Они просидели так всю ночь.
Лили проснулась одна, прижавшись к ножке стола. Огонь больше не горел, от чего комнату переполнял холодный воздух. Потирая руками плечи, Лили пошла в свою комнату, умылась и оделась. Спускаясь обратно, она заглянула в комнату Гаса — на полу у окна блестела большая лужа, со скомканной постели почти спало одеяло, и стояла гробовая тишина. Лили обошла весь дом, но, так и не найдя Гаса, вышла на улицу.
Воздух пах свежестью, и пели ранние птицы. Лили аккуратно, стараясь не запачкать платье, прошла по мокрой дорожке в сад и вдалеке, у самого забора, заметила около широкого дерева Гаса, задравшего к верху голову. Лили тоже посмотрела наверх и, задержав дыхание, наблюдала, как слабый ветер шевелит ветви треснувшего и обуглившегося ствола.
— Бедняжка… — прошептала она, когда подошла к Гасу.
Тот вздрогнул от неожиданности и, мельком глянув на Лили, вновь уставился на дерево.
Вскоре к дому пришла женщина и сказала, что Финна попросила её приготовить им завтрак. Лили провела её на кухню, а сама поднялась в библиотеку и стала выискивать на полке нужные книжки.
После завтрака в одиночестве — Гас не пришёл к столу — Лили чуть ли не силком привела его в кабинет, где заранее разложила по стопкам книги. Повиновавшись приказу, Гас сел за стол и непонимающе поглядел на неё.
— Этой ночью вы мне сказали, что не умеете читать, — повелительно заговорила Лили. — Это так? — Гас робко кивнул. — Почему?
— Не учили… — пожав плечами, ответил он.
— А считать и писать умеете? — Гас отрицательно мотнул головой и, сжав губы, потупил взгляд.
Лили была поражена ответом, но скрыла это, приняв снисходительно-равнодушное выражение лица, и сказала:
— Не сжимайте губы, Гас, я уже говорила вам, что это ваше лицо не красит. Впрочем, сейчас это не столь важно. Я не могу позволить себе, чтобы мой подопечный был абсолютно безграмотен — это позор моей репутации!
— Зачем мне учиться? — заволновавшись, запротестовал Гас. Он попытался встать со стула, но Лили не позволила ему этого.
— Чтобы быть культурным человеком, конечно же. Мы же с вами люди, а не дикари. Так что с сегодняшнего дня я буду заниматься вашим образованием.
Комментарий к Глава 2. Гас
Также предлагаю тебе, читатель, посетить мою группу и узнать больше об этой работе: https://vk.com/wall-197366893_161
========== Глава 3. Продали, предали, бросили ==========
Вот уже третий месяц Гас жил на лошадиной ферме вместе с Лили и Финной. Когда вырвался на свободу, он пообещал себе, что никогда больше не будет иметь дело с богачами, и долго презирал Лили за всё то, что было у неё и вокруг неё. Он злился, когда она приказывала и требовала от него то, что он не хотел делать, но спустя эти три месяца праведный гнев куда-то пропал. Эта девушка спасла его от смерти, дала кров над головой, выкормила и обучила манерам и грамоте. Теперь он не ходил босиком и в оборванной грязной одежде, не голодал неделями и не работал до потери сознания. Тела его касалась чистая рубашка, колтуны волос состригли, и раны зажили — Гас думал, что всё не так уж и плохо теперь в его жизни, поэтому про себя благодарил Лили за её благодетельность.
Лили не бросила его, взяла с собой и устроила работать в конюшне отца. Поначалу Джозеф — коротконогий, ворчливый старик — презренно щурясь, нередко говорил ему: «Ишь какой! Слишком много почестей!», но Гас приложил все усилия в работе, добросовестно выполняя каждый приказ, и старик вскоре принял его.
Закончив с чисткой конюшни, Гас попрощался с Джозефом и отправился к себе в каморку. Достал из старого письменного стола книгу и принялся читать вслух, попутно аккуратно выписывая незнакомые слова: позже Лили объяснит их значение, и Гас их заучит. Ему нравилось учиться. Он не боялся запнуться и запачкать руки и бумагу чернилами — Лили никогда не ругала его за это и только одаривала простодушной улыбкой.
Когда Гас выписывал незнакомое слово, дверь за его спиной отворилась, и в комнату зашла Лили. Она тихо села на стул возле стола — своё привычное место, за которым объясняла новый урок, — и наблюдала, как Гас, не отвлекаясь на неё выводит чёрные круглые буквы.
