Икел распустил силы, словно спруты, по округе, прощупывая территорию, чтобы, не дай боги, никого назойливого не пропустить. Сегодня никто-никто не должен им мешать.
Как только успокоится гроза, можно, наконец, вылетать. А пока что, пока дождь застилает все вокруг, отсекая их от всего мира, подталкивая друг к другу холодком, как раз есть время закончить начатое.
– Я обещаю, я всегда буду рядом, – шипел он и вовсе не врал.
Он всегда будет рядом с ней. На Той Стороне.
– Только обними меня, откройся мне, и мы всегда будем вместе! – обещал он совершенно искренне.
После их разлучит только смерть!
– Мне нужна именно ты, и никто больше… – он добавил в голос отчаяния, чтобы еще немного на нее надавить, но это все равно оставалось правдой.
Для его планов ему нужна именно она.
Сдерживаться уже было тяжело – брачный сезон вступил в свои права, затуманивая
рассудок. Такая теплая, маленькая, приживается к нему всем телом… Приятно плавные бедра хочется сжать до синяков, спина послушно прогибается под его ладонью, от чего девчонка только больше вжимается в него мягкой грудью. Икел дрожал, как в лихорадке, продолжая нашептывать ей то, что она так хотела услышать.
Это было совсем не сложно. Когда ухаживаешь за будущей парой, ее хочется радовать.
Старшие рассказывали ему об этом, убеждали старательно, что это прекрасные и драгоценные моменты, но Икел только кривился брезгливо и просил богов избавить его вообще от полового созревания. Раньше ему казалось это безумно раздражающей и абсолютно лишней прелюдией, а теперь он понимал, как это приятно. Делать и говорить то, что могло ей понравится, что могло ее привлечь – это выходило так легко и естественно, будто всю жизнь он только этим и занимался.
Чем доверчивей она к нему прижималась, тем больше хотелось ее порадовать. Тихея вдруг всхлипнула, и у Икела чуть сердце не остановилось: неужели он ее чем-то расстроил?..
– Что? Что такое? – испугался он, – Ты плачешь?..
Она мотнула головой, так и не показывая лицо.
– Спа-спасибо… – просипела она.
Икел поцеловал ее в висок. А потом в щеку.
– Что мне сделать, чтобы ты улыбнулась? – собственный потерянный и жаждущий голос даже не раздражал, – Что мне сделать?..
– Поцелуй меня, – тихонько попросила она.
Икел порадовался, что она сейчас слишком занята, пряча слезы, и не видит его победной улыбки. Всего одно мгновение – и он вернет лицу полагающуюся робость и неуверенность – что угодно, только бы не спугнуть! – но пока он мог позволить себе немного расслабиться и чуть сильнее впиться пальцами в плавные бедра уже почти официально его пары.
Когда Рез привел Деймоса на поляну, с трудом пробираясь по размякшей дороге, в кресле уже сидел скрюченный клубком, укутанный в плащ дядя Дони. Он поднял голову, и Рез увидел под капюшоном его небритый подбородок, а следом – напряженный взгляд.
Они молча сели, не заботясь о том, что стулья мокрые. Сейчас мокрым было все. Лило с самого обеда и спастись от промокших портков можно было только одним способом – не вылезать из дома. Этого никто из них сейчас позволить себе не мог.
– Мы обошли весь город, пробежались по всем ее местам… – будто бы в оправдание произнес Рез, повышая голос, чтобы его можно было расслышать сквозь грохот дождя, – Уже вечер…
Дядя Дони только кивнул.
– Диана уже часа два там бродит – ничего, – поделился он, – Я нашел Тишину карту Леса… ну, куда он ее водил. Она по этим местам и бродит. Нигде их нет. Ни его, ни ее. Полчаса назад сказала, что не может найти старый храм Единого Бога. Идет строго по карте, а найти не может.
– Какого черта вы ее вообще подпустили к какой-то неизвестной твари с Той Стороны?! – не удержался Деймос.
