– Хорошо. У нее все хорошо. – Я слышал, как одна из крыс КС раздраженно пыхтит позади меня, ее влажное дыхание было похоже на дыхание того, кто пытается торопливо дрочить в туалете. – Как насчет того, чтобы ты и я пошли в какое-нибудь тихое место, где мы могли бы поговорить? Как в старые добрые времена.

Не знаю, слышал ли он. Его взгляд блуждал где-то позади меня – возможно, наблюдал за охранниками, их оружием.

– Она была умной, твоя мама, – сказал Билли Лу. Так что, возможно, он помнил. Теперь его зрачки росли, расширялись, как миниатюрные вселенные, поедая все цвета.

– Она знала все о том, что будет. Она видела это заранее.

Как ни странно, даже сигнализация все еще визжала, а я стоял там, чувствуя, будто меня выдернули из тела и поместили в какое-то тихое и темное, мертвое место.

– Что она видела?

Он улыбнулся, и это было ужасно: совсем не похоже на улыбку. Похоже на рану.

– Они будут охотиться за твоей головой, Траки. Совсем скоро они заполучат наши головы.

Одна из крыс Кадровой службы зарычала мне в ухо:

– Прочь с дороги!..

– Пожалуйста. – Мои глаза жгло от всех этих химикатов, и я жалел, что на мне не было визора. Козел в руках Билли Лу был маленьким, белоснежно-белым, это самая белая фигня, которую я когда-либо видел. Шерсть между ушами отросла длинным клоком. Его глаза были цвета Миндаля Кранч™, тощие ножки были увенчаны копытами, и на секунду я был близок к тому, чтобы заплакать; я стоял там, сглатывая, моргая и стараясь не потерять самообладания при виде этих маленьких копыт, из-за его живости, потому что он сумел выжить.

– Опусти козла, Билли, – сказал я. Знаю, что это нелепо звучит, но он продолжал держать этого сраного козла, поэтому я так сказал.

– Прочь с дороги! – Крыса позади меня практически задыхалась. – Я хочу пристрелить этого сукиного сына.

Зрачки Билли Лу поглотили остатки его румянца. Затем они ужасающим образом начали протекать. Чернота начала просачиваться в белки его глаз, словно бы разрушились их слизистые оболочки. Крик застрял где-то у меня в горле.

А он сказал:

– Это конец света, мистер Траки.

Прежде чем я успел остановить его, он выпустил козла. Швырнул это долбаное животное прямо в меня. Одно из копыт вонзилось в грудную клетку, и я упал на спину, затаив дыхание, повалившись на двух охранников позади. Козел был тяжелее, чем казалось на вид, и теплее. От него пахло землей – после дождя, только без смрада канализации. И на секунду я оказался лицом к лицу с этой хреновиной, держась за нее, отражаясь в ее странном перекошенном зрачке. На мгновение мне показалось, что козел говорит со мной.

Мне показалось, будто он сказал: «Вот дерьмо!»

Раздался грохот стрельбы. Я сел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Билли Лу хаотично дергается, словно андроид с коротким замыканием. Полдюжины охранников все еще стояли на ногах, и все они разом накинулись на него. Первые пули пробили ему плечи. Один выстрел попал прямо в лоб, но даже при этом Билли Лу улыбался – даже когда он пошатывался назад, даже когда последующие выстрелы изрешетили его живот и превратили коленные чашечки в воронки.

Должно быть, я кричал, потому что у меня ужасно болело горло. На секунду Билли Лу оказался там, балансируя на перилах. Затем новый залп поднял его с ног и перевернул, и Билли Лу повалился вниз, на пол.

Был момент абсолютной тишины, прежде чем он упал в хлорированный полиэтилбуритан вниз головой, а потом – преисподняя, выставленный средний палец в огне и взрыв, похожий на руку Бога, снизошедшего, дабы повергнуть всех нас в небытие.

Во сне я лежал плашмя на конвейерной ленте, а козел осматривал меня на предмет готовности.

