В сарае дровяном под потолком
Гнездо подвесил белохвостый шершень.
Ружейным дулом смотрит круглый вход,
Откуда он выносится как пуля —
Как пуля, что лавирует в полете
И потому без промаха разит.
О, это — удивительный боец:
Как ни маши отчаянно руками,
Он безошибочно находит брешь,
Чтоб в самую ноздрю меня ужалить!
Наверное, таков его инстинкт.
Но где ж природная непогрешимость,
Раз может он так ложно толковать
Мои намеренья, — не признавая
Во мне то исключение из правил,
Каким я сам себя привык считать?
Уж я-то не позарюсь, как мальчишка,
На дом его — фонарик подвесной
Из желтой гофрированной бумаги.
Нет, он меня как жалил, так и жалит
Без жалости: мол, кубарем катись! —
И слушать не желает объяснений.
Таков он, как хозяин, — у себя.
В гостях он не в пример миролюбивей.
На мух охотясь у балконной двери,
Он к вам не проявляет ни вражды,
Ни подозрительности. Пусть присядет
Вам на руку, не бойтесь потерпеть
Щекотку этих тонких, цепких лапок.
Его интересуют только мухи,
Корм для его личинок-переростков.
Тут он в своей стихии; но и тут...
Я видел, как бросался он в атаку
На шляпку вбитого в косяк гвоздя;
Еще наскок! — и снова неудача.
«Да это просто гвоздь. Железный гвоздь».
Обескураженный таким конфузом,
Он долбанул черничинку — точь-в-точь
Как футболист пинает мяч с досады.
«И цвет не тот, и запах, и размер, —
Сказал я, — три существенных ошибки».
Но вот он, наконец, заметил муху.
Метнулся — и промазал. А нахалка
Еще в насмешку сделала петлю
И скрылась. Если бы не эта муха,
Я мог предположить, что он был занят
Сравненьем поэтическим — гвоздя
И мухи или мухи и чернички:
Какое сходство — просто чудеса!
Но этот промах с настоящей мухой...
Сказать по правде, он меня смутил
И возбудил серьезные сомненья.
А что, если слегка перетряхнуть
Ученье об инстинктах — устоит ли?
И много ли незыблемых теорий?
Ошибки свойственны лишь человеку,
Мы говорим. И, вознося инстинкт,
Теряем больше, чем приобретаем.
Причуды наши, преданность, восторг —
Все это перешло под стол собакам;
Так отомстила нам любовь к сравненьям
По нисходящей линии. Пока
Сравненья наши шли по восходящей,
Мы были человеки — лишь ступенью
Пониже ангелов или богов.
Когда же мы в сравнениях своих
Спустились до того, что разглядели
Свой образ чуть ли не в болотной жиже,
Настало время разочарований.
Нас поглотила по частям животность,
Как тех, что откупались от дракона
Людскими жертвами. Из привилегий
Осталось нам лишь свойство ошибаться.
Но впрямь ли это только наше свойство?
Осиля затяжной подъем дороги,
Наш поезд шел средь стертых гор пологих.
Вокруг дубки тщедушные росли,
И камня было больше, чем земли.
Пейзаж тянулся, мрачноват и скуден,
Но в то же время не совсем безлюден.
Мужчина, долговязый и худой,
Лачуги дверь загородив собой,
Стоял, на поезд проходящий глядя.
Как лежа умещался этот дядя
В своем жилище, я не понимал.
Но он здесь жил и вроде не страдал
От одиночества. Бродила хрюшка
Поблизости и курица-пеструшка.
Не так уж мало! Грядок шесть иль пять,
Колодец, бак, чтоб дождик уловлять,
И для печи — дубовые поленья.
Он знал и кой-какие развлеченья:
На поезд поглазеть, где за окном
Мы спорим, мельтешим, едим и пьем, —
И даже, если вдруг найдет такое,
Небрежно вслед нам помахать рукою.
