На мгновение Эовин отступает назад и оглядывает его. Он не красив и не подтянут, в свете свечей его тело выглядит бледным. Она представляет, как на его коже будут смотреться следы, яростно оставленные её зубами. Вновь обнажая их, она издаёт дикий, собственнический звук и бросается на него, впивается в его кожу на ключицах и груди, покусывает её и ухмыляется, когда он вскрикивает от того, что она прикусила сосок. Он ударяет кулаком о стену, резко подаётся бёдрами вперёд, а её язык танцует вокруг соска, превращая его в твердую горошину. Грима издает невнятный звук, полувздох-полустон, который тут же сменяется злобными проклятиями, стоит ей опуститься ниже и провести языком по его животу вплоть до пояса бриджей. Она прикусывает кожу на его тазобедренной кости, и улыбается, когда он вскрикивает.
Некоторое время её рука возится с завязками его бриджей, но затем она отстраняется, опускается на колени и разрывает их. Она никогда раньше не видела эту часть мужчины, и на мгновение любопытство пересиливает все иные чувства. Он сглатывает, освободившись от бриджей, и вздрагивает, когда её пальцы проводят по его длине, горячей, твердой и подрагивающей на её ладони. Она пробует обхватить его рукой и погладить, всего один раз, но он задыхается и отталкивает её.
— Нет, — кричит он, широко раскрыв потемневшие глаза. — Нет, не сейчас… Я не могу…
Его лицо становится багровым. Прервав свою речь, он опускается на колени и валит её на пол прежде, чем она успевает запротестовать. На этот раз он прижимается ртом к её соску, его язык мечется вокруг него. От этих прикосновений она издаёт первый стон, и жар разливается между её бёдер. Приподнявшись над полом, она встречается с его ртом и хнычет, когда, спустившись ниже, он слегка прикусывает её кожу.
— Грим… — она задыхается, произнося его имя, не в силах выплюнуть последний слог.
Она чувствует, как он улыбается рядом с её грудью. Словно в награду, он просовывает руку между её ног, проникая в неё длинным пальцем. Она тут же сжимается вокруг него, резко вскрикивая в темноте своей комнаты. До этого момента она не знала настоящих мучений, пока не ощутила тепло его руки на своей сокровенной части. Она выгибается навстречу его пальцам, отчаянно желая большего. Дрожь сотрясает её тело, когда он скользит внутри неё, исследуя, поглаживая и толкаясь, пока не находит место, прикосновение к которому заставляет её выкрикивать его имя.
Он проводит пальцем по особенно нежному месту где-то в глубине, и огонь внутри начинает передаваться от нерва к нерву. Она выгибается, её бедра дрожат по обе стороны от него. Пальцы отчаянно ищут, за что бы ухватиться, и вот она находит прикроватный столик и цепляется за его изящно вырезанный край, запутываясь в полированной филиграни. Камень сильно впивается в спину, но ей всё равно.
— Нет, здесь, пожалуйста… — умоляет она, пока он снова не находит это место. — Боже, да, здесь… Да!
Её ноги дико дрожат, пальцы крепко сжимают крошечную, хрупкую деревянную резьбу. Какое-то время столик выдерживает её вес и хватку её дрожащих руки, но затем он трескается и ломается под ней. Она вскрикивает и в страхе отшатывается, внезапно отрываясь от своего удовольствия.
Грима вскакивает, испугавшись, но, заметив тот ущерб, что она нанесла, он прислоняется к раме кровати и разражается смехом, ярким смехом, от которого его плечи трясутся. Он прижимает руку ко рту, чтобы заглушить звук, и ему слишком смешно, чтобы смотреть на неё.
— Не смей… — возмущённо восклицает она, наваливаясь на него сверху и оттаскивая его руку от рта. — Не смей надо мной смеяться!
Он пытается подавить очередной смешок, сильно прикусывая губу, но его глаза искрятся весельем, и никакое закусывание губ не может скрыть его улыбку.
Эовин предпочитает стереть её своими губами, и этого оказывается достаточно, чтобы отвлечь его. Через несколько мгновений он снова превращается в зверя, рычит и целует её, как будто и не было никакого перерыва. Она скользит по нему, находя его таким же твердым, как и прежде; она задается вопросом, каково это — скакать на нём так, будто он добрый конь, ждущий лишь её удовольствия. Внезапно она осознаёт, что совершенно не понимает, что делает. Может ли женщина оседлать мужчину? Как это происходит? Будет ли он входить в неё так же легко, как и его пальцы, или это будет больно? Её называют женщиной, но никто так и не удосужился рассказать ей, каково это — быть превращённой в женщину. Её целомудрие слишком важно.