– Его мясо еще розовое, – сказал козел, когда Аннали разрезала меня старомодным ножом для масла и начала переворачивать органы вилкой. – Посмотри на эту печень. Видишь? Она явно еще сырая.

– Ну не знаю. – Аннали воспользовалась ножом, чтобы выколоть мне сердце, а затем подняла его к свету. – А мне вот кажется нормальной.

– Нормальной! – Козел преобразился: его зубы втянулись обратно в пасть, копыта сменились длинными бледными руками. Теперь у моей кровати стоял Марк Дж Бернхем, генеральный директор. Только его липкая улыбка осталась прежней.

– Нормальной! Он – именно то, чего нам не хватало. Посмотри на всю эту начинку.

– Тебе виднее. – Аннали казалась разочарованной. – Тогда получится, что я не смогу отведать даже кусочек?..

Я проснулся, задыхаясь, с привкусом металлической стружки во рту. Когда я вздохнул, острая боль пронзила селезенку. Новый шрам, шесть дюймов длиной, сморщил кожу слева под ребрами.

– Доброе утро, солнышко! – Менеджер по здравоохранению, блондинка, с большими сиськами от «Нью Скин™», пахнущая духами «Дуновение свежего бриза™», склонилась надо мной.

– Что такое? – Я попытался приподняться и сесть, но не смог. Мои руки и ноги были привязаны к кровати. Они засунули в меня столько трубок, что я выглядел совсем как гигантский лоток с прорастающей полиуретановой Цветной травой™. В остальном я был голым, как склоны Аппалачей[14]: без рубашки и, насколько я мог судить, без штанов. Не так я себе представлял, что женщина привяжет меня голого к кровати. – Почему я связан?

– Не волнуйтесь, – сказала Менеджер по здравоохранению, когда я потянул за ремни. – Это для вашей же безопасности. Последние несколько дней вы лихорадочно шарахались из стороны в сторону. Похоже, пытались встать и убежать.

Легкий ветерок колыхал занавески, плотно натянутые вокруг моей кровати. Занятная штука – на нижних этажах Здрава койки были прижаты друг к другу настолько плотно, что можно было заигрывать ножкой с гнилобрюхами, прохлаждающимися на соседних койках. По другую сторону ткани скрипели по плитке резиновые туфли. Менеджеры здравоохранения болтали о перестройке костей и расслаблении органов. Даже помереть было бы легче, если бы все при этом улыбались (это тоже было в Конституции[15]).

– Как долго я был в отключке? – спросил я.

Голограмма, прикрепленная к ее униформе, сияла смайликом, который плавал под ее настоящим подбородком. Переключение между улыбками вызывало у меня головокружение.

– Четыре с лишним дня, – сказала она и наклонилась, чтобы отстегнуть меня.

– Четыре дня? – Я вспомнил Билли Лу и его взгляд: точно кто-то повернул выключатель. Я вспомнил столб пламени и как отлетел назад вместе с козлом, оседлавшим мои тазовые кости. – Что случилось?

– Вы везунчик, один из немногих, – сказала Менеджер по здравоохранению. – Десять пальцев на руках, десять пальцев на ногах, постоянный пульс, и нос, милый, как пуговка.

Слово «везунчик», очевидно, подразумевало, что были и невезучие, без пальцев на руках и ногах и без постоянного пульса.

– Сколько их? – спросил я начистоту.

Она отбросила свое выученное притворство, отключая голограмму быстрым тычком. Когда она водрузила визор на макушку, волосы разметались вокруг ремешка. Морщины вокруг рта и глаз, надутые губы, дрожание под подбородком от химических добавок (ярко-оранжевая сыпь только начинала покрывать ее лоб и нос).

– Двадцать семь, – сказала она. Даже мысль о том, что Дэн Риджес при взрыве обратился в пепел, вызвала у меня в животе спазмы. – Половина химоператоров сгорели. Какой-то недоумок запер их, когда услышал стрельбу. Некоторые спрыгнули. Остальные просто сидели, пока был пожар, и тыкали в свои электронные аварийные значки. Я не шутила, когда говорила, что ты везунчик.