— Вам что-то нужно? Позвать врача?
— Мне нужно позвонить.
Мне любезно дали телефон. Послушав протяжный гудок, набирал номер. 7… 3… 8… 0… 2… 1… 5… 5… Свой номер. Но в ответ раздалось равнодушное: «Данный абонент не существует или находится вне зоны действия сети, перезвоните позже».
Как и ожидалось.
Глупо думать, что по ту сторону кто-нибудь поднимет трубку и радостно скажет: «О, Том, привет! Я тут твой телефон нашёл и уже боялся, что не позвонишь!»
Я горько усмехнулся.
— Всё в порядке?
— Да, всё просто чудесно. Завтра я наконец свалю из этой больницы, — ответил я и, улыбнувшись, побрёл обратно. — Только вот всё равно в дерьме по пояс…
***
Чувство облегчения переполняло меня, когда я навсегда закрыл за собой больничную дверь. Свежий ветерок нежно обдувал лицо, а пробивавшиеся сквозь кроны деревьев солнечные лучи согревали, касаясь кожи. Я неспешно брёл к воротам больницы, дышал полной грудью и не заботился о том, как буду добираться до дома Уилсонов, когда услышал, что кто-то окрикивает меня.
У крыльца больницы стояли двое и размахивали руками. Артур и Джесс. Я не ожидал их увидеть: на днях они собирались улететь домой, и должны были думать совсем о другом. Пока я озадаченно топтался на месте, а они подбежали ко мне и хором сказали:
— Поздравляем с выпиской!
— А это тебе от Марты. — Джесс торжественно вручила мне пищевой контейнер. — Это те самые кексы, о которых вчера рассказывала.
— Не позорь меня, пожалуйста, — зашипел я, вырывая контейнер и поспешно пряча его в мешок с одеждой. — Мы же всё равно поедим домой, все эти кексы могли подождать меня там.
— Ты всё ещё обижаешься из-за вчерашнего?
Я ничего не ответил.
Полчаса, и я снова у дома Уилсонов. Всё тот же небольшой домик с аккуратным садом, подстриженным газоном и ухоженными клумбами. Тот же порог и ковёр с надписью «Добро пожаловать». Те же комнаты. Тот же запах домашней еды и гостеприимная Марта, которая с улыбкой на лице и своей природной бойкостью усадила всех, как и в первую нашу встречу, за обеденный стол. Но я больше не ощущал той непринуждённости, что прежде.
Всё из-за Гордона.
Раньше я ни на минуту не сомневался, что он — вечно смеющийся, озорной пухленький старичок с роскошными усами, которые совсем не вписываются в его добродушный образ, но это иллюзия разбилась вдребезги, когда я увидел его взгляд.
Гордон уже сидел за столом и читал газету, дожидаясь нашего прихода. Я видел, как он взглянул на меня, стоило мне только войти: поверх тяжёлой, роговой оправы, сползшей с переносицы, по мне проскользнул холодный и даже враждебный взгляд, который не выражал ничего, кроме презрения. Этот взгляд длился лишь мгновенье — потом Гордон мягко улыбнулся, откладывая газету с очками, и поприветствовал нас, — но этого мгновения мне было достаточно, чтобы земля раскрошилась под ногами. В этом доме мне больше не рады — вот, что думал я, пока меня окутывал липкий страх.
За столом я был рад смеху Марты и не умолкающей болтовне Джесс: старался всё внимание держать на их разговоре, которого совсем не понимал, лишь бы не замечать косые взгляды Гордона, сидевшего напротив меня. У меня ком в горле стоял, пока Гордон с рвением отрывал куски от хлеба, разрезал бифштекс, скребя ножом по тарелке, и усердно жевал массивной челюстью.
Я кое-как осилил свою порцию и вышел из-за стола, рано обрадовавшись маленькому бегству. Всё было бы в разы лучше, если бы я мог улететь с Артуром и Джесс, но мне запретили покидать Колорадо, пока полиция ведёт следствие.
Стоит ли говорить, что я не спал всю ночь, видя перед глазами то холодное выражение лица Гордона, и всерьёз подумывал переселиться в отель? Ведь отважная идея так и осталась идеей.
Утро выдалось невероятно суматошным. Все — особенно Джесс — бегали по дому и собирали оставшиеся вещи; Марта норовила накормить ребят на дорожку; Гордон спускал чемоданы на первый этаж, отчего потом потирал спину и болезненно морщился; Артур по сто раз проверял документы и названивал такси, причитая, что машина долго едет. Тогда я никак не мог решить, что хуже: этот кавардак или ожидавшая меня тишина.
