Кроме того, она не помнила, чтобы с нее когда-нибудь спрашивали деньги за дорогу от станции. Не всегда же она ездила в деревню на собственной машине. В студенческие времена, да и после скакала благополучно по автобусам и электричкам. Но это было давно.

В городе еще только-только, а деревню замело уже по завалинки. Пробираясь по обочине скользкой центральной улицы, Анна здоровалась со знакомыми. Михал Кузьмич отгребал снег от ворот. За высоким забором громоздился кирпичный двухэтажный особняк. Забор тоже кирпичный. И сам Михал Кузьмич не далеко ушел.

Хрюкинцы жили по средствам своих детей — хижины перемежались дворцами.

Над дворцами стояло наивное розоватое зимнее небо. Над хижинами — дым столбом, к морозу. Обитатели каменных хором согревались котлами водяного отопления. Обитатели разномастных деревянных изб и избушек — дровишками.

Анна быстро — на сколько позволяла обледенелая тропинка — шла к бабкиному дому. Немаленькое, деревянное, похожее на старинный терем строение казалось вполне обитаемым. Из каминной трубы валил дым. А как же покойник? — подумала Анна. Случись что с бабкой, уж камин бы точно не топили. Дорожка за калиткой оказалась расчищенной. У воротец притулилась широкая фанерная лопата. Интересно, кто тут снег убирает? Анна взбежала на высокое крылечко.

Этот дом построил брат ее отца — дядя Витя для своей семьи. Предполагалось, что его чада и домочадцы на лето станут выезжать в Хрюкино на дачу. Угу, они однажды выехали все вместе только в другом направлении. Дача теперь у них под Квебеком. Дядя работает в аэропорту, и говорить не желает о возвращении. А его жена не только говорить, но и думать.

— Шо я в вашей паганой России забыла? — орала она в трубку, шкрябая по мембране фрикативным «г».

Дом им пришлось оставить поневоле. Там были какие-то проблемы с оформлением земли. Быстро продать терем не получалось. Дядя не стал задерживаться с выездом и переписал имение на Алису.

— Какими судьбами? — холодно поинтересовалась бабушка, когда запыхавшаяся внучка ввалилась в дом. — Или Виктор решил-таки вернуться в Россию, а тебя послал с предупреждением?

Алиса Генриховна пребывала не в лучшем настроении. К перемене погоды, — привычно подумала Анна, давно переставшая обращать внимание на выбрыки единственной своей близкой родственницы. Близкой в смысле досягаемости. Остальные: мать, отец и брат обитали в таких далях, что даже по спутниковой связи не всегда удавалось докричаться. Причем, обитали, каждый сам по себе.

Так они все когда-то решили, не спросив Анны. Она осталась с бабушкой, а если точнее — сама с собой.

— Мне позвонила Нина Петровна, — сдержано отозвалась внучка на сварливый вопрос.

— Какая Нина Петровна?

— Сварыкина.

— Кто?!!

— Алиса Генриховна, я ничего не путаю! Позвонила Нина Петровна и сказала, что с вами плохо. Чтобы я поторопилась.

— Сейчас с тобой будет плохо, — криво улыбнулась пожилая дама. — Нинон Сварыкина второй месяц, как преставилась.

— Что?!!

— Я ничего не путаю! — передразнила бабка. — Преставилась. Похоронена в соответствии с ейной волей в «семейном склепе». Тут недалече на пригорке.

Анна осторожно присела на обитую гобеленом банкетку у двери.

— Будем считать официальную часть законченной, — постановила бабка, заметив наконец, что внучка чуть не плачет. — Где ты бросила машину?

— Я на электричке, — отозвалась Анна.

Сколько можно! На любое проявление человеческих чувств бабка всегда реагировала ядовитым укусом. Она исключительно и только сама предлагала условия игры, в соответствии с которыми все остальные должны были себя вести.

А тут вмешался рок в виде деревенского хулигана, вернее хулиганки, голосом полоумной старушки Сварыкиной погнавшей Анну в колючие бабкины объятья.

— Да? Хм, ну раз на электричке, проходи.

— Я, пожалуй, обратно, на вокзал — мотнула головой внучка.

— Здесь ходит только утренняя электричка — туда, и вечерняя — обратно, если ты забыла. И хватит страдать из-за несовершенства собственных представлений о мире. Раздевайся.

Анна стащила легкую пуховую шапочку, — терпеть не могла меховых конструкций на голове, — тряхнула волосами, начала расстегивать дубленку.

