Будучи сестрой лжецов, Хинепири не заподозрила лжи и даже не придала значение жесту неловкого опускания головы. Сердце ничего ей не подсказало, ведь под ним рос третий ребёнок её и Тафаки, оно было занято другими делами. Поэтому Хинепири продолжила свою повседневную работу.

Но вечером вернулись домой другие два брата и на вопрос: «А где мой муж?» – они, ничего не подозревая, честно ответили: «Он уже давно ушёл домой с двумя братьями». Тут же они сами заподозрили неладное, выведали тайну у виновников и, мысленно став на их сторону, думали, как бы поступили они.

Недоброе поглотило Хинепири с головой и с сердцем, и она побежала искать мужа. Она долго бродила по берегу, плакала так, что уже начало темнеть. Вдруг услышала стоны, нашла и выкопала Тафаки из земли. С большим трудом она перенесла его домой, но как в полной темноте осмотреть и перевязать его раны? Она легла с ним, чтобы согреть, – дать почувствовать себя в безопасности. Дети просыпались, но, чтобы не тревожить их ночью и дать им выспаться, она искусно меняла беспокойство на беспечную весёлость, убаюкивала их.

Чуть забрезжил свет, Хинепири твёрдо решила никого не впускать в хижину. С солнцем она уже ничего не скрывала от детей и послала старшего за водой и листьями. Мать доверила сыновьям свой секрет не раздумывая, но не показала им отца, чтобы они не запомнили этого. Если дети поймут всё как надо, то кому ещё нужно доверять? Кровь подскажет им.

Через несколько дней, когда Тафаки немного пришёл в себя, он сказал жене: «Принеси топлива и разожги огонь».

Хинепири вышла из дома и увидела недалеко высокое тонкое дерево вполне подходящее для костра. Она срубила его, потащила к дому и увидела, что Тафаки сидит у входа.

– Ты уже встал? Сейчас я разрублю это на брёвна.

– Нет, положи его прямо здесь и жги целиком.

Хинепири послушалась, и вскоре запылал  костёр.

– Если родится сын, – сказал Тафаки, – назови его Вахие-роа (в переводе «Длинное Бревно Для Огня»), чтобы ни он, ни мы никогда не забыли этот день.

Что же Тафаки хотел помнить? Когда Хинепири вышла за дровами, он полежал в тишине и поклялся отомстить своим вероломным родичам. Но вдруг словно вспышкой озарило его мысли. Он задумался: «Я жив и хочу им отомстить. Почему же мой отец мёртв, а я всё ещё нахожусь на другом острове? Кто я для этих людей, и что я здесь делаю?»

И именно тогда Тафаки прозрел душой, откинул лишнее и сделался стремителен, как настоящий вождь. Память об отце и его смерти от чужого племени вдруг придала ему столько сил. Во много раз больше, чем недавно отнимала. И он пришёл утром к Большому дому звать людей со своими семьями уходить вместе с ним из этого селения. Многие воины за ним пошли.

2

Много-много лет назад Тафаки был ребёнком. Вспоминая то время, он думал, что у него два тела. И две души. Но как, имея два разных тела – маленькое тогда и большое сейчас – и две души – наоборот: большую и маленькую, – он тогда был и сейчас продолжает оставаться всё тем же Тафаки?!

Три его старших брата жили с матерью Урутонгой в одиночестве на берегу большого острова. По вечерам они собирались в своём доме. Дети танцевали, а мать смотрела на них и радовалась. Лишь один единственный раз вместо того, чтобы петь и хлопать в ладоши, она, наблюдая за сыновьями, вдруг начала пересчитывать их. Она показывала на каждого мальчика своим ещё молодым пальцем и называла имя. Этот сумбурный и на первый взгляд ничего не значащий пересчёт изменит много в её жизни. Всё начинается с малого. Но Урутонга не была философом. Она была практичной женщиной и именно поэтому доверила свои сомнения цифрам.

– Первый – Таха. Второй – Рохо. Третий – Вахо.

И тут она сбивалась, потому что из-за знакомых спин поглядывал ещё один ребёнок, совсем маленький. Урутонга начинала считать заново.

– Первый – Таха. Второй – Рохо…

Женщина запнулась, потому что уже на «второй» догадалась, что счёт снова не сойдётся.

