Урутонга, заметив, что на ней ничего нет, схватила кусок циновки и со всех ног куда-то побежала. Это был её второй просчёт, ведь маленький Тафаки следовал за ней до тех пор, пока мать не выдернула пучок травы и скрылась в образовавшейся ямке. Некоторое время мальчик думал. Он был ещё достаточно мал, чтобы не быть пугливым. И он был достаточно мал, чтобы быть пугливым. Точнее Тафаки ещё не знал, что такое страх и не мог точно сказать, опасается он предстоящего преследования или нет. Что-то в этом было: загадка, любовь, тревога и детское чувство погони. Разгорячённое чувство, когда уже нельзя остановиться, и мысли заменяются инстинктами. Детскими, а значить наиболее звериными.
Тафаки двумя руками схватился за куст, выдрал его и прыгнул в нору головой вперёд. Как червяк, как ящерица он врывался в узкий лаз, и был готов поверить, что в этот самый момент он и был на четверть или даже наполовину червяком. Как же здесь прошла мать? Может она тоже умеет менять облик? Так Тафаки ещё раз столкнулся с магией, но кто может со всей уверенностью сказать, что мальчик вырвал тот самый куст и не роет новый ход своей же головой?
Наконец, достигнув выхода, Тафаки распрямился, стряхнул с себя рыхлую землю. Его глазам предстала новая огромная страна: ходили люди вокруг разных домов и хижин. Он залез на дерево манапау и стал смотреть. Людей было много и их лица трудно было разглядеть. Но лицо матери разглядывать и угадывать не надо было: она – вон та женщина, что лежит с мужчиной вдалеке ото всех, на ней вместо юбки кусок циновки. Обрадованный Тафаки слез с дерева и подкрался к Урутонге. Он слушал, как мужчина и женщина ласково называют друг друга по именам, и хотел послушать ещё. Что-то было в этом притягательного, нового; Тафаки растворился в окружающем его тёплом воздухе, пахнущем людьми, а не пустотой и морем. Но тут мужчина резко развернулся и больно схватил мальчика.
– Это твой младший сын! – с улыбкой вскрикнула Урутонга. И взгляд мужчины смягчился, а крепкая хватка его руки была уже не удушающей, а любящей и прижимающей к сердцу. Вот пример того, как одни и те же вещи человек может называть разными именами. Искра пробежала в обе стороны по этой руке. Рука сейчас соединяла отца и его сына крепче, чем пуповина – сына с матерью.
Тот момент, когда отцовские, теперь голые, а тогда облачённые богатой плотью, кости держали так сильно мальчишку, запомнится на всю жизнь. Всё это происходило в те времена, когда Тафаки ещё не знал, что память его уже начала работу и навсегда сохранит температуру воздуха, запахи и какой-нибудь непонятный предмет в стороне, на первый взгляд ненужный. Потом человек назовёт это воспоминаниями. Хорошо, что они бывают.
Так ли всё было на самом деле, до конца не ясно. Возможно, есть какие-то неточности, но в основном, и Тафаки в этом основном уверен, всё было именно так. И пусть где-то память увеличила масштабы некоторых моментов – они от этого стали только лучше. Потому что теперь они уникальны, прекрасны и принадлежат только одному Тафаки, что говорит о его увлечённом жизнью уме. Он теперь вождь, он должен быть незаурядным.
3
Теперь он вождь, он должен быть особенным. Он живёт и прошлым, и будущим. Где-то между ними, и не всегда это – сегодняшний день.
Старшие братья Тафаки остались там, где отец и мать. Наверно, они тоже мертвы. Но Кирики родился после Тафаки, и он пришёл к брату, как только узнал, что тот строит свою деревню. Они поделили между собой лодки и дома. Дома достались Тафаки, а лодки – Кирики. Только он один знал, что Тафаки боится открытого глубокого моря из-за своих каких-то детских воспоминаний. По мнению Кирики, эти воспоминания были такими далёкими и сумбурными, как первобытный хаос, когда ещё не было островов, а Тангароа летал в виде чайки в поисках земли – и даже эта история была реальнее большинства рассказов Тафаки о детстве. Ведь его детство происходило, когда Кирики ещё совсем не было – страшно и не может быть! Тогда как во времена Тангароа не было никого, а значит, это справедливее и проще представить.
Они поселились на острове Тонга и зажили общиной. И хоть Тафаки был вождём, его слово считалось решающим, одно лишь то, что он передал командование лодками брату, говорило: вождь хочет снять с себя максимально больше ответственности. Он и хотел на самом деле. Он думал: когда люди освоятся, сразу пойдём войной на Панатури-убийц.
– С Панатури будет не легко драться, – говорил Кирики.
– Многие говорят, они даже не люди, – вторил ему Факатау, знатный воин, о чём говорили татуировки на его лице. (Панатури – в переводе «подобные»)
– Да, так говорят. Я тоже слышал, – снова брал слово Кирики. – И нам понадобится больше времени, чтобы подготовиться. Нужно больше лодок.
Тафаки соглашался. И хоть жажда мести кипела в его сердце, он понимал, что переселение, необходимое для создания новой родовой силы, должно произойти благополучно. Первое время Тафаки задыхался от гнева. Даже не спал три ночи подряд. Ему казалось, что всё идёт слишком медленно и неповоротливо. Он старался мало контактировать с людьми, ходил, потупив голову. В его глазах читалось целеустремлённость, грозовая сила и одновременно свежесть – каждый читал это во взгляде вождя, но понимал по-своему. Может быть поэтому все пошли за ним?
Но одно дело – увести людей с освоенных мест, и совсем другое – вести их за собой, куда пожелаешь. Это надо было доказать! Как это сделать, когда гнев душит тебя и хочется бросать копьё во врага, а не с холодной головой знакомить других с собой, с таким, какой ты на самом деле. Почему люди не могут сразу познавать других людей, и почему знакомства с целями, идеями и характером так затягиваются. Один неправильный поступок и ты уже не тот, кто ты есть. О тебе уже составлено совершенно ненужное мнение.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.