Но заметила его не Марш — заметил Освальд. Рихард видел, как перекосилось его лицо, и как он трясет Марш за плечо. Бесси плелась за ними, бледная и совершенно потерянная. Запугали? Заставили пить эйфорины?

Марш обернулась к нему, и ее живой глаз под красной линзой казался огоньком Аби на воротнике. Рихард поднял руки, надеясь, что она не станет делать глупостей. Они стояли слишком далеко и не услышали бы друг друга.

Если она вздумает прикрываться Бесси — он не сможет ей помешать. Лицо у Марш все еще было безумным. Теперь никто не поверил бы в ее «Я знаю».

Рихард шел медленно, не сводя с нее взгляда, а вокруг толпились люди. Некоторые оборачивались. Кто-то даже его окликнул. Над платформой висел густой, вибрирующий вой приближающегося аэробуса.

И в этот момент Марш сделала единственное, чего он от нее не ожидал — закрыла собой Бесси и даже Освальда дернула за рукав, будто пытаясь заставить стать за ней. Она медленно пятилась к перилам, и что-то говорила, но Рихард не мог прочитать по губам.

Зачем? Будто ждала, что он будет в нее стрелять.

Рихард остановился всего на мгновение — пытаясь осознать, что она сейчас сделала, и что ему теперь делать. В этот момент левую руку прострелило короткой, злой болью, и под кожей стремительно начал расползаться лед.

Рихард уронил руку — непозволительно резко. Марш дернулась, оттолкнула кого-то с пути и успела злобно оскалиться — видимо, ей пришел репорт. И уперлась спиной в ограждение платформы. Рихард вцепился в левое запястье, будто пытаясь запереть расползающийся холод в руке, и понял, что не успеет подойти. Они стояли слишком далеко.

А еще он вдруг понял, что Бесси за спиной у Марш больше нет.

Он даже успел увидеть белые пальцы, сжимающие край платформы, а потом вдруг стало темно.

…

Бесси ничего не поняла — вот она смотрела под ноги, а вот Марш заставила ее пятиться к ограждению, а еще она чего-то испугалась, и это было очень важно, надо было найти, чего она там боится, может Бесси тоже надо испугаться, но она никак не могла, потому что все мире вдруг стало таким безумным, и на что теперь смотреть?!

И Бесси просто пятилась, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.

— Вы приближаетесь к ограждению причальной платформы, — доложил Аби, а потом будто встревоженно добавил: — Вам не следует приближаться к ограждениям! Вам не следует…

И чего это он. Ах да, она же вроде как глупая, и Аби положено смотреть, чтобы она себе не навредила… надо Марш сказать… что сказать?

Бесси ловила разбегающиеся мысли, а они все убегали, выскальзывали, и Аби еще что-то говорил, а потом вдруг каблук любимого ботинка угодил в трещину на платформе. Реприманд.

Падая, она успела подумать, какой же это противный день. Мысль кончилась, а падение почему-то не кончалось.

…

— Вам плохо?! Вам нужен врач? Сэр?! — Кто-то тряс Рихарда за плечо, кажется, женщина, но это не имело никакого значения.

— Девочка, — прохрипел он, указывая пальцем туда, где виднелось красное пятно — пальто Марш. — С платформы… охрану… упала, да что вы стоите?! Аве Аби, вызови охрану Третьей платформы! Почему вы…

Мир медленно приобретал привычные очертания. Рихард уже различал лица. Видел, как встревоженная женщина в лимонно-желтом мечется по платформе, хватает людей за руки, кричит что-то, теребя воротник. А слышал он почему-то только тяжелый вой снижающегося аэробуса.

Там, внизу, был выступ для стыковки. Бесси выжила, если упала на него.

— Аве Аби! Сигнал для автопилота аэробуса! Человек в опасности, нужно остановить стыковку!

— Запрос передан в депо. Номер вашего запроса…

Рихард рванулся к ограждению, хватая людей за руки, чтобы не упасть. Его не замечали — он видел вокруг десятки, сотни побелевших лиц и потемневших взглядов, прикованных к черному ограждению.

Его зрители. Это он их собрал, он показал куда смотреть. Люди были напуганы, они тревожно шептались и переглядывались, кто-то яростно стучал пальцами по экранам, вызывая охрану вручную, но Рихарду казалось, что все они надеются, что охрана не успеет.

