что-то не так… и мне странны

попытки полётов из резких падений

и душные ночи верёвкой на шее.

ты меня оставляешь; я, видно, не гений.

а рваные раны – попробуй зашей их.

не хочешь? не стоит. гуляю по шпалам

и носом в осоку ночую на поле.

трагично?! да что ты… с английским накалом

британцы скорбят. промахнулись в футболе.

до колик сердца нарушая путь,

бежать к тебе, срываясь к шоку трижды.

дрожит в зубах. давно не продохнуть…

какой тут флирт? теперь бы выжить…

июнь дробит межпозвонковый слой,

июнь нахально стелет мне гортань.

он любит шлюх, он воровато злой.

а я люблю одну. и грубым «перестань»

ему кидаю сочный повод вдруг

уйти, оставив середину где-то.

так судорожно лгал: она мне друг.

так ядерно хотел и не дожил до лета.

твой город серо-прост

и мал настолько, что я касаюсь неба,

вставая в полный рост.

четыре, три… и ты не хочешь больше считать

дохлых рыбок в этой бездонной чаше.

девальвация – слово от дьявола, значит опять

ничтожно мало, что могло бы быть нашим.

это кто-то сфальшивил, сломался. кто?

когда межгород – сдутый спасательный круг,

когда только кровь, там, где должен ток

по проводам. когда вдруг

солнце режет глаза до слёз.

и я в мадрид – загонять быков,

а ты в какой-то там окский плёс.

мы молились до языков,

стёртых о зубы. не помогло.

переулками до проспекта, а там напиться.

находиться где-то и быть искомым –

разница. кто вязал на спицах

молоко в мой кофе, бывает дома

по утрам. и в ванной читает фроста.

герои сидят на стероидах + диете,

выживают из собственного ума и роста;

на героев пытаются походить все дети.

но, походя, пробуют страсти под коксом.

а после: весь мир – неплохая сепия.

хочешь быть гением – занимайся боксом

и зацени, что отколола сербия.

у героев такой гонорар, что тебе не снилось.

я в прошлом из них, но теперь в завязке.

одного не пойму, объясни на милость:

почему потянутая когда-то связка

так мешает дворами?

я пялюсь в зеркало

и заношу кулак…

в воздухе пахнет корридой – игрой вслепую.

падать нестрашно – стеклянные лица трав

отрицают меня, как стена отражает пулю.

ниоткуда является странный мальчишка-стафф,

и всё очевидное становится невероятно.

чужая кровь не даёт ни сна, ни особой силы.

моя рубаха – пособие въедливым пятнам,

поражение тайда по полной. а ты просила

завязывать с этим большими морскими узлами,

учиться быть проще, понятнее, веселее.

завести в доме детский смех вперемешку с лаем

дворового шарика, имя твоё лелеять.

вместо – город стекает в ботинки, и ты сбежала

туда, где в воздухе пахнет рыбой. хорош улов!

я каждую ночь люблю тебя неумело, давлю на жалость,

спасаю рогатых. и мне не хватает снов.

внутренне знаю: со мной справляется улица.

ускорение неба рассчитано до утра.

лёгкие тяжелеют тем, что табак не курится.

решаю отказаться от своих прав.

один к одному: только бросаюсь драться,

снимаю штаны, покупаю шприц –

ниоткуда являются папарацци

на моё стервенейшее из всех лиц.

даже купленная за углом нина

просит читать ей вслух.

кролик смеется, когда я стреляю мимо,

не сумевши выбрать из двух.

а я помню твое плечо, просто память тела

не желает считаться с моими табу.

цена на поэтов заметно взлетела,

победив алкоголь, пистолеты, траву.

смотри-ка: всё движется по спирали.

не только деньги путешествует из рук в руки.

мне гораздо спокойнее думать: «тебя украли»,

нежели «ты сбежала к какой-то суке».

хотя даже победа всегда равноценна сделке.

уходишь? пожалуйста. следующий – велкам.

нет ничего в том, чтобы плакать с глазу на глаз –

никто не откажет мне в моих ранах.

если он снимает тебя в шератон палас,

удивительно, что ты говоришь о подъёмных кранах,

о которые спотыкаются глаза вечерами

в каком-то там бутово в съёмной квартире.

поселяю тебя в единственно подлинном грамме,

купленном мною у театра сатиры.

ты можешь быть хуже старых актрис и собак –

кажется, вот не дышишь. потом – показалось.

ничего странного: говорю, что иду в кабак,

и ловлю такси до площади трёх вокзалов.

ты – клон моей подлости. калька из калек.

на передовице воскресной газеты

вас находили, хотя не искали,

в приличных отелях. вы полураздеты,

пьяны и довольны. и, кажется, вместе.

четвёртые сутки, восьмые недели.

ты спишь на мансарде в разобранном кресле,

грозишь мне разводом, имущество делишь.

меня нарекают «кретином» соседи,

пока он меняет на доллары баррель,

пока ты мутируешь в миссис и леди,

пока я штурмую ближайшие бары.

а помнишь, когда-то мне прочили славу

высоцкого, бродского, кафки и чёрта.

ты проявлялась во всех этих главах

моих эпопей. независимо чёрной

казалась нам ночь. в середине финала

ты что-то такое печальное знала,

что плакала, всё мне всегда разрешая.

ни бедность, ни молодость нам не мешали.

но время всё вышло в абсурде, попойках,

моих путешествиях в койку из койки.

ты – клон моей подлости,

но до меня тебе далеко.

на голой площади, где не осталось птиц,

кто-то, смотрящий предельно вниз,

стоял у стены параллельно скопленью лиц

и каждому рядовому шептал: промахнись.

оставалось состроить планы на новый год

с решением Бога. лежащему у стены

было чертовски холодно. шла в расход

вторая обойма. я собираю сны.