— Известий от родственников не поступало? — как бы мимоходом поинтересовалась Алиса Генриховна.

— Нет.

Сапоги Анна поставила в уголок на отдельную подстилку. В прихожую вышла помощница по дому Лидия Ивановна, придирчиво осмотрела ковер, на котором могли остаться мокрые следы, не нашла таковых, поджала губы, — ты еще попадешься! — и удалилась на кухню.

Анна прошла холл и остановилась на пороге столовой. Дядя Витя имел вкус к вещам. Первый этаж он обставил весьма респектабельной мебелью на гнутых ножках — из массива, как теперь принято говорить. Не «Чиппиндейл», конечно, скорее уж мастер Гамбс!

Бабушка комфортно расположилась в центре у стола. Лидия Ивановна еще до прихода Анны начала подавать второй завтрак. К сервировке осталось добавить сливочник и блюдо с плюшками. Плюшки точно были. Анна еще с порога чуть слюной не захлебнулась от запаха. Оставалось ждать, когда пригласят к столу. Если вообще пригласят.

Остро захотелось уйти. Сколько можно! Она всю жизнь тянулась перед бабкой в струночку. Когда была совсем молоденькой — понятно: в одночасье все близкие порскнули по просторам страны искать свой кусок хлеба с маслом, бросив ее одну разбираться со своей жизнью.

Был конец учебного года, оставалось сдать выпускные экзамены. Дальше предполагалась учеба в институте.

Первой сорвалась мать. Осуществилась ее пожизненная мечта. Позвонила подруга Зоя из Владивостока. Их обеих брали в обслугу на океанский теплоход. Впереди замаячили международные линии, иные дали, туманы, шторма… и мужики, мужики, мужики. Целая команда.

Какие такие проблемы с дочерью? — вопрошала мать в пространство. Она прекрасно учится. Поступать? Пусть поступает куда хочет. Она везде пройдет. Не пройдет на бюджетный, пусть поработает годик — заработает себе на учебу. В Штатах все так делают.

— Разумеется, если работа находится в тех самых Штатах, — подковыривал Анин брат. — На местную зарплату она всего-навсего не умрет с голоду.

— Так помоги сестренке! — кричала мать.

— Может мне еще сплясать с притопом?!

С него взятки были гладки. Ванька жил от сезона к сезону. В конце апреля уезжал в Сочи и горбатился на жаре до последнего курортника. Брат работал шашлычником в небольшом, но весьма популярном приморском поселке. Там же имелась сезонная жена. Предложение сплясать донеслось собственно от порога. Брат вздернул на плечо сумку с пожитками и сообщил, что его уже как бы нет.

Последнюю лепту внес отец. С матерью они давно жили в разных комнатах, но, в общем, не сварились, как-то мирно сосуществовали. Не успела захлопнуться дверь за сыном, отец заявил жене и дочери, что отчаливает на Север.

— Вахтами будешь ездить? — спросила мать из чистой вежливости.

— Нет на постоянку.

По тому, как он лаконично без подробностей, без своей обычной манеры фантазировать и расписывать будущее, говорил об отъезде, мать догадалась, что супруг отчаливает не просто к месту работы, но к месту жительства с другой.

— Ты ее, — мать картинно затрясла руками в сторону дочери десятиклассницы, — на кого бросаешь?

— Получается, на тебя, — спокойно отозвался отец.

Из чего опять же стало ясно, что никакого обратного движения пароход иметь не будет.

Анне тогда вдруг захотелось, чтобы они уже быстрее разъехались. Так все достали!

Они и разъехались. Анна сдала выпускные экзамены, благополучно поступила на биофак и начала жить одна. Изредка то от отца, то от матери приходили микроскопические переводики. Брат долго молчал, позвонил и сказал, что женился, когда Анна училась уже на четвертом курсе. Живет на берегу моря, но, чтобы сестра к нему не приезжала. Потом когда-нибудь.

Надо было покупать еду, оплачивать коммуналку, ездить на автобусе, покупать книги и сапоги. Анна сдавала одну комнату в своей трешке и работала по ночам сторожихой. Однажды в совершенном безденежье она, наступив на горло собственной гордости, пошла к дяде Вите, занять денег. Дяди дома не оказалось, а его жена Людка, только услышав просьбу, завалилась боком в кресло, ухватилась рукой за воротник стеганного атласного халата и сдавлено забормотала: