Моих фотографий десятки. На многих я, мягко говоря, настолько неудачно получился, что, если бы они были настоящими, мгновенно сжег бы их. Не дай Бог, кто ещё увидит…
– А вот и Вилек! Ты, конечно же, знаешь его, – то ли с вопросом, то ли с утверждением обратился ко мне Валентин, указывая на модно одетого парня, идущего по другой стороне улицы. – Если не знаешь, познакомлю. Великий шулер. Его еще называют заслуженным тренером по преферансу.
Валентин тут же засвистел, и когда его знакомый оглянулся, замахал обеими руками, приглашая перейти на нашу сторону…
Я сразу вспомнил, как чуть больше года назад, когда денег у меня совсем не было, проигрался в карты парню, который недавно вернулся из лагеря и целыми днями стоял у винного магазина, вымогая у всех на водку. Он знал, где я живу, собрал человек пятнадцать своих друзей, и они все нагрянули к нам во двор. Они даже не постучали в дверь, а только кричали, страшно ругались (чем переполошили всех соседей) и обещали друг другу, что сделают со мной, если не отдам долг.
Все это произвело на меня сильное впечатление. Неделю не выходил из дома, тасовал карты. В результате придумал систему, при помощи которой, совсем не глядя на колоду, мог сдавать себе любые карты. А в игре и надо было всего лишь раз сдать кому-то хорошие карты, а себе ещё лучше.
Знакомый Валентина еще переходил улицу, приближаясь к нам, а у меня уже возник план обязательно сдружиться с ним и выведать все его карточные секреты.
Не окликни мы тогда Вилька, как звали Володю приятели, сокращая его фамилию, может быть, он так и прошел бы по другой стороне улицы мимо моей жизни.
Он был евреем и старше меня на шесть лет. Совсем недавно окончил институт, работал рядовым инженером в каком-то НИИ. Мы жили в шести-семи кварталах друг от друга и часто по вечерам часами ходили от моего дома к его дому, и расставались лишь за полночь.
Он вспоминал всякие смешные истории – как устраивал приезжих с Кавказа в институт, а порой сам сдавал за них экзамены и брал за это деньги. Рассказывал про свои картежные похождения, показывал, как передергивать карты.
Наверно оттого, что с детства занимался музыкой, мои пальцы оказались чрезвычайно приспособленными для карт, и уже через час-два, все, что он показывал, я мог делать почти так же хорошо. Мы оказались в разных «весовых категориях». Он прекрасно играл во все игры, просчитывал карты, я же умел лишь ловко сдавать, и про многие игры понятия не имел.
Сдружились мы очень быстро. Недели через две-три после нашего знакомства он сказал, что давно ищет настоящего друга. Именно об этом и я мечтал с детства.
– Знаешь, – запомнились мне его слова, – хочу быть сильным, и сильным мира сего.
Эти слова упали на благодатную почву. Ну а то, что сила не в мускулах, и обсуждать не приходилось. В отличие от ребят из нашей компании, для него деньги были не только средством загулять. В их накоплении, чтобы затем пустить в оборот, видел он смысл своей жизни.
«Мне, конечно, по пути с этим человеком, – думал я тогда. – Ведь он обязательно станет богатым».
Как уже говорил, мы были соседями. Жил он в таком же маленьком доме, как и я, только без участка. Несколько раз приглашал к себе домой, как правило, по утрам, когда родители работали. И вот однажды довелось познакомиться с его матерью.
Когда она зашла, я сразу же почувствовал себя неловко: во-первых, на столе стояла бутылка водки, а во-вторых, Володя достал из холодильника всякие еврейские закуски.
Володина мать не говорила на понятном мне языке, типа: «Уходите отсюда сейчас же, что вы здесь устроили?»
Она медленно ходила вокруг стола и, обращаясь ко мне, довольно спокойным голосом повторяла:
– Гой, что ты ешь мою селедку? Хороба тебе в бок.
– Не обращай на нее внимания, – наливая водку, прокомментировал Володя. – У нее просто зубы болят.