Наконец приехало такси, и мы стали прощаться. Марта расцеловала Артура в щёки, заключила Джесс в объятия, а потом всполошённая начала рассказывать ей рецепт кексов: отчего-то он понадобился Джесс именно сейчас, и теперь она судорожно барабанила пальцами по экрану телефона. Попрощавшись, Артур пожелал мне не скучать здесь и оторваться за все дни, что провалялся в больнице, а потом пошёл загонять Джесс в машину, спрашивая у неё, видела ли она вообще, который сейчас час.
Пока они усаживались в машину, я услышал разговор Гордона с каким-то лысым стариком в мятой рубашке.
— Ты чё, щемануть куда-то решил на старости лет? — зажимая в губах тлеющую сигарету, спросил старик и засмеялся так, словно из него, как из шарика, выдували воздух.
— Да нет, племянника домой провожаю: он у меня тут пару неделек гостил.
— А… — знакомый понимающе покачал головой. — Племянники — это хорошо. А чё на старушке своей не отвезёшь?
— Да нет её больше, — тронув усы, печально проговорил Гордон. — На покой ушла.
— Да ты что?! Такая здоровень?!
— Да… Помяло сильно в аварии, не починить уже.
— Хех, брат, это ж как нужно было…
Хлопнули дверцы такси, и машина тронулась, выпустив белый дым, а я, не желая больше никого слышать и видеть, поспешил в дом.
***
После отъезда Джесс и Артура дни тянулись в унылой праздности. Всё было одно и то же. В бессонные ночи засыпал под утро, к полудню включал телевизор и со слипающимися глазами смотрел бестолковые кулинарные шоу и фильмы, и ночью снова бродил по комнате, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к мёртвой тишине. Мне отчасти было неудобно перед стариками — я, совершенно чужой для них человек, повис на их шеях и тихо разлагался в их доме, — но надеялся потом вернуть им всё то, что они на меня вынужденно потратили. Только сейчас я не мог ничего поделать и смиренно принимал настоящее. Я на больничном, а от любого тяжёлого труда у меня мог разойтись шов. Поэтому оставалось послушно лежать и развлекать себя, чем мог.
Так продолжалось, пока Гордон однажды не зашёл ко мне. Тихо постучавшись и заглянув в приоткрытую дверь, он печально вздохнул.
— М-да, Том… — старчески крякнув, произнёс он. — Пойдём, поможешь мне в саду. Молодняку нужно хоть чем-то занимать руки, иначе недолго превратиться в чёрт-те что.
Я молчаливо поплёлся за ним, обрадовавшись небольшому изменению в режиме дня. Но с мимолётной радостью подступило и волнение: в последние дни мы с Гордоном почти не разговаривали — не о чём.
Мы прошли на задний двор, которым я безмерно восхищался. В этом маленьком саду всё ещё пестрели цветы, рассыпанные то тут, то там аккуратными клумбами, а широкие деревья умиротворённо шелестели зелёной листвой.
Гордон вручил мне садовые перчатки, тряхнув ими, сам надел такие же, подставил к одной из клумб два детских стульчика и принялся вырывать редкие слабые сорняки. Мы молчали. Это тишина смущала: я боялся непредсказуемой, прямолинейной грубости и обидных слов в свой адрес и за разбитую машину, и за нахлебничество. Но ничего такого не было. Вскоре клумба была тщательно прополота, мы без лишних слов перешли к следующей, и я, втянувшись в процесс, сосредоточился на работе.
— Знаешь, что мне интересно?.. — звучно вдохнув, неожиданно произнёс Гордон. Голос его звучал ровно и спокойно, а лицо было безэмоциональным, только усы подпрыгивали. — Ты давно знаком с Артуром? Вы ведёте себя как старые друзья, но я не помню, чтобы он общался с тобой. По крайней мере, пока рос здесь.
— Мы знакомы с детства, хотя и мало общались. Только в последнее время очень сильно сблизились, как в далёком детстве.
— А когда вы познакомились? — Гордон одарил меня испытывающим взглядом.
— Ещё до того, как его усыновили, — честно признался я, не отрываясь от работы. — Я как-то шёл домой и увидел, что его избивает дворовая шпана. Слишком уж жалкое это было зрелище, поэтому и не смог пройти мимо, хотя сам потом нехило получил. Никогда бы не подумал, что полезу в драку из-за какого-то слабака, ревущего навзрыд. Так и стали общаться… ну, точнее он ходил за мной по пятам, иногда пинал мяч и допоздна сидел со мной на улице, когда я домой идти не хотел. Да и не разговаривали мы почти, потому что он говорил на каком-то другом языке, которого я вообще не знаю.
