— Почему? — с презрением в голосе спрашивает Эовин, опускаясь на стул. — Потому что у вас есть член? Женщина может владеть оружием мужчины так же хорошо, если не лучше.

Грима усмехается, прислонившись к одному из столбиков её кровати.

— Мы говорим не о мечах, милая леди, — отвечает он. — Член и меч служат совершенно разным целям.

— Хотела бы я быть так же уверена, как и вы, — произносит Эовин, расчёсывая волосы гребнем. Её голос кажется слишком горьким даже для её собственных ушей. — Мужчины имеют привычку использовать и то, и другое, чтобы запугивать женщин.

Грима пожимает плечами, соглашаясь.

— И всё же, — говорит он, наклоняясь чуть ближе, — вы, думаю, не боитесь ни того, ни другого.

Эовин бросает на него неосознанно лукавый взгляд.

— И то, и другое может быть обращено против своих же хозяев, если знать, как правильно ими пользоваться, — произносит она. — Не стоит бояться того, что ты в силах сломить и подчинить своей воле.

Улыбка Гримы расплывается шире, становясь похожей на кошачью.

— Моя милая и благородная леди говорит, исходя из собственного опыта? Или вы, как я подозреваю, просто строите предположения?

Эовин возвращается к гребню и продолжает расчёсывать волосы.

— Это всего лишь теория.

— Хм, — он издает короткий гортанный звук, почти мурлыкающий, и делает шаг вперёд, постукивая длинными бледными пальцами по полированному дереву следующего столбика кровати. — При желании вы могли бы проверить эту теорию в том переулке.

— При желании я могла бы проверить и свой кулак на вашем лице, — отвечает Эовин с меньшей злостью, чем намеревалась. — Но, полагаю, вам бы это понравилось гораздо меньше.

Грима облизывает губы, вновь становясь похожим на змею.

— Я привык ценить боль.

Эовин снова бросает на него взгляд, и её губы слегка приоткрываются. Она никогда не задумывалась, что он может желать, чтобы она причинила ему боль, что он может даже наслаждаться ею. Никто никогда не говорил с ней о таких вещах.

Поддавшись внезапному порыву, она поднимается со стула и становится в нескольких сантиметрах от него, вглядываясь в его лицо своими широко распахнутыми глазами.

— На что это похоже? — спрашивает она дрожащим голосом. — Желать боль…

Одной рукой он обхватывает её за бёдра и притягивает к себе, сокращая расстояние между ними.

— Позволь мне показать тебе, — говорит он и наклоняется вперёд, чтобы прикусить её кожу на шее чуть ниже уха.

Эовин задыхается. Его зубы приносят одновременно и боль, и наслаждение, они волочатся по её коже, оставляя следы на бледной плоти. Она шипит и отстраняется, а затем, точно одержимый зверь, кусает его в ответ с нечеловеческим рыком. Первое ощущение соленой кожи на языке вместе с его внезапным криком удовольствия заставляет что-то внутри неё щелкнуть; в тот же миг она совершенно исчезает, растворяясь в тех тёмных удовольствиях, которые он собирается ей открыть.

Его пальцы мстительно прочерчивают дорожку на её спине, разрывая сорочку. Вслед за ними протягиваются огненные линии, продолжающие пульсировать под её кожей, даже когда его руки исчезают. Она вновь повторяет движения за ним, своими пальцами проводя по его боку. Он стонет, не думая о слугах, проходящих мимо, и о тех, кто мог бы его услышать, и прижимает её к себе ещё крепче, ловит её косу у основания и оттягивает голову назад, чтобы обнажить горло.

Он посасывает и прикусывает кожу на её ключице, и Эовин думает, что именно этого, да, именно этого она всегда и хотела: чтобы до неё дотрагивались, чтобы ей грубили и сражались с ней, а не оставляли стоять на пьедестале, как холодную статую. Ей нужны его зубы, его кулаки и его рычание у самого уха каждый раз, когда она сопротивляется, точно предупреждение, что он не боится бороться с ней в ответ. Оскалив зубы, она вырывает волосы из его хватки и толкает его, толкает с силой, и он падает на кровать. В её изогнутых губах пляшет улыбка, такая же хищная и голодная, как и у него.

— Мой господин, — говорит она, возвышаясь над ним на расстоянии вытянутой руки.

На его лице застывает порочная ухмылка.

— О, нет, — шипит он, хватаясь за её бедра и притягивая к себе на колени. — Титулами ты здесь не отделаешься, любовь моя. Если ты желаешь даровать мне то, чего я жажду, то ты произнесёшь мое имя. Или даже прокричишь его.