— Прошу прощения, — приглушённо сказал Гас, прервавшись, — я не успел прочитать должное количество страниц…
— Не тревожьтесь из-за такого, это я пришла раньше, чем положено. — Лили сомкнула тонкие пальцы в замок и, глубоко вдохнув, сказала: — Я бы хотела поговорить с вами. О вашей семье.
Гаса одновременно пугал и завораживал тот прямой серьёзный взгляд, каким Лили одаривала его сейчас.
— Гас, вы знаете, что я благодарна вам за моё спасение и хочу во всём помочь вам за это. Я прекрасно вижу, что иногда вы чувствуете себя не на своём месте — я не осуждаю, но хочу сделать вас более… счастливым. Может, вы хотите вернуться в свой родной дом, к своей семье? У вас же есть семья?
Гас не знал, о каком спасении постоянно говорила Лили: он не помнил, чтобы кого-то спасал, и совершенно точно не смог бы этого сделать, ведь физически не был на такое способен, — но он ничего не спрашивал, соблюдая один из уроков Лили: «Не переубеждать людей в том, что не имеет особой важности». Был и другой важный урок: «Говорить людям то, что они хотят услышать», и Гас бы сейчас с радостью бы так сделал, если бы мог.
От разговоров о семье у него начинало болеть в груди, и всё расплывалось перед глазами.
— Боюсь, что нет… — выдавил из себя Гас и, понурившись, поджал губы.
— Мне очень жаль… А вы можете рассказать, как оказались в нашей конюшне? Что с вами случилось?
— Я… Я сбежал из рабства одного знатного господина… — прошептал Гас и крепче сжал губы, не желая издать больше и звука и мысленно прогонял воспоминания, чёрным пятном всплывавшие перед глазами. Но всё было напрасно: он снова, сглатывая ком, подступивший к горлу, вспоминал болезненное прошлое.
Он родился и рос в полуразрушенной деревне, когда бушевала неизлечимая болезнь, ходил сильный голод и процветал разбой. Гас помнил, как дрожал у матери подбородок, когда они проходили мимо таких же, как они, грязных людей, неподвижно валяющихся на земле и источавших едкий запах смрада, и как она обнимала его, отворачиваясь от женщин, рыдавших над худыми телами детей. Гас не помнил своего отца: он умер от болезни.
Когда Гасу исполнилось десять лет, мать стала ходить в город и искать там покровительства. Как она улыбалась, говоря ему, что нашла им кров и работу… Они и другие нищие жили в работном доме, и это было ужасное время: Гаса разлучили с матерью и не позволяли с ней видеться, требовали строгого соблюдения правил и не кормили за их нарушение, заставляли круглосуточно выполнять тяжёлую работу и всячески избивали и унижали. А потом его увезли на фабрику…
Гас точно бы умер от истощения, если бы Джек — коренастый парень, с которым он подружился, — не заговорил о побеге. Как у Гаса билось сердце, когда он незаметно переглядывался с ребятами, а потом бежал, не видя и не слыша ничего вокруг. Когда он очнулся, никого из друзей не было рядом и никто его не искал. Гас не знал, сколько и где бродил, пока на промёрзших, саднящих от адской боли ногах не забрался в какое-то место, где пол был покрыт соломой и что-то фыркало в темноте. И не очнулся в доме Лили.
— Простите меня, Гас… — шептала Лили. — Я лишь хотела помочь вам чем-нибудь ещё… Простите меня…
— Ничего, всё нормально. Давайте, если не возражаете, вы мне объясните значение вот этих слов.
И Гас протянул Лили лист с записями.
***
Ему до сих пор не хотелось верить в это, не хотелось осознавать, что Лили предала его.
Гас прожил год под крылом благодетельной Лили и поверил, что она не похожа на эту пошлую знать и никогда не встанет на их сторону, поверил, что она считает его равным себе. И теперь жалел об этом. Лили была для него светом, ангелом, исцелившим его и указавшим верный путь во тьме, но всё то было грёзами, расколовшимися в дребезги.
Гаса уже давно окутывала тревога: Лили ходила опечаленная и молчаливая, нередко принимала гостем знатного господина и подолгу проводила с ним вечера, о чём-то разговаривая и распивая чай в гостиной. Этот человек смотрел на всех — Гаса, Финну, Джозефа и даже отца Лили — таким взглядом, каким одаривали в работном доме: придирчиво осматривали с головы до ног и, по-змеиному щурясь, словно проговаривали про себя: «Жалкое отрепье». Но Гасу, как и всем, приходилось молчать, смиренно опуская взгляд в пол.
