— Даже так? — усмехается она.

— Клянусь, это был лучший секс в моей жизни! — вздыхаю я. — А ведь я в этом, всё же, кое-что смыслю.

Анна безмолвно откидывается на спинку дивана, изображая обморок и заставляя меня зайтись ироничным приступом смеха в ответ.

— Я всегда подозревала, что он только с виду такой скромник и тихоня. А такие всегда лучше всех в постели. Куда круче мускулистых прокачанных мачо, мнящих о себе неведомо что.

— Знаешь, он очень чуткий! — ощущая прилив откровения, выдыхаю я. — И так по-особому вкрадчиво говорит и смотрит, что от этой его манеры создаётся стойкое ощущение, что он заботится о тебе. И это так странно! Чертовски сбивает с толку, — задумчиво отвожу взгляд в сторону я. — В жизни ничего подобного не испытывала! Он до такой степени очарователен, что просто мгновенно привязывает к себе. Но как только ощущаешь себя в безопасности и немного расслабляешься — БАМ! — от нуля до ста двадцати в секунду! Ferrari позавидует.

— Твою ж мать… — ошеломлённо вздыхает Энн. — Если уж тебя так накрыло!..

— Представь себе! — шумно выдыхая, надуваю щеки я.

— Ну и что теперь думаешь делать?

Я нервно сглатываю, тяжело вздыхая и машинально опускаю взгляд в пол.

— А что тут можно поделать?

— Вы с ним говорили после этого?

— Нет, — понуро мотаю головой я.

— Ну ещё не так много времени прошло… — вздыхает она, в искренней попытке хоть немного меня утешить.

Господи, неужели мое отчаяние настолько очевидно?

— Почти неделя, — с горечью в голосе выдыхаю я.

— Вот только не делай поспешных выводов, ладно?

— Знаешь, честно говоря я и сама не знаю, чего конкретно хочу, — с металлом в голосе отчеканиваю я. — Часть меня с замиранием сердца ждёт, что он позвонит. Другая шарахается от одной мысли. То есть, нам было хорошо, очень хорошо вместе — это факт. Но куда такого рода отношения вообще могут завести? Он не живет нормальной жизнью. А я боюсь того, в какое положение могу ненароком себя поставить, понимаешь?

Энн досадливо поджимает губы и прищуривает взгляд, нерешительно качая головой.

— Не хочу кончить, как какая-нибудь групи, — обиженно шморгаю носом я, нервным жестом руки почёсывая брови.

Признаю, мне неприятно ощущать полнейшее и такое очевидное отсутствие хоть какого-нибудь контроля в моих руках. Он первый, кто сумел отнять его у меня. Дезориентировать и овладеть мною совершенно за такой невообразимо короткий срок и без особых усилий. Это наводит на меня ужас и в то же время какое-то странно-трепещущее, запретное возбуждение. Я как ребёнок, который назойливо суёт свой нос куда не следует. Знаю же, что влетит, но никак не могу заставить себя остановиться.

— Это, конечно, охренительно захватывающая история. Но, Кэм… — предостерегающе округляет глаза подруга, — ты, по-моему, и правда не на шутку в него влюблена. Меня это слегка беспокоит.

— О, поверь, меня это беспокоит гораздо больше! — я за долю секунды осушаю свой бокал, осознавая, что только что впервые фактически признала это вслух. — Возможно, будет только лучше, если мы с ним больше не увидимся, — меня тревожит острый болезненный укол в груди от только что произнесённых мною же слов, и на каком-то подсознательном уровне я тут же стремлюсь себя утешить:

«Откровеннейшее грязное враньё с моей стороны! Я уверена, что эта история не закончится так быстро, да ещё и на такой прозаичной ноте. Рано или поздно он, всё же, должен мне позвонить. Вопрос лишь в том, как скоро… Господи, интересно, что же творится сейчас в его голове?

Боже, Кэм! Немедленно прекрати! О таких вещах вообще не стоит думать. Бесполезное занятие. Только лишний раз накручиваешь себя. Нервы лучше побереги».

