========== Часть 1. Мужчинам - водка, женщинам - вино ==========
— А на этой диаграмме вы можете увидеть, как выросли продажи орловской породы по сравнению с предыдущим годом…
Финансовый директор Грима Галмодович стоял у проектора, бодро сверкая своей кривозубой улыбкой, и битый час распинался, каким удачным этот год оказался для ОАО «Роханский конный завод». Акционеры, даже этим ранним предпраздничным утром прекрасно осознававшие, что от успеха компании прямо зависит их доход, ещё пытались делать вид, будто им и впрямь интересно смотреть на все эти доли, таблицы и процентные соотношения. Однако работники, получающие нормированную заработную плату, уныло клевали носами и всем своим видом давали понять, что в конференц-зале им очень плохо, а дома хорошо: оливье в тазиках стоит, у кого с горошком, у кого с морковкой, а под ёлкой, у кого натуральной, а у кого искусственной, дожидается своего часа целая гора мандаринов. Особенно недовольными своей судьбой казались местные Добчинский и Бобчинский, директор по закупкам и директор по продажам, которых Эовин всегда путала: по иронии судьбы одного звали Тимофеем Валерьяновичем, а другого — Валерьяном Тимофеевичем, и передвигались они почему-то всегда вместе, хотя работали в разных отделах. Сидели они сейчас прямо рядом с ней, и потому Эовин во всех подробностях слышала их праведное ворчание.
— И где это видано, чтобы тридцать первого на работу как штык?
— И не говори, наверняка змей подколодный расстарался. Вон как перед начальством лебезит!
— Эх, будь я немного помоложе, я бы ему…
— Извините, что прерываю, — вклинился в их шепоток оторвавшийся от своей презентации и недобро сощуривший глаза Грима Галмодович, — но рабочий день тридцать первого декабря установил не я, а Правительство Российской Федерации. Я лишь выполняю волю государства, но если у вас есть какие-то претензии, теперь вы знаете, куда обращаться с жалобами.
— При всём уважении… — синхронно начали было Добчинский и Бобчинский, но их возмущение тут же прервал удар кулака по столу.
— Тишина! — гаркнул дядя Эовин, Теоден Тенгелевич, один из учредителей и управляющий конного завода. — Я слушаю доклад.
Все притихли, а Грима с гаденькой ухмылочкой переключил слайд и продолжил своё выступление.
Финансового директора, мягко говоря, недолюбливали. Про него ходило множество слухов: и что мать его была наркоманкой, не любила сына и потому назвала таким поганым именем; и что сидел он в тюрьме за особо тяжкое, но подмазал кого надо и вышел раньше; и что был он правой рукой Мавроди, но когда запахло жареным, сдал всех с потрохами. Эовин в ответ на все эти сплетни лишь хмыкала: козлом он был, самым обыкновенным козлом. Семейные имена — ещё не признак недолюбленности. Вон, её прадеда-казака контузило на войне, и с тех пор так и повелось в их роду давать детям странные имена, почему-то похожие на варяжские. Но это же не значит, что он детей своих не любил. Красть Грима тоже не умел: даже в их компании деньги прикарманить втихую не мог, что уж там обобрать половину страны. Дядя держал его в компании, как Пётр I Меншикова при дворе: за выдающиеся достижения в сфере управления. И отчётность у него всегда готова, не подкопаешься, и вторая бухгалтерия у него на флэшечке настолько маленькой, чтобы в случае проверки можно было проглотить, но ничего глотать не приходилось, потому что и с главой налоговой, Христофором Николаевичем Сарумяном, договариваться он умел.
А уж слухи об отсидке и вовсе казались чем-то заоблачным. Эовин знала Гриму три года, с тех пор, как закончила институт и устроилась в юридический отдел организации. Представить его, совершающего преступление похлеще кражи, она, конечно, могла — иногда он бросал на неё такие взгляды, что, казалось, будь они совершенно одни, он бы точно воспользовался ситуацией. А она бы в ответ воспользовалась своим карманным ножом. И всё же он ни разу не перешёл от слов к каким-либо действиям — всё подкаты слал в мессенджерах да улыбался мерзко. И потому спустя три года Грима не смог бы напугать её даже в тёмном безлюдном переулке, а к его фривольностям у Эовин выработался стойкий, как она думала, иммунитет.
