— А, это ты. Чего пришла-то?

— Хлеба взять.

— Не велено тебе отпускать. Чем-то ты свое начальство озлобила.

— Я куплю.

— Дорого станется.

— Мне все равно. Сколько скажете, столько и заплачу.

— По сто рублей за булку будешь брать?

— Возьму. Только у меня денег с собой нет. Послезавтра принесу.

Пекарка быстро вернулась с круглым еще теплым караваем. До этого она выдавала только стандартные буханки серого. Сегодняшний хлеб оказался из белой муки с румяной коркой и одуряющим запахом. Анна не удержалась и откусила. На что пекарка вдруг заулыбалась.

— Ну, иди себе. Про деньги не забудь. Тут даром нельзя. Даром тут только Коля в магазине лимонад берет да конфетки иногда. Говорит, мавка у него беременная. Кого родит-то? Лягушку? Да хоть кого. Иди себе.

Анна обгладывала булку до самых ворот молочницы. Там разговор повторился почти в точности. Фае тоже запретили давать молоко. Правда запросила она совсем уже пустую цену.

— Я послезавтра принесу деньги.

— Неси, неси. Я тебе сливок соберу. А наших не бойся, не тронут. Не ты виновата. Иди.

У колодца стояли женщины и высокий мужчина. Вид его показался вовсе не деревенским. Пока Анна пробиралась по тропинке, стараясь не приближаться к покосившемуся забору бесовских владений, мужчина ушел. Анна вышла к колодцу, молча поклонилась теткам и двинулась к себе. Пара кивков в ответ, означали примирение с деревней. Колю по дороге она не встретила.

Дальнейшая жизнь оказалась похожей на маятник. Качание утором и в полдень в сторону лаборатории, чередовались с широким размахом в сторону деревни раз в два дня. Селянки кланялись. Пекарка продавала всегда горячий и румяный хлеб, молочница выносила с молоком еще и баночку сливок. Деньги они обе забирали безразлично. Ни та, ни другая даже ни разу не пересчитали. Анна прикинула, что до конца командировки ее заначки должно хватить. Доктор на чаепитие не пришла.

Тишина последних дней развернула мысли на сто восемьдесят градусов. Если так пойдет дальше, она возможно и выберется. Что ей могут предъявить хозяева «Нутридана»? Отпустила Ксюху? Но та совершеннолетняя, а что не вернулась, так именно они должны были организовать поиск.

Иногда приходила мысль, пойти к озеру, вдруг к берегу приплывает бывшая помощница, посмотреть на нее, может быть даже поговорить. Анна себя останавливала. Достаточно ей бледного самоутопленца, его поросенка, внезапно постаревшей докторши и парочки бесов. Надо ли еще отягощать мозг? Он и так по временам плавился.

Виктор утром и в полдень повторял одни и те же слова да хмурился на любую попытку со стороны Анны заговорить. Обход базы вдоль периметра ничего не дал. До седьмого июля оставалось две недели.

— Ой, вы такая бледная. Я сегодня испекла пирог на ужин. Помните я спрашивала, можно ли пригласить доктора? Он сегодня придет.

— Он?

— Да.

— Доктор мужчина?

— В прошлый раз он не смог, сегодня согласился. Посидим, чаю выпьем. Жаль тут вина в магазин не завозят.

— Зато есть лимонад и карамельки, — закинула Анна длинную удочку.

Елена никак не отреагировала. За все время так ни разу и не встретила Колю?

Общаться с новым доктором от чего-то расхотелось. Анна натянула джинсы футболку и отправилась в деревню, прогуляться. Осиновый кол теперь все время был при ней. Очешник она сунула в небольшой рюкзачок, вдруг придется возвращаться в сумерках, будет на что посмотреть. Туда же сложила поросячий фартучек.

Она решила больше не бояться. Постоянно трястись, показалось унизительным. В голове тлело подозрение, что выхода отсюда может и не случиться. А раз так, месяцем раньше, месяцем позже…

За высокими синими заборами теплилась жизнь. Там ходили и разговаривали, оттуда долетали запахи жизни. Прошитые молодой сизой полынью заросли сухостоя на выморочных огородах затаились. Только у Сивухи с Полиной из трубы тянулся мелкий дымок. Анна вспомнила картинку в кольце, поднесла камень к глазам, но кроме сиреневатого свечения ничего не увидела. Ноги сами понесли на берег озера.

