Я подняла глаза, встречаясь с флегматичным взглядом отца и улыбнулась, соскучившись по его рассудительному и серьезному виду. Привычные, едва заметные морщинки возле носа, овальное широкое лицо и нависшие веки напомнили мне, как давно я с ним не виделась. Папа слегка погладил по моим волосам, прямо как в детстве, когда успокаивал меня после ночных кошмаров. От этого жеста на душе стало так спокойно и радостно, что не захотелось никуда ехать.

Отец заметно изменился за тот период, что мы виделись в последний раз месяц назад: он прибавил в весе, видимо питаясь нерегулярно и вредно, под его глазами появились синяки от недосыпа, а лицо укрывала небрежная щетина. Папа был сильно привязан к нашему дому, поэтому вынужденная смена обстановки сильно пошатнула его здоровье. К тому же, ему было необходимо привыкнуть к новому ритму жизни одному. Когда отец жил с нами, хлопоты по дому лежали на наших с мамой плечах, но теперь ему приходилось все делать самому.

«Маффи». Моя улыбка стала еще шире. Папа всегда называл меня этим прозвищем, сокращенным от слова «маффин», после одного забавного случая. Я осталась дома одна и решила сделать родителям «сюрприз», приготовив шоколадные маффины, но, как обычно, моя попытка готовить не увенчалась успехом, и я чуть не спалила кухню. Благо все закончилось хорошо, и родители приехали вовремя, застав меня с ног до головы в липком тесте.

— Как дела? Все нормально? — я выплыла из воспоминаний, услышав негромкий голос папы. — Зачем тебя в полицию вызвали?

— Не волнуйся, просто формальный опрос.

Папа задумчиво на меня посмотрел, словно обдумывая так ли это на самом деле, и выпустил из своих объятий. Наконец, он кивнул и открыл дверь машины, и я с радостью забралась на сидение, спасаясь от холода улицы.

Салон машины напомнил о том времени, когда наша семья была целой, и мы устраивали поездки по ближним городам штата: ехали по дороге, напевая любимые песни и перекусывая на заправках. На заднем сиденье все еще лежала игрушка овечки, которую мы купили в одной из наших последних поездок. Я улыбнулась, удивленная тем, что папа ее так и не убрал.

До полицейского участка мы доехали быстро, и за это время я пересказала в общих чертах события, произошедшие в поместье Коллинзов, пытаясь как можно мягче упоминать о смерти мальчика. Я буквально ощущала папино напряжение, он часто гладил подбородок: он всегда делал так, когда сильно волновался. После моего допроса в участке мы решили заехать в наше любимое кафе и заодно поговорить определенно о чем-то серьезном.

Около двухэтажного здания полиции стояло много машин, и мы долго искали место для парковки. Внутри участка было шумно: туда-сюда шныряли полицейские, люди с обеспокоенными лицами и тревогой в глазах проходили в кабинеты. Однако в фойе было довольно уютно: на стенах висели разные таблицы и план здания, стояли пару скамеек и доска с фотографиями разыскиваемых преступников.

Я нервно сглотнула, разматывая шарф, который теперь только мешал дышать. Папа сочувствующе улыбнулся, пытаясь хоть как-то меня подбодрить. Мы хотели подойти к стойке регистрации, как меня кто-то окликнул.

— Эйлин!

Я обернулась и невольно почувствовала себя увереннее, увидев приближающегося к нам Льюиса. Парень энергично лавировал между проходящими мимо него людьми, а на его лице играла улыбка. Несмотря на то, что Льюис выглядел усталым, огонек в его глазах по-прежнему блестел.

— Здравствуйте, Льюис Купер, — представился парень, как только подошел к нам, протягивая руку папе. — Я так понимаю, вы отец Эйлин.

— Здравствуйте, — отец пожал руку Льюису, недоумевая, откуда молодой человек знает меня, но в тоже время польщенный, что с ним уважительно поздоровались.

— Мы познакомились совсем недавно, — пояснила я. — Льюис помощник детектива, который занимается расследованием убийства Эрика.

Папа кивнул.

— Ты пришла на дополнительный допрос? — Льюис вопросительно приподнял бровь. — Пойдем, проведу тебя до нужного кабинета.

