каждым живущим отныне владеет страх.
письма вскрывает невидимый комиссар.
если бы знала, как в этих ночных кострах
корчится от досады сартр.
я засыпаю в ритме солдатских пли.
твоим маякам недостаточно парохода.
и я клею бумажные корабли,
дожидаясь тысяча девятьсот сорокового года.
правильный след
в обожженное горло втекая спокойно,
раздирая ещё не зажившие ранки…
чудо было бы чудом, когда бы не пойло,
обагрившее доски чужой коммуналки.
и пока очевидно: так надо обеим,
чтоб наутро по разные дни баррикад.
питер маленьким янки бордово робеет
новым солнцем. а мне леденеющий мкад
очень нужен, чтоб было куда не вернуться.
и лечиться… хотя я не верю врачам.
я всё вижу, как рвутся, натянуто рвутся
между нами последние нитки. и чай
будет утром из разных небьющихся чашек.
истерить не хочу, но по разным домам.
всё, что было когда-то единственно нашим,
расплескав для подростков, их кошек и мам
очень ало – как повод для свежих газет,
кинутых в почты широкий карман…
белым-белым очертит мой правильный след
на земле молодой капитан.
копыта-хвост-чешуя
ничего не хочу знать о том,
кем занят твой вечер, чем задан тон,
как нам было явно, что потерять,
и я перешел с voulez-vous на ять.
ты непременно ставила на zero,
я разбивал то место, где вырос рог,
а затем копыта-хвост-чешуя=
я наконец-то стал походить на Я.
и как тебя осенило вдруг поутру,
что сквозь меня черти нашли дыру
в мир, который почти на дне.
и дело точно теперь во мне.
ничего не хочу знать о том,
кем признан твой ум и запачкан дом.
мои дела поважнее такой фигни.
черти с тобой. и дело теперь не в них.
де факто
дни растворяются сахаром в уличном чае.
думаешь, история возвысит твоё отчаяние?
скорее, запомнит ростовку, цвет глаз и профиль,
любимый сорт женщин, яблок и кофе.
и по фактам ты выйдешь обычнее всех живущих,
не выделишь из толпы, не отфильтруешь из гущи.
хотя сейчас мы видим тебя остервеневшим Иудой и брутом.
тут дело не в тридцати монетах,
не в ослепительности момента,
а именно в этой конкретной минуте.
довольны
всё же это где-то должно остаться:
под мраморным настом метрополитных станций,
в прогрессии увеличения дистанции,
в латиноамериканских танцах.
в ча-ча-ча запрятанным между слогами.
в чемоданах с гранатами, кейсах с деньгами.
в моно-, сверх– и какой другой полигамии.
у шарлатана в кармане, у честного под ногами.
где-то остались имя и прошлый азарт.
и то, и другое моё. читать по глазам
нас вынуждают высокие радиоволны.
ты там не парься, Господь, мы всем довольны.
дышим тем, что нам подсыпают в воздух.
особо строптивые – тем же, но через марлю.
и те, и другие – почти в одинаковых дозах.
отдаём голоса то Тебе, а то дарвину.
нас допускают только до этого выбора,
будто у нас черепа изнутри выбриты.
байкал аккуратно перенесён куда-то под выборгом,
а реликтовые леса как несогласные вырублены.
небо в морщинах от бесконечных Ту.
куда ни кинь взгляд – уже пересёк черту.
куда ни кинь слово – оно отпружинит в тебя.
куда ни засунь календарь – конец октября.
зверски знобит после пустынного лета,
но никто не решился пока на наречие «больно».
где-то должны ведь храниться имя моё, и азарт, и подобное этому.
ну Ты там не парься особо. мы всем бесконечно довольны.
похищение европы
ты проиграл не зевсу, дурак, а ветряной мельнице.
у меня выпадают зубы каждую ночь.
вот она мнётся перед тобой – никогда не изменится –
«я ухожу от тебя, забираю дочь».
а как карты, стволы – не было мне дилемм.
я был должен её украсть – не иначе.
добычу не кормят с рук, но добыча с тем,
у кого заломлен приклад – на удачу.
на руке звезда – это джаст фор фан.
нет таких давно – я же чую след.
пять в кармане дней, не осталось стран.
нет её нигде. и со мною нет.
паскаль
мимо непричастности к тебе, мимо мельниц,
мимо причалов, мимо заметок про босха.
мимо пули, диспансеризация, мимо верность.
мимо доков и мимо дома из воска.
меня апробирует лето на свежие раны.
кончай с этим небом, я видел его изнутри.
самолётик скользнул, я сжимал кулаки по карманам.
и ничего не случилось. горшочек – вари.
от её имени вяжет во рту и ломит в грудине.
я его мял в ладошке, едва ласкал.
париж не приучен рвать, он располовинил,
прожевал, не глядя, тебя, паскаль.
ничего от нежности, суть – скандалы.
у неё нет запаха для меня, нет места.
её пьяный рот, неприлично алый,
не влечёт ещё. и не будет.
честно.
выпад
ты пахнешь снегом – выпадом сезона,
моими пораженьями в лото.
ещё бензином, духотой промзоны,
досадной новизной пальто.
приметы к одному: похолодало
в постели, разделённой на двоих.
все пули – бумеранги. мне досталось
от выстрела вчерашнего. затих
испуганный трамвай в истоке парка.
тебе идёт измена, как мне шрам
на шее. день остался жарким,
я через санту вещи передам.
ему – успехов, мы едва знакомы.
тебе – всего, что было раньше здесь.
вот осень на краю законной комы,
и я закончился. почти что весь.
sos
ни грамма сомнений – пластилин налип на карманы.
жизнь катится как трамвай – под безупречный откос.
когда ты подо мной, как ткань под открытой раной,
я – океан, не пропускающий сигнал sos.
твоим маякам подменяют координаты,
они находятся на перекрёстках, как светофоры.
тебе следует чувствовать себя виноватой
за принятые от меня форы.
следует остервенело сдаваться многим.
следует – значит следуй дорожным знакам.
твою тайну неумело скрывают ноги,
а мою – рёбра – нелепые архипелаги,
затонувшие в северном море.
из двух зол
всё закончится раньше, чем мы ляжем спать –
