Серхат Бей стоял всё в той же позе и казался безучастным. Пока Эсма и Нилюфер вели вежливую перепалку, Михримах исподтишка наблюдала за ним и всё больше убеждалась в том, что боится его.

— Ты права, Нилюфер, — продолжала Эсма, разгораясь всё сильнее пламенем негодования. — Нормальным женщинам воинское искусство не нужно, потому что они предпочитают оставаться женщинами. Тебе, полагаю, больше нравится мнить из себя мужчину.

Михримах испуганно вскинула взгляд серых глаз на Нилюфер, предчувствуя приближение бури. Она знала, что её сестра этих слов не простит, а значит, теперь Эсма, как и она, обречена на вечные болезненные насмешки и колкости.

— Лучше уж мнить из себя мужчину, чем быть такими нормальными женщинами, как вы, — с презрением процедила Нилюфер, медленно наступая на Эсму. Та стушевалась от грубых слов и тяжёлого пронизывающего взгляда, но осталась стоять на месте. — И знаешь, Эсма, даже будь я мужчиной, я бы чувствовала по отношению к тебе то же, что чувствую сейчас. Презрение. Ты всю жизнь только и делаешь, что ешь, пьёшь, спишь, гуляешь и сплетничаешь. Как и все гаремные женщины, ты ничтожна, недалека и глупа. Что только доказываешь тем, что предпочитаешь тайные побеги из дворца в намерении насладиться вниманием мужчин учению, саморазвитию и хотя бы каким-нибудь увлечениям.

Эсма вспыхнула румянцем оскорбления и покосилась на Серхата Бея, но он оставался таким же безучастным. Её карие глаза заблестели от сдерживаемых слёз и, резко развернувшись, она спешно покинула поляну, а за ней последовала испуганная Михримах.

— Это было очень грубо, — посмотрев в сторону уходящих султанш, произнёс Серхат Бей и осуждающе покачал черноволосой головой.

— Сама напросилась, — пожала плечами Нилюфер, выглядя удовлетворённой, но всё ещё раздражённой. — В следующий раз подумает, прежде чем попытается меня задеть. Прокатимся до Охотничьего домика?

Не дожидаясь ответа, Нилюфер Султан развернулась и уверенно направилась в сторону конюшни, а Серхат Бей, отправившись следом, горько усмехнулся.

Какие бы грубые и резкие слова не произносили эти губы, они оставались для него самыми прекрасными, но, к сожалению, недоступными. Это мучило и злило его, а также заставляло чувствовать себя глупцом. Кто он, если не глупец, когда желает дочь султана, к тому же, столь самодостаточную и отвергающую любые чувства?

Топкапы. Покои Валиде Султан.

Измученная болью, Дэфне Султан спала, слегка хмурясь. Фатьма Султан, не отходившая от неё все эти дни, уже привычно была рядом с ней. Расположившись на тахте, она занималась любимым делом — чтением, то и дело беспокойно поглядывая на Валиде Султан.

Иногда заходила Мирше-хатун, тоже беспокоящаяся за султаншу, реже Идрис-ага, а ещё Филиз Султан и Эсма Султан, поэтому когда двери распахнулись, Фатьма Султан нисколько не была удивлена и даже не оторвалась от увлёкшего её чтения, чтобы посмотреть, кто пришёл.

Раздались неспешные приближающиеся шаги и шелест стелющейся по полу юбки, а после кто-то насмешливо фыркнул. Непонимающе нахмурившись, так как ни дворцовые слуги, ни Филиз Султан, ни Эсма себе подобного не позволяли, Фатьма Султан подняла темноволосую голову и изумлённо моргнула.

— Здравствуй, — ухмыльнулась Зеррин Султан, с привычным высокомерным выражением взирая на неё синими глазами. — Ты, как всегда, с книгой в руках.

— И тебе бы не помешало иногда брать книгу в руки, Зеррин, — спокойно ответила Фатьма Султан, за долгие годы привыкшая к поведению сестры. — Что ты здесь делаешь?

— Соскучилась по тебе, сестра, — язвительно ответила она. — Решила навестить. Заодно и Валиде Султан. Я слышала, что она заболела, — сказав это, Зеррин обернулась, посмотрела на спящую Валиде Султан и преувеличенно горько вздохнула. — Выходит, правда.

Отложив книгу, Фатьма поднялась с тахты и, подойдя к сестре, которая была выше неё, отчего она смотрела на неё снизу вверх, с сожалением покачала темноволосой головой.

