Но почему Шеломин обратился именно ко мне? Не к экспертам по рабству, ко мне, к журналисту? Значит, Шеломину от меня нужны не экспертные доказательства, а привлечение общественного внимания к этой миссии. Очевидно, ему нужно, что бы я в очередной раз устроила утечку информации, обнародовала замалчиваемые факты, выдвинула другие не менее громкие заявления. Ему зачем-то нужно привлечь внимание к нашей миссии. Не дать замолчать и проигнорировать заявление Занозы. Если мне удастся раздуть из этого международный скандал, Союз Миров вынужден будет прислать своих экспертов для изучения ситуации на этой планете. Вот чего он добивается. А если рабства нет? Мы поднимем всех на уши, заставим специалистов как минимум ста восьмидесяти миров прилететь сюда и досконально изучить ситуацию, а они ничего не обнаружат. И как мы будем выглядеть после этого? Речь идёт о репутации человечества как полноправного члена Союза Миров. Наше возвращение на уровень управления галактикой и так не всем по вкусу. В том числе, нашим партнерам по этой миссии.

Ладно, не всё так плохо. Я журналист. Я солдат информационной войны. Моё дело обнаружить поломку вселенной и осведомить об этом остальных, тех, кто сможет её починить. И, к счастью, у меня есть приблизительный список критериев, что бы опознать подходят ли обнаруженные Занозой факты под признаки рабства. С этого и начнём.

Звонкий голос Флоренс возвестил, что я столкнусь с ней за ближайшим поворотом. Капитан увлечённо наводила порядок на станции. Естественно, руками подчиненных.

– Подожди мил друг. Ты мне два дня назад говорил, что это исправишь, – звонко разнесся по коридорам голос Флоренс, с которым никакое звукопоглощающее покрытие не справлялось.

– Да все работает! Там нечего исправлять.

– А что это за потек тогда? Не должно такого быть на моей станции.

– Это смазка подтекает. Это на работоспособность никак не влияет, – возразил он.

– Это на мою работоспособность влияет! – возразила Флоренс. – Что за бардак ты устроил на моей станции?

– Это просто смазка. Это не опасно.

– Это будет опасно для тебя. Если я и завтра это увижу. Никаких пятен и потеков на моей станции! Что бы все исправил.

Борис вздохнул, недовольно покачав головой.

– Не слышу ответа, – не отставала от него Флоренс.

– Да, – выдавил он из себя, – я исправлю.

– Когда?

– Прямо сейчас чтобы ты отстала от меня, – нехотя проговорил он.

– Вот и чудесно. Хороший мальчик, – потрепала его по плечу мамаша.

– Лариса! – коридор огласился ее новым звучным криком.

Я не смогла удержаться от улыбки.

– Доброе утро. Мы не успели вчера поговорить. Я Дара. А вы, должно быть, Борис Лубоед, технический гений станции.

– Гений, ха! – довольно усмехнулся он, – капитану такое не скажите. Рад познакомиться, Дара.

– Она всех вас так воспитывает?

– Ага, – Борис нехотя дал команду роботу снять панель. – Флоренс вообще не понимает, как тут все работает. Но лезет со своими советами везде. Она ни в чем толком не разбирается и не скрывает этого. Как её вообще на эту должность поставили?

– Вероятно, за другие незаменимые качества, – я едва сдержалась, что бы не пошутить про занавесочки, но расшатывать авторитет капитана нельзя ни при каких обстоятельствах. В этом я уже убедилась ни раз.

– Для неё важно, что бы внешне все красивенько и чистенько было, – продолжал бурчать Борис, тестируя место с потеком смазки. – А мне важно, что бы исправно все работало. И работает же! Нет, лезь, исправляй потому что у неё, видите ли, робот третий день здесь пятнышко оттирает.

– Ну, приказ есть приказ, – улыбнулась я.

– Ну что я говорил? Всё… О! Ё! Да клапан перекрой, что ты мне сканер суешь? – прикрикнул он на робота. – Не видишь, что закрепка лопнула?

Он вспомнил о моём присутствии и тихо попросил:

– Флоренс не говори.

