Стамбул. Мраморный павильон.

Пустой, тёмный и погружённый в звенящую тишину Мраморный павильон имел мрачную атмосферу, и, ступая по одному из тёмных коридоров в сопровождении напряжённой Бирсен-хатун, Эсен Султан чувствовала себя двояко.

С одной стороны, ей было страшно. Много лет назад она также, как и сейчас, встречалась здесь, в Мраморном павильоне, с гадалкой Алджи-хатун. Та предсказала ужасные вещи, которые в большинстве своём, к сожалению, сбылись. И это пугало ещё больше.

С другой стороны, она чувствовала необходимость этой встречи. Сейчас ей необходимо было узнать, что ждёт её и её детей в будущем. Возможно, зная, что будет, она сможет этого избежать или как-либо изменит ход событий? А может быть, окажется, что для Михримах эта свадьба в действительности станет благом, и ничему мешать не придётся?

— Здесь, — раздался шёпот Бирсен-хатун, и, обернувшись на неё, султанша увидела, как она указывает в сторону одной из дверей.

Натужно сглотнув, Эсен Султан толкнула дверь, и они оказались в маленькой квадратной комнате, погружённой в полумрак. Всё, как и в прошлый раз.

Старуха в чёрном плаще, в которой султанша с трудом узнала Алджи-хатун, трясущимися морщинистыми руками сняла с седовласой головы капюшон и поклонилась.

— Вот мы и встретились снова, госпожа, — проскрипела Алджи-хатун, обратив чёрные глаза к Эсен Султан, которая вздрогнула от этого пронизывающего взгляда.

— Многое из того, что ты предсказала, сбылось, — после недолгого молчания заговорила султанша, мрачно усмехнувшись. — У меня в действительности было четверо детей. И в действительности трое из них уже мертвы. “Один умрёт, не вдохнув жизнь и не увидев мир, второй умрёт от твоих рук, что сами бросят его во мрак смерти, а третий станет кровавой жертвой”. Так и случилось. Я потеряла ребёнка, не сумев родить его. Свою дочь выронила, и она, будучи младенцем, умерла. Своими же руками я отдала её смерти. А мой сын… — её голос сорвался из-за подступивших слёз. — Стал кровавой жертвой. Его отравили.

Бирсен-хатун сочувственно посмотрела на свою госпожу, в то время, как Алджи-хатун спокойно слушала её, слегка хмурясь.

— И предсказание о кровавой жене, несущей смерть, сбылось. Ею оказалась Карахан. А её сын и был тем, ради кого она убивала. Но я не понимаю, почему предсказания сбылись лишь частично.

— То, что предсказано — сбудется, — покачала седовласой головой гадалка. — В своё время.

— Вы предсказали, что из моих детей “один ребёнок будет процветать, и золотой будет его корона, а остальные будут гнить в земле, и золотыми будут их саваны”. Из четверых моих детей в действительности выжила лишь одна дочь Нилюфер, но я не понимаю… Что значат слова о процветании и золотой короне?

— Такова её судьба, — снисходительно усмехнулась старуха, и усмешка исказила её морщинистое лицо, сделав его несколько зловещим. — Перед вашей дочерью ляжет путь, ведущий к процветанию, богатству, счастью и, главное, огромной власти. Теперь, когда вы сказали, что этим ребёнком, выжившим из всех ваших детей, является дочь, я вспомнила…

— Что вы вспомнили? — напряжённо переспросила Эсен Султан.

— Образ в золотой короне, что я видела. Он был женским. В прошлый раз я не была в этом уверена.

— Но почему… в золотой короне? — непонимающе нахмурилась султанша, начиная раздражаться из-за того, что гадалка не может сказать чего-то нового или хотя бы определённого.

— Я имела в виду не те диадемы, что вы, султанши, носите в качестве украшений, — тоже с толикой раздражения проскрипела Алджи-хатун. — Золотая корона — это символ власти. Власти правителя. Я очень хорошо запомнила то видение и то, как выглядела эта корона. Высокая, тяжёлая, отлитая из золота и украшенная разноцветными драгоценными камнями. Чёрными, красными и жёлтыми.

Эсен Султан всё ещё непонимающе хмурилась и выглядела озадаченной словами гадалки.

— Султанша, спросите насчёт кровавой жены, — подойдя к ней со спины, прошептала Бирсен-хатун. — Про кровь, яд и солнце.