Марш стояла у края платформы, растерянно глядя то на людей, то на уступку. Рихард остановился, сжав чей-то рукав.

Она не станет. Не полезет вниз, она ведь знает, чем это для нее кончится. На нее все смотрят.

Он поймал ее взгляд, и теперь она смотрела только на него. И лицо у нее было как тогда, в палате, серое и больное.

«Все ненастоящее».

«Я знаю».

Я знаю. Марш улыбнулась ему, а потом скинула рюкзак, что-то крикнула Освальду, встала на колени и пролезла под ограждением.

…

Марш не боялась и не злилась, хотя раньше обязательно бы подумала, какие идиоты оставляют между перилами такие огромные зазоры, и какая бестолочь умудрилась в такой крошечный зазор вывалиться.

Сейчас это все не имело значения. Она легко спрыгнула на уступку для стыковки. Горячий ветер из-под снижающегося аэробуса дул ей в спину, прижимая к бетонной платформе.

— Бесси! — крикнула она, но голос потонул в гуле.

Девчонка стояла, прижавшись к платформе, будто пыталась ее обнять, и явно боялась пошевелиться. Обернуться, посмотреть вниз — тогда она потеряет равновесие и упадет в прохладную пустоту, к серому квадрату земли далеко-далеко внизу.

Марш тоже жалела, что посмотрела вниз.

Она шла медленно, понимая, что если сорвется — они погибнут вдвоем, потому что Марш ни на какую охрану и Рихарда Гершелла не надеялась. Но так хотелось двигаться быстрее, быстрее, убраться от нарастающего гула, который рвется в уши и давит на виски, вибрирует, дрожит в груди и ветер, ветер все горячее, но надо идти медленно, иначе она сорвется, и они погибнут…

Вдвоем.

Марш нащупала торчащий из раскрошившегося бетона обломок арматуры и вцепилась в него, как в пучок травы, растущий на отвесном склоне.

Бесси так и стояла, уткнувшись лбом в бетонную стену, только все чаще вздрагивала от порывов ветра. Сухого, пахнущего ржавым машинным нутром.

Горячего. Все горячее и горячее.

Марш выпустила обломок, и снова положила ладони на платформу. Жаль у нее нет черных щупалец вместо слабых пальцев. До Бесси оставалась пара шагов.

У нее сломался каблук. Как плохо.

Марш не почувствовала, как вместо бетона и арматуры сжала мягкий рукав — ветер бил слишком зло, и уже не в спину, а сверху вниз. И гул был таким, что Марш казалось, что в уши вбивали гвозди.

Но это все было неважно — теперь Бесси смотрела не в стену, а на нее, и это было здорово, Марш даже нашла в себе силы ей улыбаться, хотя улыбаться совсем не хотелось.

Она боялась, что Бесси бросится к ней, но она все поняла — прочитала по губам, а может, сама сообразила.

«Тише, ма-лень-ки-ми шажками… Шаж-ка-ми…»

Здоровый глаз полоснуло знакомой, раскаленной болью — словно он тоже помнил серебристое лезвие.

Бесси теперь шла, зажмурившись, и из-под сжатых покрасневших век текли частые слезы. Слишком сухой и горячий воздух.

Марш в первый раз была благодарна своей дерьмовой, блюрящей повязке — здоровый глаз можно закрыть и не ползти только наощупь.

Вот кусок арматуры — лег в ладонь так привычно и надежно, будто его специально для Марш вбили. Она посмотрела наверх — там чьи-то руки, рукава, какие-то веревки. «Мы вытянем, мы поможем, скорее хватайся!»

Воздуха вдруг перестало хватать. И гул превратился в рев.

Марш сжала арматуру, а второй рукой рванула Бесси за воротник. Даже успела подставить плечо под сломанный каблук, и на душе вдруг стало легко и спокойно.

А потом она посмотрела наверх и поняла, что подниматься страшнее, чем остаться стоять.

Страшнее, чем разжать руки и упасть в гудящую раскаленную пустоту, к серой земле.

«Пожалуйста…»

…

Рихард видел, как люди в форменных серых куртках прорываются к ним сквозь толпу, и люди расступаются, но отступают на полшага, не желая терять место на трибунах. И люди в серых куртках не успевают, а аэробус уже бросает на лица разноцветные блики, и лопасти у него на брюхе монотонно перемалывают воздух.