Никогда прежде меня не пугало ощущение неизвестности. Я как раз из тех людей, что постоянно стремятся к чему-то новому и неизведанному. Но, чёрт возьми, сейчас неизвестность буквально парализовала меня. Я ни о чём другом не могла думать. Хоть мне и приходилось всё так же вставать по утрам, ехать на работу, общаться с людьми, но ничто из этого больше не увлекало меня, я делала всё чисто механически, с усилием, откровенно преодолевая и насильственно заставляя себя, пока мои реальные чувства и мысли были обращены абсолютно в другую сторону. Я словно стала гостьей в собственной жизни, сторонним безучастным наблюдателем в этом унылом и монотонном театре абсурда, потерявшем вдруг для меня всякий смысл. И я постоянно с каким-то болезненным замиранием и отчаянием ждала чего-то. Чего-то важного, что вот-вот должно было произойти… Но почему-то не происходило. И от этого становилось ещё более тошно. Двадцать четыре часа в сутки я вся была на нервах, точно на иголках. И это заставляло меня непроизвольно срываться на ни в чём не повинных окружающих меня людях, из-за любого мельчайшего пустяка, а то и вовсе безо всякой на то причины. Ну, а в моменты, когда я не была занята работой или будничными делами, оставаясь наедине с собой, чего в последнее время я всячески избегала, всё становилось ещё хуже. Меня накрывали абсолютно непонятные мне, необъяснимые волны страха и меланхоличной тоски, тянувшие непосильным грузом в пучину депрессии и апатии. Хотелось плакать. Выть безо всякой на то причины. Это было так странно и необычайно ново для меня. Ведь я до мозга костей рациональна, какие сопли? Это абсолютно не в моём стиле! На меня наводят тоску романы и мыльные оперы, и я смеюсь, когда слышу, что кто-то всерьёз говорит о любви. А теперь вот сама никак не нахожу себе места. Напряжение с каждой секундой лишь росло, точно сжимающаяся внутри меня под тугим прессингом пружина. Не хочу даже думать, во что всё это может вылиться, если я быстренько не найду какое-то действенное, рабочее решение.

— Как бы там ни было, Ками, не замыкайся в себе. Ты и без того чертовски невыносима! — напоказ закатывает глаза Энн, и мы на мгновение заливаемся звонким девчоночьим смехом, наперекор повисшей в воздухе напряжённой атмосфере. — Правда, я здесь, если что. Чтобы выслушать, ну или просто напиться вместе, на худой конец.

— Я знаю, милая! — тепло улыбаюсь я, бережно накрывая её ладонь своей.

И в этот короткий, штампово-киношный, но от того не менее прекрасный доверительный момент, нас с Энн беспардонно отвлекает несдержанно-широкая улыбка официанта.

— Небольшой презент от мужчины за крайним столиком, — заговорщицки кивает он, ставя на наш столик пару бокалов Old Fashioned.

Я тут же оборачиваюсь, бросая заинтересованный взгляд себе за спину и встречаю обаятельную улыбку и горящий насмешливым задором взгляд моего старого доброго приятеля Кристиана Одижье — дизайнера и креативного директора модного бренда Ed Hardy. Он приветствует меня сдержанным кивком головы и, смеясь, я тут же подзываю его к нам за столик.

— Кристиан! — встречаю его я, радостно обнимая.

— Бонсуар, леди, — улыбается он, приветствуя нас с поистине очаровательным французским шармом. — Не мог пройти мимо таких прекрасных дам.

— Милый, — задорно усмехаюсь я, — это моя ближайшая подруга, Анна Дэвис, — представляю их я, и Кристиан приветственно целует, слегка приобнимая Анну за плечи. — Вот это встреча! Ты здесь один?

— Напряжённая неделя, — виновато разводит руки в стороны он. — Решил немного отвлечься.

— Присядешь к нам за столик?

Он принимает моё приглашение, и через пару минут мы уже сидим, потягивая коктейли за неторопливой и такой чертовски приятной беседой. Кристиан рассказывает нам о своей работе, о всех тонкостях и проблемах запуска новой коллекции, и я слушаю его внимательно, с нескрываемым удовольствием и искренней благодарностью. Впервые за последнюю неделю кому-то по-настоящему удаётся меня отвлечь.

— Мой ассистент ещё в начале недели отправил тебе приглашение. Я очень надеюсь увидеть вас обеих на шоу в эту субботу! — с улыбкой восклицает он.

— Прости, милый, я так замоталась. Но непременно постараюсь быть, — любезно улыбаюсь я.

Обычно я ни при каких обстоятельствах не пропускаю такого рода мероприятий. Всё, от запуска линеек моих любимых брендов и до недели моды — для меня сакрально! Но на этой неделе у меня, по весьма понятным причинам, не было абсолютно никакого настроения и сил куда-то идти. Его приглашение наверняка затерялось в стопке с остальными, и я даже не попыталась заставить себя их просмотреть.