Чтоб вышла песня Был ветер не обучен пенью И, необузданно горласт, Ревел и выл, по настроенью, И просто дул во что горазд. Но человек сказал с досадой: Ты дуешь грубо, наобум! Послушай лучше — вот как надо, Чтоб вышла песня, а не шум. Он сделал вдох — но не глубокий, И воздух задержал чуть-чуть, Потом, не надувая щеки, Стал тихо, понемногу дуть. И вместо воя, вместо рева — Не дуновение, а дух — Возникли музыка и слово. И ветер обратился в слух. Врасплох И каждый раз, когда порой полночной, В таинственный и тихий час урочный, Снег шелестящий, белый снег с небес Посыплется на голый, черный лес, Я удивленно, робко озираюсь, И возвожу глаза, и спотыкаюсь, Застигнутый врасплох, — как человек, Который разлучается навек И со стезей своей, и с белым снегом, Томимый неисполненным обетом И не свершив начатого труда, — Как будто бы и не жил никогда. Но прежний опыт говорит мне смело, Что царство этой оторопи белой Пройдет. Пусть, пелена за пеленой, Скрывая груды опали лесной, По пояс снега наметут метели, Тем звонче квакши запоют в апреле. И я увижу, как сугроб седой В овраги схлынет талою водой И, яркой змейкой по кустам петляя, Исчезнет. И придет пора иная. О снеге вспомнишь лишь в березняке, Да церковку заметя вдалеке. Все золотое зыбко Новорожденный лист Не зелен — золотист. И первыми листами, Как райскими цветами, Природа тешит нас: Но тешит только час. Ведь, как зари улыбка, Все золотое зыбко. День голубых мотыльков День голубых весенних мотыльков! Небесные цветы парят, мелькая. Еще не скоро у земных цветов Накопится голубизна такая. Они парят — и только не поют; И, с каждым взмахом опускаясь ниже, Опустошенные, к земле прильнут, Где врезан след колес в апрельской жиже. К земле Любви коснуться ртом Казалось выше сил; Мне воздух был щитом, Я с ветром пил Далекий аромат Листвы, пыльцы и смол. Какой там вертоград В овраге цвел? Кружилась голова, Когда жасмин лесной Кропил мне рукава Росой ночной. Я нежностью болел, Я молод был, пока Ожог на коже тлел От лепестка. Но поостыла кровь, И притупилась боль; И я пирую вновь, Впивая соль Давно просохших слез; И горький вкус коры Мне сладостнее роз Иной поры. Когда горит щека, Исколота травой, И затекла рука Под головой, Мне эта мука всласть, Хочу к земле корней Еще плотней припасть, Еще больней. О дереве, упавшем поперек дороги
(Пусть оно слышит!) Ствол, рухнувший под натиском метели На просеку, не то чтобы всерьез Хотел нам преградить дорогу к цели, Но лишь по-своему задать вопрос: Куда вы так спешите спозаранок? Ему, должно быть, нравится игра: Заставить нас в сугроб сойти из санок, Гадая, как тут быть без топора. А впрочем, знает он: помехи тщетны, Мы не свернем — хотя бы нам пришлось, Чтоб замысел осуществить заветный, Руками ухватить земную ось И, развернувшись, устремить планету Вперед, к еще неведомому снегу. Э. Т-у[2] Глаза смежив, я уронил на грудь Твоих стихов раскрытый белый том: Как голубь на кладбищенской плите, Он трепетал распластанным крылом. Я отыскать тебя хотел во сне, Хотел договорить с тобою, брат; Ты был из тех, кто, не боясь судьбы, Жил как поэт и умер как солдат. Мы думали, что тайн меж нами нет И друг у друга нам не быть в долгу; А получилось так, что я с тобой Победой поделиться не могу. Когда ты под Аррасом пал в бою При вспышках орудийного огня, Война окончилась лишь для тебя В тот час; а ныне — только для меня. А для тебя тот бой еще гремит; И что мне жалкий фимиам побед, Когда сказать тебе, что враг разбит, — И этого мне утешенья нет? вернутьсяСтихотворение посвящено памяти Эдварда Томаса, английского поэта, погибшего на Первой мировой войне, близкого друга Фроста. |