Она смеётся, впивается руками в его плечи, впивается в его губы в похожем на укус поцелуе.

— Заставь меня, — отвечает она, задерживаясь у его рта.

— О, я так и сделаю, — говорит он хрипло и нервно, а затем с рычанием сгребает её в охапку и переворачивает на спину с силой, которую Эовин и не думала ему приписывать.

Его руки — одно лишь их тепло — навевают на разум Эовин тяжелую дымку. Она думает, что ей, наверное, следовало бы возмутиться или сбежать, но каждое животное чувство в её теле требует, чтобы она осталась, боролась и наконец отдалась ему. Как дикая собака, она рычит и кидается вверх, чтобы впиться острыми зубами в нежную кожу на шее Гримы пониже уха. Он снова рычит и освобождает одну из её рук; вместо этого он хватает её за подбородок, заставляя повернуть к нему лицо, и их рты яростно сталкиваются. Он выгибается над ней, другой рукой обхватывая её бедро и притягивая её к себе так, словно сможет проникнуть в неё одним лишь усилием воли.

В этот момент его положение вновь становится неустойчивым, и она хватается за его плечи и толкает, сбивая с кровати. Он спотыкается, но сохраняет равновесие и поднимается на ноги. В глубине его глаз борются желание и ярость. И это оживление на его лице? Как долго он мечтал об этом, спрашивает про себя Эовин, мечтал о вкусе её крови, представлял, какие звуки она может издать в ответ на прикосновения его языка…

Он бросается к ней и ловит её за руки, вытаскивая из мягких мехов, а затем оборачивается и прижимает её к стене, отбрасывая маленький столик, стоящий на пути. Тот с неприятным треском падает на пол, и Эовин подозревает, что теперь он сломан.

— Так вот как бы ты хотела, милая? — рычит он, уперев руки по обе стороны от её тела и преграждая пути к отступлению. — Безо всяких мехов и шелков, лишь стена позади тебя? Полагаю, это достойно воина.

Эовин хватается за ожерелье на его шее и с силой дёргает на себя, прижимаясь к его губам своими и зубами прикусывая его нижнюю губу.

— Ты слишком много болтаешь, — говорит она, наконец отстранившись. — А ты пришёл сюда не ради болтовни.

— Нет, — соглашается Грима и отрывает от её сорочки тонкий рукав, обнажая белую, слегка веснушчатую кожу. — Я пришёл сюда за своим плащом. Но я с радостью возьму вместо него тебя.

Эовин возмущённо вскрикивает и выворачивается из плена, пытаясь убежать от Гримы. Но его рука тут же вылетает, цепляясь за её сорочку; та рвётся, стоит потянуть за неё назад, и тонкое белое одеяние в мгновение ока превращается в лохмотья.

От одного вида её спины в его глазах вспыхивает дикое пламя. Она снова пытается вырваться, но он ловит её, толкает обратно на кровать, и с бешено колотящимся в груди сердцем она приземляется на колени. Издав писк, она пытается отползти, но Грима успевает поймать её, вонзается пальцами в то, что осталось от сорочки, и рвёт, рвёт, рвёт, пока не разрывает в клочья. Сдирая сорочку, он обхватывает её за обнаженную талию, притягивает к себе на колени и посасывает кожу на её плече.

— Эовин, — шипит он, прижимаясь губами к её уху. — О, Эовин…

Она поворачивает к нему голову и накрывает его рот своим. Вновь отвлёкшись на поцелуй, он ослабляет хватку, и она тут же освобождается, разрывает поцелуй и ускользает, оказываясь вне досягаемости его рук. Её глаза призывают следовать за ней, призывают преследовать. Поймай меня, если сможешь.

Зарычав во всё горло, он бросается к ней — но безуспешно. В мгновение ока она поднимается на ноги, с ухмылкой и смехом убегая от него. Грима снова рычит и следует за ней, вскакивая с кровати и пытаясь загнать её в угол, но как раз в тот момент, когда он пытается её поймать, она хватает его за рубаху, кружит, а затем впечатывает в стену. От сильного удара он задыхается и почти пытается улизнуть, но Эовин возвращает его обратно и прижимается к его рту, впиваясь в нижнюю губу. С неуклюжим рвением новичка она пытается снять с него тунику, расстёгивая пуговицы и местами вырывая их с мясом. Туника соскальзывает с одного плеча, затем с другого и комком падает на пол. Рубаху он снимает самостоятельно, стягивая её через голову, и отбрасывает в сторону.