— Кэм… — он неопределённо качает головой, выдыхая моё имя почти с сожалением и грузно упирается ладонями в лоб.

— Я делаю что-то не так? — опуская взгляд в пол бубню я. — Или, может быть, тебе просто не нравится то, что ты видишь?

Майкл поднимает на меня порицающий взгляд, и его губ касается лёгкая, недоверчиво-ироничная, почти издевательская усмешка.

— Иди сюда, малышка, — тихонько вздыхает он. — Присядь ко мне.

Шумно втягивая в себя воздух, я послушно усаживаюсь рядом с ним, и между нами повисает давящая тишина, Майкл смотрит на меня с каким-то насмешливым осуждением, и я, со всей своей охренительно богатой фантазией и аналитическим складом ума, не могу даже предположить, что за чертовщина творится сейчас в его голове.

— В чём дело, Майкл? Я не кажусь тебе привлекательной?

— О, девочка, — поджимая губы шепчет он. — Ты, мать твою, не просто привлекательна! — округляя глаза усмехается он, бегло проводя языком по своим пересохшим губам. — Но ты и сама это знаешь. Тебе абсолютно незачем что-то кому-то доказывать.

Его слова абсолютно сбивают с толку и почему-то застают меня врасплох, на мгновение я совершенно теряюсь, не представляя, что ему ответить. Ведь это звучит скорее как комплимент, нежели осуждение, что совсем не вяжется с его неодобрительным наставническим взглядом. У меня и правда возникает странноватое чувство, что он без единого слова, одними глазами отчитывает меня как девчонку.

— Но, я никак не пойму… — нерешительно мямлю я. — Разве ты не хочешь…

Из его груди вырывается несдержанный саркастичный смешок, он глубоко вздыхает и, чуть поразмыслив, решительным жестом увлекает меня к себе на колени, точно ребёнка. Мы молча вглядываемся друг другу в глаза, я — абсолютно потерянным и непонимающим, а он — скорее насмешливым взглядом. Майкл неторопливо проводит ладонью по моим щекам, растягивая губы в загадочной улыбке, но так ничего и не говорит. Он просто молча разглядывает меня скрупулёзным, внимательным взглядом, и его глаза в этот момент полны терпеливой нежности и какой-то трепетной, почти отцовской заботы. Постепенно я действительно начинаю ощущать себя несмышлёным и глупым ребёнком в его руках, до которого никак не доходит что-то важное, и это вызывает во мне приступ стыдливой неловкости и лёгкого раздражения. Опустив взгляд в пол и немного поразмыслив, я всё же задаю ему терзающий меня вопрос.

— Ты сожалеешь о том, что произошло между нами той ночью? Дело в этом?

Шумно вздыхая, он отводит от меня свой упрямый взгляд, явно не желая отвечать, но от моего внимания не ускользает сковавший его тело болезненный дискомфорт. Его реакция — как неожиданный и безжалостный удар под дых. Из моих лёгких мгновенно испаряется весь воздух, и я плотно сжимаю губы, стараясь не расплакаться.

«Он действительно сожалеет! Но что поражает больше всего — он даже не пытается это скрыть! Как-то замаскировать и смягчить удар, хотя бы из чистой любезности…»

Мое тело сковывает судорогой глубочайшего разочарования и отчаяния. Я словно переживаю свой личный апокалипсис, ощущая себя преданной самым жестоким и грустным образом и единственное, о чём я могу мечтать и молить Бога сейчас — это позволить мне исчезнуть, испариться без следа. Но я не нахожу в себе сил даже на то, чтобы просто шелохнуться в его руках. Ощущая лёгкие подрагивания моего тела, Майкл тут же обнимает меня крепче, плотно прижимая к себе. Его лицо с каким-то отчаянным порывом вминается в мою шею и он глубоко вдыхает в себя мой аромат.

— Господи, ну какая же ты, всё-таки, глупышка, Кэм! — усмехается Майкл. — Посиди со мной немного, — поглаживая меня по голове, шёпотом умоляет он.