— Я подожду здесь, — отец провел рукой по моим волосам, приводя их в порядок. Ему всегда казалось, что неаккуратные и взлохмаченные прически мне не идут.

Я последовала за Льюисом. «Зачем меня вызвали? Для каких таких дополнительных показаний?» Кроме того, меня попросили взять с собой сатанинскую библию, найденную в доме Коллинзов. «Вероятно, ее захотят изъять как вещдок». Тревога достигла своего максимума, я перестала обращать внимание на людей, входящих и выходящих из кабинетов. Все источники шума слились в один: болтовня людей, звучащая как жужжание надоедливых мух, работающие принтеры, звук печатания по клавишам и хлопанье дверьми.

— Не нервничай и возьми себя в руки. Тебе просто зададут кое-какие уточняющие вопросы — сущий пустяк, — голос парня вернул меня в реальность.

— Разве не ты будешь вести допрос?

— Я не уполномочен, — Льюис замедлил шаг, оказываясь рядом со мной. — Ну, не вешай носа. Тебя опрашивать будет Томас Уокер, а он хороший парень.

По пути Льюис успевал обмениваться несколькими фразами и даже пошутить со многими полицейскими-коллегами, относясь ко всем одинаково дружелюбно. Офицеры тоже заметно уважали парня: многие приветствовали его первые и смеялись с шуток, которые мне не были понятны и явно предназначались для узкого круга.

Коридоры казались бесконечными. Я никогда не боялась больших скоплений людей, но в тот момент общая суета действовала на нервы. Наконец мы дошли до нужного кабинета. Мой проводник громко постучал в дверь и протянул руку, чтобы открыть, но она сама распахнулась, и из комнаты вышел приземистый офицер полиции лет тридцати пяти с большим горбатым носом.

— Том, это к тебе, — улыбнулся Льюис, и я заметила на его лице сияющие веснушки. «Словно солнечные лучи пробились сквозь мрачные тучи», — я улыбнулась своей же метафоре.

Мужчина повернулся ко мне и пробасил:

— Вы?..

— Эйлин Паркер, — поспешила я, желая уже отделаться от всего происходящего.

Офицер кивнул, приглашая в кабинет.

— Ни пуха, ни пера, — напоследок шепнул Льюис.

— К черту,— вторила ему я, с каменным сердцем заходя в кабинет. Как только я зашла в него, то сразу поняла, что помещение было создано специально для допросов, так как интерьер был сухой, и в кабинете было пусто: только стол и несколько стульев. В этот момент от волнения стены как будто стали давить на меня, мешая полноценно дышать. Я слишком резко села на указанный стул и забросила ногу на ногу. Успокоиться я смогла только вспомнив Льюиса, его задорную улыбку и веснушки.

Допрос пролетел незаметно быстро, и я не успела опомниться, как уже выходила из кабинета. Сначала офицер быстро заполнил какие-то бумажки, спросив имя, фамилию, дату рождения и данные идентификационной карты, а после сразу начал задавать вопросы про тот злополучный день. И я отвечала, вспоминая, как тогда себя вел тот или иной член семьи, каким образом я нашла сатанинскую библию и зачем оставила ее у себя. Книгу тут же изъяли.

Офицер не перебивал меня, старательно заполняя нужные бланки, позволяя полностью окунуться в воспоминания и рассказать мелкие детали, которые я опустила в первый раз. Он спросил меня про поведение Коллинзов уже после преступления, и на минуту я растерялась, пытаясь вспомнить подробности, но этого мне никак не удавалось. И я попыталась объяснить это полицейскому, старательно избегая называть его по имени, которое я благополучно забыла сразу, как зашла в кабинет. Полицейский задал пару наводящих вопросов, и по крупицам я смогла восстановить дни после убийства, но до похорон. Подписав листы, я попрощалась с ним и вышла из кабинета, надеясь больше никогда сюда не заходить.

Стоило мне выйти в коридор, как ко мне тут же подлетел светящийся от восторга Льюис и торжественно вручил мне кружку, полную дымящегося чая.

— Я же говорил, что это будет быстро, — парень одарил меня своей самой очаровательной улыбкой, и я облегченно вздохнула, осознавая, что все осталось позади. — Держи крепкий чай. Все, как ты любишь.