— Не поверишь, ни копейки дома нет. Виктору два месяца зарплату задерживают. Я Славку в магазин за хлебом вчера послала, так все копейки из копилки вытряхнула.

Гамбсовское кресло скрипело и норовило развалиться под необъятной тетиной задницей. Анна извинилась и ушла. Жизнь у родственников оказалась еще хуже, чем у нее. Дом, который дядя строил за городом, возводился, практически, на сэкономленные от еды гроши.

А на завтра к ней припожаловала Алиса Генриховна. До стипендии оставалось продержаться всего неделю, но Анна съела, все что было в доме, и со вчерашнего дня пила только воду. От воды булькало внутри, а голод никуда не девался. Девушка, которая снимала у нее комнату заплатить пораньше наотрез отказалась, объяснив мимоходом, что только последние идиотки сидят голыми босыми и голодными, вместо того чтобы зарабатывать.

— Когда воду пить надоест, — надменно пояснила Инка, эффектно изогнувшись в дверном проеме, — Скажи. Я тебе клиента подгоню.

— Ты на дому занимаешься маникюром? — спросила у внучки, без стука вошедшая в квартиру бабушка.

— Нет, — отозвалась Анна.

— Это я занимаюсь маникюром, — огрызнулась Инка. Алису Генриховну она видела впервые.

— Не маникюром, а минетом, — мимоходом поправила бабушка. — Что тут делает эта лярва? — спросила она у внучки.

— Живет — тихо отозвалась Анна. — Я ей сдаю комнату.

— Вещички собрала! — приказала бабка девице, почти не повышая голоса.

— А это видела? — Инка сунула в нос престарелой даме кукиш.

На что бабка достала из кармана мобильник, — они только-только появились в обиходе, — набрала номер участкового, представилась и с ходу пригласила проверить документы и регистрацию по такому-то адресу.

Вообще-то Алиса Генриховна Крейн приходилась Анне не родной бабушкой, а как бы никакой. Она была первой женой дедушки. Вторая его жена, родив двоих сыновей — отца и дядю Витю — долго болела, и в результате умерла. Алиса Генриховна с высоты своего положения еще при ее жизни снисходила до семьи бывшего мужа. А уж после и вовсе приняла часть забот о сыновьях брошенного когда-то супруга на себя. Дядя Витя жил практически у нее, с ее подачи поступил в авиационный институт, потом женился на дочери ее лаборантки.

Анна была от бабушки дальше всех, потому участия в своей жизни не ожидала.

Инка собралась со скоростью поднятого по тревоге пожарника и сквозанула в дверь, только тапочки мелькнули.

— Быстро бегает, — задумчиво констатировала бабка. — Тренированная.

— Сейчас приедет милиция. Что я им скажу? — робко спросила Анна.

— Никто не приедет. Телефон отключен. Ты, когда ела в последний раз?

Анна замешкалась с ответом совсем немного, но этого оказалось достаточно.

С тех пор и до окончания ВУЗа она уже не голодала.

Алиса Генриховна возглавляла в то время лабораторию в очень закрытом НИИ, который имел некоторое отношение к Институту Высшей Нервной Деятельности. Кандидатскую она защитила еще при кукурузном волюнтаристе, и ко времени разговора пребывала в звании членкора.

В пору, когда Анна заканчивала институт, в связи с нагрянувшими новыми временами, часть научных программ свернули, лабораторию закрыли, а бабушка уехала на жительство в загородную резиденцию, оставленную ей пасынком. Но ни о каком опейзанивани речи не шло. Бабка вела жизнь барыни: держала прислугу, гуляла по прилегающему лесу и периодически дергала Анну к визиту.

— Лида! Принеси стакан воды!

От хорошо поставленного голоса Алисы Генриховны в каскадной люстре зазвенели подвески.

Лидия Ивановна принесла воду, Бабушка достала из коробочки блистер, выломала таблетку, положила в рот и запила. Лидия Ивановна дождалась возвращения стакана и спросила:

— Второй прибор подавать?

— Повремени.

Прислуга удалилась на кухню, косо мазнув по визитерше недобрым взглядом. Она и раньше не скрывала своего презрения к «бедной родственнице». Такая неприязнь казалась Анне несколько гипертрофированной. С какого бы кваса?