Гнев затмевает страх — гнев на традиции, которые связывают её, на законы, которым она должна подчиняться. Что ж, они с Гримой нарушили все правила, почему бы не нарушить и это?
Она слезает с него, отстраняясь от его губ, и ложится на пол, раздвигая ноги настолько, чтобы это выглядело, как приглашение. Едва осмелившись взглянуть на него, она прикусывает губу, и её щеки приобретают красивый розовый оттенок.
Ей нет нужды переживать. Грима тут же оказывается между её ног, мягко прижимая её к полу.
— У тебя есть кровать, — усмехается он. — Возможно, там тебе будет удобнее…
— Нет, — говорит Эовин, решительно качая головой. — Я не просила об удобстве.
Его улыбка смягчается.
— Как пожелаешь.
Он наклоняется и целует её, нежно в сравнении со всеми предыдущими поцелуями. Одна его рука обхватывает её бёдра, приподнимает их навстречу, и медленно, дюйм за дюймом, он проникает в неё, останавливаясь, когда она вскрикивает, отстраняясь и снова проникая, будто она хрупкое создание.
Она чувствует, что он дрожит под её руками. Он хочет большего, он хочет всего, что она может ему дать, но сдерживает себя, и его пальцы скребут по камню. Двигаясь в ней, он скрежещет зубами и постоянно высовывает язык, облизывая губы. Он такой медленный, такой нежный. Как будто она сделана из стекла.
Но она не из стекла.
Зарычав, Эовин отталкивает Гриму, заставляя его сесть, и неловко забирается ему на колени. Он испускает слабый вздох удовольствия, когда она снова опускается на него и её ноги плотно обхватывают его талию. Теперь он полностью в ней, до самого основания.
— Эовин… — произносит он приглушённым голосом. — Пожалуйста…
Мольба делает своё дело, снова разжигая в ней пламя. Она имеет власть над этим мужчиной. Он хочет её, нуждается в ней, умоляет её о чем-то, что может дать ему лишь она одна. Безумно ухмыляясь, она двигает бёдрами, смутно осознавая, что едва ли понимает, что делает. Но что бы она ни делала, это, должно быть, приятно, потому что Грима стонет и делает толчок в ответ, встречаясь с ней глаза в глаза. Когда она снова начинает двигаться, на этот раз быстрее, он присоединяется, содрогаясь под ней. Ему требуется несколько мгновений, чтобы приноровиться, он прислоняется спиной к раме кровати. Эовин хватается за один из столбиков, прямо за его головой, и использует его как рычаг. Она продолжает двигаться, сильнее и быстрее, взглядом впиваясь в его лицо. Прикрыв глаза, он выгибается навстречу ей, бьётся под ней, стонет.
Вскоре он начинает двигаться как одержимый, его рот оказывается на её горле, и он безумно толкается ей навстречу. Трение невероятно. Его естество достигает того же места внутри неё, которого касались его пальцы. Именно это место Эовин старается раздразнивать больше всего, и она резко вскрикивает всякий раз, когда их тела встречаются. Все её внимание сосредоточено на нарастающем жаре внутри, отдающемся в каждом дюйме её тела.
Чувствуя, что её возбуждение усиливается, Грима просовывает руку между их телами и принимается ласкать её нежную плоть, заставляя её вскрикнуть. Медленное нарастающее чувство, которое она испытывала прежде, превращается в стремительно разгорающееся пламя в её венах, всё быстрее и быстрее проносящееся через неё. Она содрогается в его руках, выплёвывая проклятия и мольбы низким от наслаждения голосом, который почти невозможно разобрать. Сбиваясь на отчаянные мольбы, он толкается снова и снова, всё сильнее и сильнее. Он с тысячу раз произносит её имя, его голос становится всё напряжённее, пока, наконец, не срывается и у неё внутри не разливается жар. Эти ощущения ошеломляют её, и что-то в ней самой надламывается, отправляя её на вершину, которую она не могла себе представить прежде. Крепко обхватывая его дрожащими ногами, она кричит, чисто и пронзительно. Когда наслаждение угасает, Эовин прижимается к нему, вцепившись в его шею.