В общем, не любили финансового директора больше, чем похмелье первого января, но ненависть к нему сплачивала людей, и потому ОАО «Роханский конный завод» славилось по всей области своим душевным и дружелюбным коллективом. И одним отщепенцем, который водил какую-никакую дружбу только с управляющим.
***
— Знаете, почему конский навоз считается самым лучшим? Потому что кони много ржут, а смех продлевает жизнь. Так выпьем же за то, чтобы у нас всегда находились поводы для радости и жили мы до глубокой старости!
«Ещё один тост про коней», — уныло подумала про себя Эовин, и безрадостно проговорив «ура» под дружный гвалт весёлых голосов, в два глотка осушила бокал вина. Красного, грузинского. А ей больше по вкусу было белое. Но как дядя Онегина был самых честных правил, так дядя Эовин был правил самых непоколебимых. Из года в год, от праздника к празднику в их доме появлялись только водка для мужчин, вино для женщин и пиво для бани.
Эовин любила свою семью, очень любила, но иногда её начинала тяготить однообразность, с какой в их семье проходили любые празднества. Встреча Нового года была отдельной пыткой. Дядя каждый год приглашал своих друзей и полезных знакомых, с которыми нужно было поддерживать отношения, те приводили с собой жён, почтенных дам и расфуфыренных силиконовых красоток, и взрослых детей, в основном парней, увлечённо поддерживающих разговоры со старшими. Разговоры эти сводились к трём основным темам: бизнес, охота, политика — и ни на одну из них у Эовин не было ни малейшего желания разговаривать в новогоднюю ночь. Ей хотелось смеяться, танцевать и отдыхать, а не производить хорошее впечатление порядочной девушки из приличной семьи. Ей хотелось закидывать в себя рюмку за рюмкой, закусывая солёными огурцами, как делали Эомер и Теодред, а не попивать красное полусладкое, аккуратно колдуя вилкой и ножом над куском курицы. Традиции сводили её с ума, и хоть раз хотелось встретить Новый год вне дома. Правда, подруги звали её в поход по барам, и на крайний случай Эовин твёрдо решила отпроситься к ним. В конце концов, не маленькая уже.
Веский повод сбежать представился очень быстро, когда дядя предложил Эомеру выпить с ним на брудершафт, а Теодред завёл песню, которую в доме Рохановых пели так часто, что у Эовин уже сводило зубы:
— Как за чёрный Терек, как за грозный Терек, ехали казаки сорок тысяч лошадей…
На это у Эовин не хватило ни сил, ни терпения, поскольку ко всему прочему у Теодреда был прескверный голос, а слух — ещё хуже. Эовин тихонько встала из-за стола и начала медленное, но уверенное движение в сторону дяди, сидевшего во главе.
— Дядя, — слегка похлопала она его по плечу, и Теоден отвлёкся от подпевания своему сыну.
— Племяша, что такое? Тебе оливье подать? — глаза у дяди были подёрнуты мутной пеленой алкогольного опьянения, но в сравнении с Эомером, подбородок которого то и дело соскальзывал с кулака, он ещё был как огурчик.
— Можно я пойду к подружкам? Я ведь полночь дома с семьёй встретила? Встретила. А они меня ждут, — состроив самую жалостливую и несчастную мордашку, на какую была способна, Эовин взглянула на дядю с самым честным видом. Теоден слегка нахмурился, но вскоре тяжко выдохнул, приняв решение.
— Можно, можно, но только с провожатым. Одну на ночь глядя я тебя не отпущу.
— Эомер, пойдёшь со мной? Я тебя с девчонками познакомлю, — Эовин подмигнула брату, но тот, явно неуверенный в своей способности куда-либо идти, покосился на дядю.
— Нет, Эомер не подходит — он же выпил. Дай-ка подумать… Точно, Грима Галмодович! Возьми его, он у нас непьющий, к тому же, в школе карате занимался. Грима, ты не против сопроводить?
— Ш удовольштвием, — в быстром темпе дожёвывая кусок картофелины, пробубнил сидевший неподалёку Грима.
«И ведь не подавится, скотина», — подумала Эовин и собралась было возразить, но тут голос подал Эомер.