Дядя Дони мог бы возразить, что «не подпускать» куда-то племянницу из соображений безопасности – очень глупая затея. Только раззадоривать в ней еще больший интерес. Лучше уж контролировать, но… Он бы не мог с чистой совестью сказать, что контролирует ситуацию. Он ни черта не контролировал ситуацию. Под плащом дрожали сцепленные в замок руки – то ли от холода, то ли от волнения. Мужчина не стал отвечать на упрек, только ниже опустил голову, пряча лицо.
– Давай без наездов, а? – вскинулся Рез, – Она постоянно сует свою задницу, куда не следует, и что-то я никогда не замечал, чтобы у тебя или вашего отца каким-то образом получалось ее урезонить!
Над поляной повисло молчание. Спустя еще полчаса из зарослей и пелены дождя незаметно выскользнула тонкая фигурка в неоправданно большой плаще, и Рез едва не начал молиться за упокой их душ, когда молния жутковато изломила очертания Дианиного лица ярким светом.
На мгновение пространство озарило вспышкой, и немного погодя оглушительно загрохотало. В этом грохоте и потонул мой бесстыдный стон, когда я увидела – пусть на долю секунды – но слишком отчетливо, как прижимаются мои дрожащие от напряжения бедра к его торсу. Как тяжело вздымается его грудь; капельки пота на крепкой шее и ужасно непривычную шальную улыбку на лице.
Наполовину расстегнутая рубашка сборилась складками под моей обнаженной грудью, и первым порывом было закрыть покрепче глаза и не думать, как отвратительно, до безобразия открыта я теперь перед ним. Не думать о том, что, может, я поспешила. Этот свет вдруг будто вытащил меня из чувственного марева и все стало слишком прозаично, слишком реально, и оттого немного жутко.
Колдовской Лес, в котором я одна, что слепой котенок; брошенный, полуразрушенный храм, в котором каждый шорох гулко прокатывается по всему этажу… и монстр из страшных сказок, очередным движением вжимающий меня в твердую кушетку и вырывающий из горла новый полустон-полувсхлип, который не было никаких сил сдержать.
Его черные глаза, отчего-то вовсе не терялись в темноте, они только ярче выделялись на белом лице, сверкали в обрамлении снежных ресниц, и их выражение было непривычно голодным, почти безумным, но в них плескалось и такое удовольствие от того, что он видит перед собой, что стыд отступал, сдавался под непреклонным выражением полной убежденности в том, что то, что происходит – единственное правильное развитие событий, которой были полны эти глаза.
Под его ни капли не смущенным взглядом было безусловно стыдно – под ним я почему-то чувствовала себя обманутой, но и нужной, красивой, абсолютно принятой, и лежать под ним настолько открытой с каждым мгновением становилось все легче и легче.
Он порой что-то шипел низко и ласково на непонятном мне языке, переплетая наши пальцы, прижимался к губам то почти целомудренно, будто успокаивая, то глубоко и бесстыже, переплетая языки. И я была уверена, что сейчас перед его глазами именно я, именно мне он что-то хрипло шепчет, и за это я обнимала его за плечи, прижимая ближе к себе и, надеюсь, только в мыслях, просила не останавливаться. Сама ловила его губы, подавалась навстречу, забывая о том, что у нормальных мальчиков в глазах не плещется такая абсолютная чернота, а хорошие девочка не отдаются за пару ласковых фразах на первой же горизонтальной поверхности в жутком местечке, откуда даже убежать, в случае чего, не получится.
В каморке слегка посветлело, когда небо начало расчищаться. Еще продолжал накрапывать дождик, но было понятно, что основное действо уже закончилось – гроза ушла куда-то вдаль, чтобы загнать по домам еще и соседний городок.
Я сидела между Икеловых ног, не таких уж и тощих, как мне казалось раньше, облокотившись спиной о его торс, укутанная в колючее, но теплое покрывало, которая сама же ему и принесла. Он уложил подбородок мне на макушку, обвил руками, мягко, но настойчиво удерживая на месте и не давая одеться.
Пока я поддавалась, потому что двигаться было лениво, а Икел был таким теплым, но долго засиживаться все же не вариант. Но хотя бы полчасика неторопливых разговоров ни о чем я ведь могу себе позволить?
