Тревога была не напрасной. Этот человек и Лили обвенчались, и словно что-то раскололось и погасло в груди Гаса.

С того дня изменилась и жизнь в конюшне сэра Панфена. С каждым месяцем всё чаще выдворяли конюхов, куда-то увозили лошадей, потом ещё Финна с Джозефом пропали — никто не знал, что с ними случилось, — и Лили куда-то уехала, на прощанье крепко сжав его руки и прошептав: «Мне очень жаль». А теперь появились неизвестные люди: они ворвались в дом, схватили Гаса с оставшимися конюхами и привезли на гончарный завод. Без всяких разъяснений их разогнали по станкам и заставили работать.

Три месяца Гас замешивал изнывающими от боли руками глину, доводя до нужной консистенции, и ничего не видел перед собой. Он, как бездушная машина, выполнял свою задачу, ни на что не реагировал, а в голове который день гудели крики рабочих.

— Где сэр Панфен? Где госпожа Лили?

— Мы требуем встречи с членами семьи Панфенов!

— Вы что, олухи, ещё не поняли, что теперь работаете на сэра Рочестера?

— Они продали нас?!

Продали, предали, бросили. Продала, предала, бросила. Бросила.

«Мне очень жаль…»

— Гас, ты меня вообще слышишь?

На плечо легла широкая рука, и Гаса высокой волной накрыли звуки и запахи, а в глаза ударил свет. Рядом стоял Томас и пристально смотрел на него, оторвавшегося от работы.

— Прости, я прослушал…

— Абсолютно всё, что ли? Да ну тебя, парень, и кому я тогда пятнадцать минут всё в мелочах рассказывал? Я ж так красиво больше не смогу повторить.

— Я бы поспорил, что твой сумбурный трёп был красивым, — заявил Джексон, стоявший поодаль от Томаса, и закатился сиплым смехом.

— Помолчи, ради Бога. Я не с тобой вообще разговариваю, а с Гасом. Так вот, парень, — Томас приблизился к Гасу и чуть и не в самое ухо зашептал: — у нас тут мужики решили рукава закатать и начать маленький такой бунт. За работу нам платют мало, а это, сам знаешь, не радует. Слыхал, что Оливер вчера весь день тарелки на станке вырезал? Так вот ему за эту работёнку ни пенни не заплатили. Вот, парень, и такое не единожды было.

— А причём здесь я?

— Как причём? Бунтовать с нами пойдёшь: чем ребят больше, тем лучше же.

— Нет, я, пожалуй, откажусь. Мне на это уже всё…

— Вот не надо только скромничать, — перебил Гаса Томас. — В нашем деле нужно пошустрее быть, да попроворнее, а то подохнуть с голодухи недолго. К тому же ты у нас того, учёный! — хмыкнув, многозначительно произнёс он. — Вот и подумай своей учёностью хорошенько. — Томас похлопал Гаса по спине и продолжил работать. — Если что, сегодня после обеда на главной площади.

***

— Мы требуем платы за наш труд! — Вы ничего не сделали, чтобы деньги получать. — Я весь день работал! — Вы не изготовили недостаточно, что бы я это смог продать. А нет прибыли с продаж — нет и вашей платы. — Это грабёж! В рабы нас записали?! Мы против такого отношения!

Кругом раздавались недовольные крики мужчин и женщин, и Гас был в центре них. Он вышел на главную площадь и с тупым изумлением наблюдал, как люди размахивают руками, топчутся по углам, перешёптываются и переглядываются.

— Довольно! — прокричал вышедший на площади мужчина с шляпой на голове. Это был сэр Рочестер. — Все вышли вон из моей фабрики! Вон, я сказал!

Люди замерли и замолкли, а сэр Рочестер замахал рукой в сторону ворот и всё кричал:

— Вон! Все до единого! Не нравится здесь — идите прочь, только не приходите потом ко мне на следующий день под дверями стоять!

Ошарашенная толпа, словно стадо овец, поплелась к воротам, но из неё вырывались женщины с детьми и старики, и обессилено падали на колени, просили остаться здесь.

— Где я другого места найду? — Милый сэр Рочестер, сжальтесь над стариком!

— Все вон! — разрывался Рочестер и отталкивал ползающих у его ног людей. — Вон!

