столь же привычно показала им средний палец), а также стояло хитромудрое голографическое устройство, которое было боязно было трогать, и шкафы с книгами – и рукописными, и печатными, и с датападами.

Рядом с одним из шкафов был стеллаж с не влезшими книгами и немногими – всего пятью – голорамками. На первой, той самой - Ларгентум с Алаэнор, на второй была Изабелла – еще тоже совсем кроха – играется с игрушечной зверюшкой. На третьей стояли, обнявшись за плечи, уже взрослые, но с отметинами на наплечах как паладины Алексис, Ларгентум и Дайвер. Первый широко улыбается, в воздухе еще не парит, но коса уже по пояс, а на шее висят наушники, второй без шрамов, тоже счастлив, третий тоже улыбается, с еще короткими, по плечи головохвостами показывает пальцами знак мира. На четвертой Элу, Ками, те же Дайвер и Алексис в этакой «скульптуре»: Элу в «основании», на его плечах стоит Дайвер, на плече которого сидит Ками, "держащая" уже на ладошке зависшего в воздухе Алексиса. На пятой, прежде ей не виданной, была запечатлена сама Аксонна. Анфорка удивленно вскинула брови. Когда и как Фенариус успел сделать эту голографию? Здесь она только прибыла в Азурекс, только изучает город, в данный момент – любуется фонтаном. Ну да ладно. Поймал кадр и поймал.

Мсье фотограф и правда изволил сидеть за фортепиано, от которого он так мечтал избавиться. На нотной подставке над клавишами, которых аккуратно и в то же время твердо касался Ларгентум, стояла старая-престарая нотная тетрадь, на которой ужасным почерком Алексиса были отмечены ноты, нотные знаки, музыкальные темпы и так далее.

Вот как. Проклятье.

Аксонна глубоко и медленно вздохнула. Поставив коробку на свободную полку, она тихо подошла сбоку и присела рядом на краешек. Ноты Алексиса выглядели на нее малочитаемым кошмаром, разве что ремарки темпов "адажио" и "аллегретто" были для нее кое-как различимы. В голову лезла дурацкая шутка, что в имени Ларгентума тоже спрятался один такой темп, но она еще не сошла с ума окончательно, чтобы такое ляпнуть.

А ведь он такой же, как и был всегда. Казалось бы. Та же униформа, без которой анфорка наставника даже не помнила, чтобы видела, та же осанка, такой же безукоризненный и почему-то чуточку раздражающий этим.

Эй, - все-таки решилась заговорить она, пытаясь не кричать, но перекрыть как-то очередное аллегретто, понесшееся куда-то стройным бегом. - Привет. А я тут от Криса сбежала. Ты как?

Браво, Аксоннеса. Можешь хорошенько пнуть себя сейчас же за вот это вот. Банально. Глупо. Как он? Надо у Криса зрение проверить, а то, наверное, не видно своими-то моргалками...

Стабильно, - вдруг ответил ей Ларгентум, сбиваясь с мысли и в результате ошибаясь аккордом. Он поморщился, вновь взглянул в ноты, пытаясь понять, почему он ошибся. - Я в порядке, Сонья, спасибо.

Аксонна посмотрела на клавиатуру, в ноты, чуть щурясь, положила на клавиши свою кисть, пытаясь вспомнить, как звучали последние ноты, и, сосредоточившись, плавно сыграла их на третьей октаве, что была перед ней. Тоже зависнув перед "выходным" аккордом, она сначала ошиблась так же, как Ларгентум, тоже сморщилась, попробовала еще, снова, пока наконец не нащупала нужный.

Соль-до вторая-соль вторая быть должна, почему тут фа вторая написана, - пробормотала она, косясь на ноты. Покачав головой, она убрала руку обратно на колено и взглянула на Фенариуса. - А ты... если уж собрался врать, то хотя бы ври правдоподобно.

В хорошее время он сам бы заставил ее дать себе подзатыльник за свои слова. Но сейчас далеко не хорошие времена.

Ларгентум медленно выдохнул и, поставив на клавиши, отозвавшиеся нестройными, неприятными аккордами, локти, впился пальцами в свою гриву из косичек.

Прости. Я не хотел, чтобы кто-то видел меня таким... в особенности ты.

На кухне тихонько брякал колокольчик, но Аксонна этого не слышала.

Я глупенькая у тебя, даже на пересдачу к Файксару ходила. Каким это - "таким"?

Сталкер неопределенно повел одной кистью, пытаясь хоть как-то выразить свои мысли, но, видно, поняв, что это не сработало, помотал головой.

Таким, какой я сейчас. Неужели я похож на твоего наставника? - невесело усмехнулся он. - Похож, может, на магистра Братства? А может быть, на Аватара Мудрости? На пример... пример, образец, которому должны следовать ранжеры, которому должна следовать моя ученица? Нет. Я развалина. Эндаймес наступил на меня и сломал мне хребет. И сейчас даже мысль о том, чтобы хотя бы выйти на улицу, туда, к тем, кто живет и будет жить, причиняет мне стыд и боль.

Аксонна прижмурилась, потерла пальцы одной руки об другую.

Ты потерял того, кто был кусочком твоей семьи. Горе - это нормально...

Братство, Сонья, на то и Братство, что каждый здесь друг другу брат, - перекинул ноги через скамейку перед фортепиано, Ларгентум и сгорбился, наклонившись к сцепленным у колен рукам. - Все мы друг другу здесь братья и сестры. Кто-то да умирает. Да, порой кто-то близкий. Но почему Дайвер может, хоть и сорвавшись, хоть и раздрыдавшись, пережить это и идти дальше? Почему он может отпустить эту боль и улыбаться, жить, жить ради других и себя тоже?