И уверив, что унесу эту тайну с собой в могилу, я пошла завтракать.

Сон, как всегда, приглушающий яркость переживаний предыдущего дня, да ещё и помноженный на отсутствие обеда и ужина, делает завтрак особенно вкусным. Вот чего мне не стоило делать, так это возвращаться к мыслям об отравленной еде до того, как тарелка опустеет. Поэтому, я сосредоточилась на сомнительных изысках дизайна интерьера столовой, вероятно, по мнению мамаши Флоренс, вносящих домашний уют в официально-деловую обстановку.

Флоренс словно была сразу и повсюду. Ее присутствие чувствовалось буквально в каждом уголке станции. Она была здесь хозяйкой, и от ее хозяйского взгляда не укрывался ни один винтик на станции. И ни одна занавесочка на иллюминаторах. Зачем они только нужны?

Занавесочки на иллюминаторах. Картинки с пейзажами в совершенно не подходящих к интерьеру рамах. Наверно, в каждом помещении станции удастся найти такие не сразу заметные черты подчинения вкусам хозяйки. Может, ей просто негде хранить хлам, доставшийся в наследство от пра-пра-бабушки? И где-то ещё припасен старый торшер и кресло-качалка? Да, с таким я ещё не встречалась.

Заноза села напротив меня гордая и прямая, словно шест проглотила. И вдобавок, скрестила руки на груди. Судя по позе, она приготовилась стойко выдержать допрос. Об откровенности и доверии у нас с ней пока и речи быть не может.

Я даже не помню, есть ли ей за что обижаться на меня. Я помню только, что ребята из моей компании придирались к ней. Но даже не помню из-за чего. И я ни разу не одернула их. Это сейчас я понимаю, что именно моё отношение всё меняет. Но для осознания этого мне надо было вырасти. А теперь мне надо вывести на откровенность человека, которого я позволяла оскорблять.

Но может, Заноза действительно не держит на меня зла. И её реакция на меня – обычное отношение к журналисту. Я вздохнула и открыла блокнот. Ну что же, будем работать с тем, что есть.

– Итак, вы стали изымать особей и выяснили, что они прекрасно выживают одни, а значит, они не часть роя. Допустим, мы доказали, что рой – противоестественная форма социальной жизни. Но почему ты считаешь это рабством?

– Ты ведь журналист? Тебе нужны сенсации? – Заноза посмотрела на меня с вызовом.

– Да, нужны, – гордо кивнула головой я, – и тебе как учёному, тоже. Как ещё сделать себе громкое имя? Может, как раз такими заявлениями?

– Это не так просто, как в журналистике, – Заноза снисходительно улыбнулась, – в нашей среде за такими заявлениями можно лишь добиться признания собственной невменяемости и вылететь из профессии.

Я готова была оспорить её заявление и привести в пример с десяток светил науки, с которыми мне лично доводилось общаться. Но усугублять ситуацию не стоило.

– И обнародовать серьёзные открытия у нас гораздо труднее. Особенно те, что не вписываются в укоренившиеся представления, – продолжила Заноза и я почувствовала, что это и есть её признание, почему она вообще снизошла до разговоров со мной, до траты своего драгоценного времени на разъяснение мне прописных истин.

– Полагаю, что именно поэтому наш представитель в Союзе Миров и прислал к вам не очередного учёного, а меня, – согласно кивнула я. – Журналиста. Специалиста по раздуванию сенсаций.

Заноза неожиданно расхохоталась.

– А ты совсем не изменилась, – она, наконец, перестала делать вид, что не помнит наших студенческих разногласий. – Меня всегда восхищало с какой наглостью ты отстаивала свои взгляды. Возмущало, но и восхищало. Я хотела быть такой же. Но… мне это не дано.

– Моя наглость теперь с тобой в одной команде, – улыбнулась я. – Так чем могу быть полезна?

Она глубоко вздохнула, собираясь с духом, и развернулась к экрану.

– Смотри, – Заноза вывела на экран изображение какого-то чудища. – Это умпал. А это гарапцал. Именно так они и выглядели.