— Как жаль, что ты столь много взяла от своей матери и так мало от нашего отца.

— О тебе могу сказать то же самое, Фатьма. Только быть похожей на мою мать — повод для гордости, а на твою — для унижения.

Зная, что в силу своей мягкости не сможет её переспорить, да и не желая причинять кому-то боль даже своими словами, Фатьма Султан не ответила на колкость.

— Думаю, будет лучше, если ты уйдёшь, Зеррин. Я не хочу спорить.

— Точнее, не можешь, — усмехнулась Зеррин Султан, и, подхватив подол своего бордового платья в руки, развернулась, чтобы уйти, но напоследок добавила: — Была рада повидаться. Лицезрение того, сколь ничтожна твоя жизнь, доставляет мне не меньше радости, чем лицезрение того, как страдает ваша обожаемая Валиде Султан. Как жаль, что та женщина, которая была достойна этого титула, пала жертвой кровавых интриг, и тот шехзаде, который был достоин трона, последовал за ней вместе со своей семьей.

Удостоверившись в том, что слухи о болезни Валиде Султан правдивы, Зеррин Султан намеревалась покинуть Топкапы и вернуться в свой дворец, чтобы оттуда отправить письмо с новостями Карахан Султан, но кое-что помешало ей это сделать.

Проходя по одному из коридоров дворца, она увидела вышедшую из-за угла высокую и болезненно худую женщину в простом бежевом платье. Её тёмные волосы были стянуты в простой узел на затылке, а на правой руке сверкало драгоценное кольцо с синим сапфиром, которое она тут же узнала.

Как же ей не узнать, когда валиде столь яростно ненавидела его и так часто с горечью упоминала о нём, как и о никяхе отца?

Ненависть вспыхнула в ней, обожгла всё изнутри и возродила утихший с течением лет гнев и притупившуюся боль. Тяжело дыша, Зеррин Султан с пугающим злобным выражением лица подошла к женщине, разрушившей её жизнь и отобравшей у неё всё самое дорогое, что у неё было.

— Эсен Султан.

Напряжённо смотря на неё серо-голубыми глазами, Эсен Султан сдержанно поклонилась и хотела было пойти дальше, но Зеррин Султан с силой схватила её за локоть, дёрнула обратно и, не обращая внимания на ошеломление и растерянность женщины, приблизила к её лицу своё.

— Долгие годы я ждала нашей встречи, — ядом лился её пронизывающий голос. — И вот, она случилась. Я слышала о том, как вы жили в Старом дворце. Осознание того, что вы влачите жалкое существование в бедности и нужде, лишённая любви единственной выжившей дочери и сломленная потерями, придавало мне сил и помогало мне справиться с той болью, на которую вы меня обрекли.

— Султанша, прошу вас, — дрожащим от напряжения или же от сдерживаемых слёз голосом отозвалась Эсен Султан и попыталась высвободиться, но безуспешно. — Отпустите меня.

— О, нет. Я не отпущу, — зло усмехнулась Зеррин Султан, ещё сильнее сжав локоть женщины, при этом сознавая, что причиняет боль. — Ни свою ненависть. Ни свою боль. До тех пор, пока не причиню вам столько же боли, сколько вы мне причинили. Пока вы не сгорите в том же пламени страданий, что и я. Пока не лишу вас всего того, что вам дорого. А после, когда вы будете сломлены и повержены, я волью вам в горло яд, как вы поступили с моей матерью, и буду наслаждаться вашей агонией, а после и смертью. За все те убийства, что вы совершили, этой кары будет недостаточно, но в ином мире вы за всё расплатитесь по заслугам.

Резко выпустив её локоть, Зеррин Султан обошла напряжённую Эсен Султан, которая тут же схватилась за него, ноющий от боли. Тяжело дыша, она пыталась справиться с нахлынувшими на неё чувствами, но не смогла. Прижав бледные ладони к лицу, Эсен Султан горько расплакалась и бессильно прислонилась плечом к стене.

Топкапы. Гарем.

Вернувшись во дворец, Нилюфер Султан прошла мимо ташлыка, откуда раздавались разговоры и смех наложниц, и направилась в свои покои, дабы отдохнуть после тренировки и конной прогулки, но, увидев вышедшую ей навстречу Бирсен-хатун, остановилась посередине коридора.

— Султанша, — поравнявшись с ней, поклонилась Бирсен-хатун. — Простите, мне нужно идти.