— Может, это из-за тебя он так поздно возвращался домой? — усмехнувшись, тихо произнёс Гордон. — Мой брат часто жаловался, что Артур где-то пропадает по вечерам, и сильно из-за этого волновался: Нью-Йорк город большой и не слишком безопасный, особенно для маленького мальчика. Вот они сюда и перебрались.

Я молчал. А перед глазами всплыло воспоминание о последнем дне, когда я видел маленького Артура.

Под сиплые крики и стоны разбивающейся посуды я вновь вылетаю из дома и со всех ног бегу к убежищу — широкому клёну, на ветках которого очень удобно сидеть — радостно приветствую Артура, ждавшего меня там. Он, как и всегда, старательно выговаривает заплетающимся языком робкое: «Привет» и машет рукой. Но глаза его мокрые от слёз.

— Что случилось? — чётко и медленно проговариваю я, чтобы Артур всё понял. — Опять Люк тебя задирал?

Артур мотает головой и, прижав к груди плюшевую коалу Кенни, начинает тихо хныкать. Пришлось потратить немало терпения и времени, чтобы он успокоился. Вытирая покрасневшие глаза и с трудом подбирая слова, Артур лепечет:

— Я и ты… нет играть…

— Хочешь поиграть? — догадался я.

Но Артур отрицательно мотает головой и говорит, еле сдерживая подступающие слёзы:

— Мама и папа сказать… пока-пока…

— Я не понимаю, о чём ты, — сдавшись, выдыхаю я. А Артур так и сидит, весь опухший и покрасневший от слёз. Я шарю по карманам и вскоре торжественно выуживаю из них горстку талых, помятых конфет. — Смотри, что я раздобыл у зануды Берты! Будешь?

Артур благоговейно берёт пару конфет, закладывает их за обе щёки, довольно облизывает пальцы. Он успокоился и повеселел — вот и отлично.

Просидев ещё немного на дереве, мы спускаемся и бежим наперегонки в парк: выигрываю, конечно же, я. Там мы пускаем блинчики у пруда и выкапываем червяков, от вида которых Артур вздрагивает, но берёт их в руки, брезгливо сжимая губы.

Когда стало уже довольно темно, а в парке не было ни единой души, кроме нас с Артуром и невидимых птиц, которые изредка щебетали в ветвях, я предлагаю расходиться по домам. Артур тут же поникает, и его глаза вновь наполняются слезами. Приходится опять успокаивать.

— Мы же завтра ещё встретимся и будем играть.

Но Артур упёрто мотает головой и расстраивается ещё сильнее. Никакие уговоры и шутки не работают, Артур меня не слышит: сидит на земле и, разрываясь в истерике, ни в какую не хочет вставать. Нет ни малейшего представления, как успокоить Артура, а ничего лучше, чем погладить его по голове, на ум не приходит. Я легонько касаюсь светлых волос на макушке — Артур замирает, удивлённо смотрит на меня — и тут же отдёргиваю руку, отчего-то засмущавшись, и выпаливаю:

— Ты это… Хватит уже реветь, не по-пацански это.

Воцаряется неловкое молчание. Артур таращится на меня блестящими глазами, а я не знаю куда деться: утешение в моём воображении и реальности дали разный эффект. Я вдыхаю побольше воздуха, чтобы сказать ещё что-то в своё оправдание, но тут Артур вскакивает на ноги и, полный серьёзности, протягивает мне коалу Кенни.

— Это мне?.. Зачем?

Артур упёрто потряхивает игрушкой — когда в недоумении взял её, я невольно удивился мягкости фиолетовой шёрстки, — и холодными, мокрыми пальцами гладит мои волосы у виска: только до сюда дотягивается.

— Что ты?..

— Пока-пока, — шепчет Артур и, морщась от вновь подступающих слёз, убегает.

А я так и стою на месте, не понимая, что только что произошло.

Наступает новый вечер. Я снова убегаю из дома, пока никто не видит, и прихватываю с собой Кенни, чтобы вернуть его Артуру и расспросить, зачем он мне его отдал. Когда я подхожу к дереву, Артура там ещё нет. Взбираюсь на широкую ветвь, усаживаю рядом коалу и терпеливо жду друга. Но Артур так и не приходит. Ни в тот деть, ни на следующий, ни через неделю, ни через месяц.