Когда она вышла в другую комнату, он, понизив голос, объяснил:
– Иногда она приходит домой, когда никого нет. Ищет, куда я спрятал деньги. А часть денег в крупных купюрах я прячу под стелькой в ее тапочках.
Через несколько месяцев мне пришло на ум спросить Володю: что же такое «гой» и «хороба».
– Гой, это значит не еврей, – растолковал он, – а хороба, это ты не расслышал: она говорила «хвороба», чтобы ты заболел, значит.
В это же время в нашей семье случилось несчастье: после инсульта парализовало отца. Ему было 58 лет. Моя мама работала шофером на машине «скорой помощи», и как раз заехала домой пообедать, когда с отцом случился удар. Поликлиника находилась рядом с домом, и уже через пять минут врачи приводили отца в чувство.
В день, когда с ним случился удар, я пришел домой очень поздно и совершенно пьяный. Мать с сестрой разбудили меня рано утром и сразу же сказали, что папа в безнадежном состоянии, и если я хочу его застать живым, должен немедленно идти в больницу.
Полтора месяца отец пролежал в больнице, и мать с сестрой не отходили от него. Я же за все это время навестил отца лишь один раз.
То лето оказалось самым пьяным в моей жизни. Колесо, в котором я стремительно вращался, после встречи с Володей, закрутилось еще быстрей. Каждый раз, когда мы встречались, происходил один и тот же диалог.
– Старик, – говорил я, – давай поедем куда-нибудь, найдем девочек.
– Обязательно, – отвечал он, – только сначала давай пива выпьем.
Мы всегда так и делали. А потом уже было не до девочек. Объяснялось все просто. Один из приятелей Володи заболел венерической болезнью, и мой друг панически боялся, что с ним может произойти то же самое. О своем приятеле Володя упомянул лишь вскользь, и пока я разобрался, что к чему, успел пройти ускоренный курс по употреблению пива с водкой.
В те полтора месяца, когда отец лежал в больнице, я ни разу не задумался, что он ждет меня, и как невыразимо больно было для него, оказавшись на грани жизни и смерти сознавать, что сын просто забыл его, предал.
У него оказалась огромная воля к жизни. Едва встав на ноги, по нескольку раз в день он спускался с пятого этажа, где находилась палата, на первый и поднимался обратно. Он победил смерть.
Бремя забот, связанных с содержанием семьи, дома, полностью легли на маму. Ночами она работала на машине «скорой помощи», а днем возилась в огороде, ухаживала за отцом, занималась домашним хозяйством. Мы продолжали жить в том же домике. О таких говорили, что все удобства там на улице. За водой ходили к водопроводной колонке и таскали тяжелые ведра. Туалет – во дворе. Не было и центрального отопления, зимой ежедневно топили печку дровами.
Когда-то один из одноклассников, придя ко мне, с удивлением заметил:
– А я и не знал, что ты в сарае живешь.
Вот тогда мне и показалось, что все мои неудачи, особенно с девчонками, связаны с домом, с нашей бедностью. И я стал стыдиться родительского дома.
Вскоре и я попал в ту же больницу, где недавно лежал отец. Меня послали на обследование от военкомата. Через неделю, врачебная комиссия признала меня к службе в армии негодным.
Вначале осени Володя познакомил меня с друзьями – Маркушкой и Пиней (так он ласково называл Марика и Петю). Оба были старше меня почти на десять лет.
Однажды при мне они заговорили о Боге, очень серьёзно и увлечённо. С интересом слушал их, у меня не возникало никаких сомнений, что они верят в Его существование. Затем речь зашла о каком-то Моисее, о том, как он сорок лет вел евреев по пустыне. Они даже заспорили о точности изложения этого в Торе.
О Торе никогда до этого не слышал, но понял, что речь идёт о какой-то еврейской книге, где и описаны все события, о которых они спорили.
Первый раз в жизни я слышал, как кто-то серьёзно говорит о Боге. Это была также и первая для меня информация о Библии.
До этого не однажды задумывался, есть ли Бог или нет. Если Он существует, думал я, то должен был как-то раскрыть Себя людям, вступить с ними в контакт. Если за столько лет существования человечества Он этого не сделал, значит, Его нет.