– Откуда же взялся четвёртый? – разводила она руками.

– А я тоже твой сын.

– Здесь только мои дети, а тебя я вижу сейчас впервые.

– Ты родила меня – неужели не помнишь? – и бросила в пену прибоя, обернув своими отрезанными волосами.

Урутонга удивлялась всё сильнее и слушала дальше.

– Меня окутали водоросли, и я перекатывался по волнам. Медуза прикрыла меня своим телом от мух и птиц. Так меня прибило к берегу, и мой прародитель побежал ко мне так быстро, как только мог. Он обогрел меня и спас у своего очага.

В этой самой неправдоподобной части своего рассказа Тафаки говорил иносказательно. Что обозначала медуза, волосы матери, старик, который очень быстро бегает, поймет не каждый, кто услышит, а лишь тот, – в данном случае та – кто должен услышать. Что скрывается за ужасающей тьмой мифа, и как научиться этим жить, думать этим? Увы, мы лишены этого дара… Нам уже не никогда до конца не понять, как человек дышал бесконечной глубиной своих обрядов и иносказаний, как пользовался этим. Слова к тому же обозначают больше, чем называют. То, что порой хочешь или не хочешь сказать, посредством слов трансформируется в особые образы, которые подобно волнам ходят в океанах и бьются о берег восприятия собеседника. Это магия, абсолютно осязаемая; со временем меняется лишь отношение к ней.

– Ты действительно мой младший сын! – сказала Урутонга. – Пойдём спать со мной, чтоб я могла вдоволь на тебя наглядеться.

И тут женщина совершила свой первый наивный просчёт. Хотя можно ли назвать это просчётом, если он сыграет в пользу её ребёнка. Однако если отбросить далёкое будущее, которое на тот момент ещё даже не существовало, её предложение и было настоящим просчётом. Предложив младшему сыну спать рядом с ней, она невольно заставила старших мальчиков позавидовать ему. Они дольше знают свою мать, чем этот выскочка. Они дольше любят её, но им она никогда не позволяла спать рядом с собой.

Им вдруг захотелось тех же почестей, что и новоприбывшему брату. Такие моменты бывают с каждым. Но как смешон человек! Сначала он ни о чём и не думает, а потом удивляется, как он без этого жил. Сначала он переживает, что у него ничего не будет, а потом, что ему нечего хотеть. Иногда же лучше, чтобы некоторые мечты так никогда и не сбылись.

Но мальчики завидовали: «В нашем рождении сомневаться не приходится. Раньше она кормила нас грудью и укладывала спать на мягкие циновки, а теперь, когда мы стали старше, даже не приласкает. А этот! Может он вскормлен водорослями или ещё чем. Может он и не её сын! Можно ли поверить, что он брошен в море и не утонул? А теперь этот маленький хитрец смеет называть нас своими братьями!»

Но тут в спор вступил Таха, самый старший:

– Ничего, пусть он тоже будет нашим братом. Пока не поздно, вспомним, как говорят взрослые: «С другом спор решай мирно, а с врагом – войной». Давайте постараемся, чтобы между нами не было вражды, и пусть чёрные мысли покинут нас здесь».

И пристыженные братья согласились и оставили своё недовольство.

Однако не взошло ещё солнце, а случилось ещё кое-что. Урутонга проснулась перед самым рассветом, когда мальчики спали, и покинула дом. Утром все заметили, что её нет. Старшие привыкли к отлучкам матери, но Тафаки очень огорчился и целый день тосковал. Вечером женщина вернулась. Все снова танцевали и пели, и на ночь Урутонга позвала Тафаки: «Пойдём спать, малыш». И утром всё повторилось, но никто снова не удивился.

Тафаки было странно, непонятно, куда уходит мать. На следующую ночь он подкрался в темноте к спящей и стащил с неё юбку, которую тут же разорвал в клочья. Этими лоскутами он заткнул все щели в доме, а сам стал ждать.

И вот настал рассвет. Обычно в это время ноги спящих в одном углу уже видны из другого угла. Урутонга проснулась, но в доме было темно. «Какая длинная ночь», – подумала она и опять уснула. Тафаки то проваливался в сон, то снова приходил в сознание, но когда мать вскочила на ноги, отдёрнула занавески и ужаснулась, мальчик уже был совсем бодрым.