— Но знаешь, — прервал мои мысли Гордон, — вы очень разные. Я, когда смотрел на вас, не переставал удивляться и думать, что противоположности и правда притягиваются. Хотя это достаточно забавно.

— Забавно? Что именно? Что какой-то там Том из Бруклина общается с самим Артуром? Уж простите, мне в жизни не фортануло так же, как ему.

— О, не сердись, я не имел ничего плохого. Наоборот, я рад вашей дружбе: в избалованной личности нет ничего привлекательного, и мне бы очень не хотелось, чтобы Артур стал таким.

— Не знаю, что это значит, и знать не хочу. — Встал со стульчика и поднял его за спинку. — Тут я закончил, так что пойду к другой.

Я рьяно вырывал сорняки, пытаясь унять раздражение. Как же противно, когда люди смотрели на меня только из-за Артура, словно без него я ничего не стою. Он такой же человек, как и я, — мы на равных. И вообще, если бы не я, кто знает, был ли бы вообще такой: Артур Уилсон.

Бодро посмеявшись, Гордон снова подсел ко мне.

— Я видел много людей, которые жили в излишестве, — не обращая внимания на моё пыхтение, говорил он, — но мне больше по душе простые люди, как ты. Потому и живу не в Сиэтле или Сан-Франциско, а здесь, в простом штате и простом городе. И женился не на светской львице, а самой обычной девушке, которая подрабатывала в продуктовом магазине. Признаться честно, я свалил на младшего брата столько проблем, что даже совестно… Хотя он сам мечтал о собственной фирме, так что думаю, на меня сильно не злится.

— Зачем ты мне всё это рассказываешь?

— Сам не знаю! — воскликнул Гордон и засмеялся. — Может, потому что ты мне нравишься. Как личность, конечно.

— Нравлюсь? Чем? Своим жалким школьным образованием, с которым мне только на подработках горбатиться светит? — Я вскочил с детского стульчика, от которого уже всё болело, импульсивно размахивал руками и едко вспыхивал, а Гордон только и делал, что спокойно смотрел на меня и, улыбаясь, покачивал головой. — Или чудной съёмной квартиркой, причём самой дешёвой во всём Бруклине, за которую я еле плачу? А, нет, наверное, учётом в полиции и доблестным списком массовых уличных потасовок.

— У тебя слишком много отговорок, Том, — перебил меня Гордон. Его непоколебимый тон заставил меня замолкнуть. — Даже сейчас. Почему ты лежишь?

— А что мне ещё здесь делать?

— Ну, например, покататься по горам и насладиться дикой природой. У тебя же такая чудная возможность. — Он склонил голову на бок и, сощурив глаза, спросил: — Или же ты теперь боишься гор и никогда в жизни больше не сядешь за руль?

Я молчал.

— Что, смерть цапнула за бок, и ты теперь жмёшься по углам? Какое жалкое зрелище. А я-то думал, что ты не из трусливых слабаков, которые только и умеют, что поджимать хвост и бежать подальше при первых знаках опасности.

— Ты меня сейчас на слабо берёшь, что ли?

— Всё верно, мальчик, — кивнул Гордон и ехидно улыбнулся.

Меня это взбесило. С какой стати он позволяет себе так говорить со мной и смотреть, как на ничтожество?

— А вы, мистер Уилсон, противнее, чем кажитесь на первый взгляд, — процедил я сквозь зубы, импульсивно стягивая с пальцев перчатки. — Дальше вы уж сами колупайтесь в своих цветочках. — Бросил ему в ноги разлетевшиеся земляной пылью перчатки, и быстро ушёл, заметив только, как Гордон пожал плечами.

Весь остаток дня меня переполняли обида и раздражение. Даже на ужин не спустился, чтобы не видеть этого заносчивого Гордона. Но в итоге, после долгих раздумий, испытал отвращение уже к себе и тому, что действительно стал сдавать позиции. И решил поговорить с Гордоном.

Был уже поздний вечер, но ещё никто не спал. Я как можно бесшумно спустился на первый этаж и молча сел в кресло напротив Гордона: он неподвижно читал газету и не обращал на меня внимания, но вскоре всё же вопросительно посмотрел поверх старомодных очков.

— Я тут подумал… — нервно потерев руки, начал я, но замялся, чтобы подобрать нужные слова. — Возможно, твои слова в саду были отчасти верны… и я правда впал в некое… уныние, пока отлёживался все эти дни. Но… — Я вздохнул. — В общем, сейчас я правда ничего не могу сделать.