— Ты с Борисом встречаешься? — спросила бабушка, когда стол перед ней уже был полностью сервирован. Чашка мейсенского фарфора мягко светила кремово-розовым боком. Аромат Эрл Грея щекотал ноздри. Анна с трудом сдерживалась, чтобы громко не сглатывать, понимая, что ей устраивают очередную демонстрацию.

— Нет.

— Почему? — бабушка пригубила чай и потянулась за плюшкой. На Анну она не смотрела.

— А почему я должна с ним встречаться?

— Ну, хотя бы по тому, что он не только твой бывший муж, он вообще единственный мужчина, которому ты была нужна.

— Вы заблуждаетесь.

— А что, появился еще кто-то претендующий на твои руку и сердце? Или вернее сказать, на квартиру и зарплату?

Анна поднялась из-за стола. Демонстрация зашла слишком далеко. Алиса Генриховна, наверное, забыла, что внучка больше не нищая студентка, у которой за душой только зачетка с пятерками.

— Тебе надо в туалет? — изогнула бровь бабка.

— Нет. Мне надо отсюда. Просто отсюда. А сюда мне больше не надо. Вы поняли, Алиса Генриховна? Хватит!

— Вообще-то я тебя не приглашала. Сама явилась. Ну да не смею больше задерживать. Кстати Борис мне постоянно звонит. Мне жаль мальчика. Тебе надо к нему вернуться.

— Если вам так его жаль, живите с ним сами, — выпалила Анна.

Задерживаться в этом доме она не собиралась. Она сюда больше вообще не придет!

— Я подумаю, — засмеялась ей вслед старая тварь.

Когда Анна выскочила за воротца, было уже около часа дня. Мороз только начал набирать обороты. Воздух слегка звенел от чистоты. Солнце слепило. Снег лежал голубоватыми волнами. Тропинка под ногами походила на замерзшее разлитое молоко. Анна то и дело оскальзывалась. Ноги приходилось ставить осторожно, еще и балансировать. Но через какое-то время она приноровилась и пошла увереннее. Всего-то осталось: добраться до станции. Она посидит в зальчике ожидания, съест бутер в буфете, дождется электрички и уедет.

— Нюрк! О, Нюрк, это ты?

— Я, дядя Гриша.

От ее тропинки в сторону сварыкинского дома змеилась колдобистая, поблескивающая льдом дорожка. Муж покойной тети Нины стоял у ворот, слегка покачиваясь и помавая рукой на манер депутата на трибуне.

— А Нинка-т моя, слышала? Померла Нинка. Сороковины завтра. Зайди, помянем.

Нога поехала и подвернулась. Анна чуть не упала. Вопрос со смертью тети Нины следовало прояснить.

В сенках прямо под порогом стояло пустое ведро, и, хотя дядя Гриша предупредил, Анна все равно запнулась. Ведро покатилось. Звон дребезгом отлетел от промороженных стенок. Стало тревожно, будто жестянку специально сюда поставили, чтобы не прозевать непрошенного вторжения.

— Лидка! Мать-перемать, убери ведро, говорю!

— Не ори, — отозвалась невидимая Лидка из кухни.

На пороге дядя Гриша, скинув телогрею, пытался разуться. Наступив одним валенком на носок другого, он тянул отдавленную ногу. Анне места не хватило, она осталась в сенках.

— Че дверь не закрываешь? Холоду напустил!

Лидка появилась из кухни с тряпкой в руках. Лицо полыхало не то от плиты, не то от гнева. Она уже приготовилась продолжать разнос, когда увидела Анну.

— Вы к нам? Вы к кому? — деда она задвинула в угол и встала посреди коридорчика, уперев руки в боки.

— Лидка! Тьфу, Лидка. Это же Нюрка. Вы же с ней на горшках рядом. Нюрка соседкина!

Дядя Гриша попытался вылезти из-за могучего Лидкиного плеча. Лицо женщины дрогнуло, поехало спелыми щеками в стороны, глазки из настороженных превратились в две запятые хвостиками вверх.

— Аня? Ой! Анька! Правда, Анька. Заходи. Ты бы женщину-то вперед пропустил. А то сам разделся, а она в сенках мерзнет.

— Да я это, я подумал, вдруг ты это…

— Заладил: это, не это. Проходи Анька. Сколько лет не виделись.

На горшках они рядом не сидели, но в детстве встречались каждое лето. Лида жила тут с родителями. Здесь же училась в школе.

— За три килòметра хожу, — важно говорила она городской Ане, делая ударение на о.