«И это так он стремится меня утешить? Насмехаясь надо мной? Не нужна мне его жалость и какие-то сомнительные подачки и одолжения…»

Онемевшая от охвативших всю меня чувств, я решаю вообще перестать думать или спрашивать себя о чём-либо. Принимая ситуацию такой, какова она есть, я безропотно сворачиваюсь в его руках, как беззащитный, побитый хулиганами котёнок, и мы просто сидим с ним вот так, молча обнимая друг друга. Его пальцы невесомо и нежно касаются моей кожи, неторопливо перебирают прядки моих волос, и от этих монотонных ласковых движений мне постепенно становится легче, страх и обида отступают, и ко мне вновь возвращается чувство умиротворенного спокойствия, совсем как полчаса тому назад, в автомобиле.

Когда я, наконец успокоившись, слегка отстранилась, чтобы взглянуть в его глаза, лицо Майкла показалось мне таким невозмутимым и безмятежным, едва ли не счастливым, и, встречая его тёплую улыбку, я вдруг медленно, но верно начала понимать — дело было вовсе не во мне, не в событиях той ночи или том, что я сделала что-то не так. И уж тем более — не в каком-то там сексе. Он просто искал чего-то совершенно другого сейчас. Чьей-то близости и объятия, тихого понимания и ласки. И, прижимаясь к нему, я и правда ощутила себя невероятно глупой, незрелой и инфантильной девчонкой, едва не закатившей истерику на ровном месте.

Спокойно улыбнувшись ему, я вновь благодарно уткнулась носом в его плечо, неторопливо поглаживая пальцами шею, ощущая тепло его дыхания и мягкое прикосновение губ к моей коже. Ещё никогда и нигде мне не было так хорошо и спокойно, как в его объятии сейчас. И это было так неожиданно и естественно. Ему каким-то потрясающим образом, без единого слова удалось вразумить и успокоить меня. Да и его молчание сейчас казалось мне красноречивее всяких слов!

В очередной раз Майкл разрушил ко всем чертям мои представления о том, какими должны быть взаимоотношениях мужчины и женщины. А ведь я всегда считала себя такой опытной, умелой и сведущей в подобных вещах. Он был абсолютно прав, мне никогда не составляло особого труда добиться внимания противоположного пола. Не хочу сказать, что мужчины штабелями укладывались у моих ног, но и обделена я уж точно не была. Не потому ли я возомнила себя этаким лакомым кусочком, которому всё дозволено? Но с ним с самой первой секунды всё было иначе. Казалось, Майкла абсолютно не интересовало поверхностное. Всё то, что он и сам абсолютно точно мог бы получить без особого труда и в огромном изобилии. Вопрос был в другом — какого чёрта это до сих пор устраивало меня?

Каким-то поразительным образом, в одно короткое мгновение ему удалось преподать мне величайший урок и поставить под сомнение философию всей моей грёбаной жизни! Он словно раскрывал меня, незнакомую даже мне самой, с самой неожиданной и удивительной стороны. Рядом с ним было невозможно притворяться. Он просто вынуждал меня быть искренней и настоящей. И возможно именно потому мои губы сами собой так бездумно прошептали ему на ухо то, что было в моем сердце сейчас.

— Я так сильно скучала по тебе, Майкл, — тепло улыбнувшись выдохнула я, неторопливо накручивая на палец прядку его волос. — Всю эту долгую-долгую неделю. Знаешь, мне кажется, что я ещё никогда и ни по ком не скучала так сильно.

Майкл на мгновение закрыл глаза, словно стараясь таким образом лучше прочувствовать смысл только что произнесённых мною слов, и когда он вновь взглянул на меня, его губы сами собой так несдержанно потянулись ко мне за поцелуем. Эта пара простых незамысловатых фраз стала триггером, наконец пробудившим в нём ответную реакцию. Реакцию, которой я так ждала! И в этот момент я вдруг осознала, что это тихое и искреннее признание было для него куда более чувственным и сексуальным, чем самый изощрённый и вульгарный танец. Сексуальным совсем в ином роде. Лишённым всякой пошлости и притворства. Я ощутила себя так, словно мне только что открылась какая-то величайшая вселенская тайна, такая очевидная и простая, но к которой я, почему-то, до сих пор оставалась абсолютно слепа.

Его губы терзали мой рот, поцелуй был требовательным и жадным. Он словно просил у меня подтверждения только что произнесённых мною слов. И я тянулась к нему с таким рьяным желанием, отчаянной жаждой, я так хотела чтобы он увидел, почувствовал наконец, насколько искренним и чистым был мой порыв. Руки Майкла сжимали меня в своём объятии всё крепче, я ощущала его тяжелеющее, сбившееся дыхание и стремительно нараставшее между нами напряжение.