Людское течение подхватило Гаса, понесло к воротам, остановилось, когда раздался леденящий скрежет закрывающихся дверей. Все изумлённо переглядывались, хватались за головы под протяжные завывания плача: потеря работы для них означала голодную смерть.

— Чья это была идея? — кто-то выкрикнул из толпы.

— Меня Томас подговорил! И меня! — обозвались другие.

— Эй, вы чего? — послышался голос Томаса. — Это не моя идея, а Оливера!

В сгрудившейся толпе послышались визги женщин и возгласы мужчин. Началось волнение, завязалась драка. Но Гаса это не волновало: он, не видя дороги, плёлся вдоль улицы.

Комментарий к Глава 3. Продали, предали, бросили

Приглашаю заглянуть в мою группу, где можно больше узнать о том, как я писала эту работу: https://vk.com/wall-197366893_163

========== Часть 4. Светский бродяга ==========

Огромная светлая зала. Воздух пропитан запахом женского парфюма и торжественным настроением. Дамы в изысканных широких платьях и джентльмены в строгих фраках собрались в кучки и оживлённо беседовали, смеялись, но их разговоры было сложно разобрать: они, сплетаясь в общее бормотание, утопали в звуках классической музыки.

Лили с трепетом наблюдала за гостями, знакомила их друг с другом и, заводя беседу в одной группе людей, перепархивала в другую, поддерживая разговор уже там. Это был уже давно не первый светский вечер, который она проводила, но волнение каждый раз окутывало её. Она следила, чтобы ничто не испортило чудного празднования и каждый гость покинул её дом с улыбкой на лице: это её долг как хозяйки, источник её репутации в высшем свете. Никто не посмеет унизить Лили. Всего этого блеска она добилась собственными силами и жертвами.

Вскоре Лили объявила время танцев, и гости, разбившись на пары, грациозно поплыли, закружились в вальсе. И Лили наблюдала за этим изящным танцем, гордо приподняв подбородок и сцепив пальцы в замок.

— Чудесный вечер, не так ли? — раздался подле Лили глубокий бархатистый мужской голос.

— Да, чудесный вечер. — Лили не выдала удивления, но подумала, что не знает этого молодого джентльмена. — Почему вы не танцуете?

— Я танцую только по особым случаям, — мягко улыбнувшись, ответил незнакомец.

— Вот как? Значит, мой вечер не является для вас особым случаем?

— Почему же? Очень даже наоборот, но, к великому сожалению, в нём нет смысла, если вы меня не помните. — Лили с недоумением смотрела на незнакомца, который, смерив её взглядом, добавил: — Как я погляжу, моя персона была не достойна остаться в вашей памяти.

— Вам не кажется, что это довольно грубо с вашей стороны?

— А не грубо забывать того, кого подобрали и наделили надеждой, а потом предали и вышвырнули?

— Простите великодушно, но я не понимаю…

— Не понимаете, о чём я говорю? — перебил Лили незнакомец. — Прошло только десять лет, а вы меня не помните. Это прискорбно. А вот я всё прекрасно помню, всё до мелочей: то, как я умирал, то, как вы подобрали меня и вскоре предали, и то, через что мне пришлось пройти за всё это время. Не тревожьтесь, я вам не буду об этом рассказывать: подобные истории не годятся для ушей светских дам.

Слова незнакомца раздались эхом, когда закончилась музыка и находившиеся рядом пары перестали вальсировать, вслушиваясь в любопытный монолог. Ошарашенная Лили судорожно оглядывала залу и не знала, что предпринять: люди смотрели на неё, а разгорячившийся юноша не собирался умолкать.

— Мне часто невероятно везёт: мне удалось вырваться из голодной нищеты! Но что я должен делать, если удача повстречать вас отравила мне всю жизнь? Я чувствую себя, как светский бродяга, — мне нигде нет места: ни в нищете, не среди знати! — воскликнул незнакомец, всплеснув руками.

Весь зал молчал. Лили же становилось дурно: она не могла понять, кто этот человек и о чём он говорит, почему замолчала музыка и все гости застыли на месте.

— Надеялся встретиться с вами вновь и узнать, почему вы бросили меня, Финну, Джозефа… Вы знали, что они умерли от изнеможения в работном доме? — Незнакомец, не отрывая от Лили взгляда, укоризненно помотал головой. — Нет. Вам не было до этого дела, а ваша любовь и благодетель — лишь игра на публику.