Плоское серебряное зеркало лежало в золотой раме песка. Ни дуновения, ни всплеска, ни стрекоз, ни водомерок — тишина и покой уснувшей сказки. Почти у самой воды лежало бревнышко — как раз присесть, полюбоваться.

Ксения появилась без всплеска, вынырнула и замерла в двух метрах от берега.

— Здравствуйте, Анна Сергеевна.

Анна молча кивнула в ответ. Девушка переменилась. От мусорного полуподростка не осталось ничего. Угловатое мелкое личико разгладилось, стало похожим на средневековые портреты: тонкость, нежность, бледность. Светлые волосы веером растекались по воде.

— Вы по мне скучаете? — спросила новая Ксюха.

— Да.

— А за вами кто-нибудь ухаживает?

— Да. Женщина…

— Она вам не нравится?

— Нет.

— Я ее видела один раз. Она злая.

— Почему?

— Она пришла на берег и начала кидать в воду сухую полынь. Мы просили ее этого не делать. Она обозвала нас отродьем и ушла.

— Как тебе… — Анна хотела сказать, — живется, — но проглотила неуместное слово.

— Ой, Анна Сергеевна, у нас прекрасно, — все поняла Ксюха. — Девочки такие добрые. Мы все время танцуем. Я во втором классе записалась в кружок танцев. Мне там нравилось, но потом оказалось, что за каждое занятие надо платить. Я ходила смотреть в окно зала, где они занимались. Меня охранник прогнал. А здесь меня все любят. И рыбы на глубине совсем не боятся. Мы же их не пугаем. Они сами в руки идут. Мы с ними играем. А под корягой живут раки. Они трусливые. Анна Сергеевна, я совсем, совсем не хочу обратно. Я как вспомню нашу квартиру и магазин, в котором работала, так сразу ухожу на глубину. Там тихо, прозрачно и очень красиво. Девочки говорят, я скоро все забуду.

— А ты хочешь забыть?

— Не знаю. Вы иногда приходите. Я вам ничего не сделаю и звать к себе не стану. Просто приходите, ладно?

— В деревню новый доктор приехал. Ты его тут не видела?

— Девочки рассказывали. Он купался. Они его окружили, а потом их наша старшая позвала и запретила к нему подплывать.

— Почему?

— Я не знаю. Она не сказала. Ой мне возвращаться пора. Вечерняя заря, мы сейчас петь будем. И вам, наверное, идти надо?

Анна спохватилась. Солнце сегодня как-то очень быстро спустилось к горизонту. Одно дело храбриться белым днем, другое оказаться в деревне ночью. Тут и двери-то никто не откроет, хоть обстучись.

Когда подходила к колодцу сельцо накрыл уже настоящий вечер. За синими заборами все замерло, люди попрятались в дома, зато на худых огородах началось шевеление. Анна прибавила шагу.

До околицы оставалось совсем немного, когда впереди зашевелились густые сиреневые сумерки. Пять смутных фигур встали на дороге, запирая выход из деревни. Анна сделала еще пару шагов и остановилась. Смутные начали приближаться.

Дверей никто не откроет, разве новый доктор отзовется на стук, если конечно он в данный момент не сидит на их кухне. Анна развернулась. От колодца в ее сторону сворачивали двое. Она и без очков узнала старика и девочку.

— Идите за мной, — раздался из темноты голос Коли. — Я вас выведу. На нашу гриву Этим хода нет.

Пробираясь переулком, она смутно различала перед собой спину доброго утопленника. Следом за Анной, почти наступая на пятки, скакал похрюкивая поросенок. От деревни клубилось и нагоняло. Эти приближались почти неслышно, только волна гнусного запаха настигала, потом откатывалась. Анна уже бежала, не разбирая дороги. Когда смрад накрыл, а до слуха донеслось бормотание, Анна остановилась и обернулась, сжимая в руке осиновый кол.

Было темно, но толпа Этих светилась как ворох гнилушек. Передние встали, на них налетели задние. Из кучи тел проорал Сивуха.

— Хватайте ее!

Поросенок Борька развернулся к нападающим, изогнул спину, на которой вырос щетинистый гребень и начал рыть копытом землю. Он уже не хрюкал, а раскатисто ревел.

— Быстрее, — позвал из темноты Коля. — Нам осталось совсем немного. Борька от них отобьется.