— Ещё кое-что, — снова взглянув на старуху, произнесла Эсен Султан. — Было предсказание относительно “кровавой жены”. “Со смертью султана Орхана власть возымеет не мужчина, а женщина. Кровавая жена. Она будет верховодить силами этого государства, а после её сын, вскормленный кровью и ядами, сменит её, но не раньше, чем солнце погаснет и родится заново”. Султан Орхан мёртв, но правит не “кровавая жена”, коей оказалась Карахан, а его сын султан Баязид. Что это может значить?

— Вы то торопите будущее, то не можете разобраться в его предупреждениях, — неприятно и скрипуче хохотнув, отозвалась Алджи-хатун. — Разве после смерти султана Орхана не было того недолгого смутного времени, пока тогда ещё шехзаде Баязид шёл со своим войском на Стамбул, а Карахан Султан объявила себя Валиде Султан и регентом престола?

— Но её власть не признал Совет Дивана. Да и она, если можно так сказать, “правила” всего несколько дней, пока до Стамбула со своим войском, поддержкой янычар и Совета Дивана не добрался шехзаде Баязид.

— Но ведь правила? Я не говорила, сколько времени она будет править, просто потому что не видела этого.

— Хорошо, — неохотно согласилась Эсен Султан. — Но что насчёт её сына? Вскормленный кровью и ядами? И вы сказали, что он сменит её на престоле, но на престоле султан Баязид.

— Не понимайте эти слова буквально. Вскормленный кровью и ядами — значит, выросший среди убийств, крови и яда.

В серо-голубых глазах султанши проступило растерянное понимание. В действительности, шехзаде Махмуд рос среди убийств, которые совершала его мать, среди крови, которую она проливала, и яда, который и был её орудием.

— Я предсказала, что он сменит её, и вся власть окажется в его руках. Как я уже говорила, то, что предсказано — сбудется. В своё время. Это случится не раньше, чем солнце погаснет и родится заново.

— И причём здесь солнце? — снова перестав понимать, переспросила Эсен Султан. — Хотите сказать, что… — напряжённо заговорила она, а после осеклась и неверяще усмехнулась. — Шехзаде Махмуд в будущем займёт османский трон? Но это же невозможно. У султана Баязида три шехзаде. Пока у них нет собственных сыновей, значит шехзаде Махмуд — четвёртый в очереди на османский трон, но у него появится шанс занять его только в случае их смерти.

— Я не могу знать, как это случится, но знаю, что это случится и знаю, когда, — туманно проговорила старуха и, видимо, считая, что разговор подходит к концу, набросила на седовласую голову капюшон. — Не раньше, чем солнце погаснет и родится заново. Большего сказать не могу.

— Вы уходите? — испуганно спросила Эсен Султан, видя, как старуха заковыляла в сторону двери. — Но я хотела узнать будущее.

— Я больше не гадаю, — не обернувшись, отозвалась Алджи-хатун. — Моих сил едва хватает на то, чтобы жить, а гадание забирает их слишком много. Я не могу вам ничем помочь.

Гадалка вышла из комнаты, погружённой в полумрак, а Эсен Султан потерянно смотрела на закрывшуюся за ней дверь, не зная, что делать.

— Нам следует вернуться во дворец, султанша, — мягко прикоснувшись к её плечу, проговорила Бирсен-хатун. — Аллах, сохрани, что же мы узнали. А если то, что она сказала, правда? Карахан Султан снова добьётся своего и всё-таки сделает своего сына султаном? Нужно было её казнить…

— После того, что она совершила, я не могу этого позволить, — мрачно процедила Эсен Султан, вспыхнув от ненависти при одном только упоминании Карахан Султан. — Скольких она убила ради власти? Обманом и интригами толкнула меня на убийства, а после отравила моего мужа и сына. Она достойна лишь смерти в муках, а Всевышний не только сохранил жизнь ей и её сыну, но и снова дарит им благополучие и власть. Это ли справедливость?

Горько усмехнувшись, расстроенная Эсен Султан, набросив на темноволосую голову капюшон, вышла из комнаты. Бирсен-хатун поспешила ей в след.

Вечер.

Топкапы. Покои Валиде Султан.

В то время, как в ташлыке веселились и танцевали простые наложницы, предоставленные евнухам и калфам, в самых больших и роскошных покоях гарема собрались представительницы правящей семьи, ради той же цели — праздновать.